Читать интересную книгу Последние хозяева Кремля - Гарри Табачник

Предвидеть всего этого, живя в Шу-шу-шу, Ленин, конечно, не мог, но он упорно работает над созданием той организации революционеров, благодаря которой он в конечном счете перевернет мир, в котором не останется не только страхового общества „Россия”, но и само слово Россия исчезнет, а воздвигнутое с таким блеском здание в центре Москвы превратится в самый зловещий в истории человечества застенок.

В 1897 году это казалось невероятным. Существующий порядок вещей казался прочным, устойчивым, как мраморные колонны нового здания на Лубянке. У его тогдашних хозяев не было ни малейших сомнений в вечности их мира, обеспечивавшего им процветание, которому не видно границ. И в самом деле то, чему они были свидетелями, могло лишь укрепить их оптимизм. Развитие империи шло стремительными темпами.

Французский экономист Э. Тэри, изучавший Россию как раз в те годы, пишет, что за тринадцать лет с начала века промышленность выросла на 74%, а производство пшеницы — на 37,5%. Не было никаких оснований считать, что наступавший 1914 год будет хуже предыдущих.

Приход четырнадцатого года двадцатого столетия отмечали, как и полагается, весельем, празднествами, балами и ярмарками. И кто мог знать, что в этом году суждено начаться войне, последствия которой окажутся роковыми для России? Кто мог предполагать, что через какие-нибудь три года российская империя перестанет существовать, а правителем страны станет мало кому известный человек с рыжеватой бородкой и калмыцкими глазами? Кому могло придти в голову, что через десять лет править страной будет некий кавказец, на заре века принимавший участие в бандитских налетах? Кто бы мог вообразить, что будущих правителей страны следует искать не в Зимнем Дворце, а в каких-то затерянных дремучих деревнях, всяких там Калиновках, Каменских, Больших Тесах, Нагутских?

Хрущеву в этом году исполнилось двадцать. Брежневу только восемь. Черненко и того меньше — три года, а Андропов родился летом.

XX век стремительно набирал темпы. Всего через пять лет после его начала, дотоле никому неизвестный сотрудник бернского патентного бюро, двадцатишестилетний Альберт Эйнштейн, опубликовал свою работу ,,К электродинамике движущихся тел”. Такое название могло привлечь только специалистов, но за ним скрывалось то, что не только опрокидывало просуществовавшее свыше двухсот лет ньютоновское видение мира, но и самым решительным образом повлияло на жизнь людей, не имеющих ни малейшего понятия о предмете работы бернского ученого, отнюдь не предполагавшего, что его теория относительности будет распространена и на социальные явления.

Утверждения Эйнштейна об относительности таких, казалось бы незыблемых понятий, как пространство и время, позволяло поставить под сомнение все. Ничего постоянного, все относительно, провозглашал новый век. Это бодрящей дух музыкой отдавалось в ушах российского эмигранта, в 1913 году оказавшегося в том самом городе, где родилась теория относительности и где в то время жил ее создатель. Как он обещал однажды в юности, он и на самом деле пойдет другим путем. Он докажет относительность таких понятий как свобода, правда, справедливость, любовь. Он взорвет, казалось бы, незыблемый порядок вещей, отвергнет все привычные представления людей об отношениях друг с другом, заставит многих поверить в то, что единственно постоянная величина, действующая в независимости от скорости перемен в мире - это ненависть, классовая ненависть.

В знаменитой формуле Эйнштейна М=Ес он заменит массу материи — массой, оседланной его партией толпы, энергию — направленной на подрыв всего и вся энергией, созданной им партии, а скорость света — на возведенную не в квадрат, а в значительно большую степень быстроту распространения его призывов к революции. Такой была ленинская формула к тому времени, когда была сделана его фотография, которую спустя много лет можно было увидеть в Берне, неподалеку от дома, где жил Эйнштейн. С нее глядит хитрое с прищуренными глазами лицо человека, обозленного на весь мир. Ему было отчего злиться. В отличие от Эйнштейна, он никак не мог доказать справедливость своей формулы. О революции оставалось только мечтать. И он в отчаянии сетовал, что до нее не доживет. Ему неведомо, что, к счастью для себя и большому несчастью для великого множества граждан разных стран мира, — он до нее доживет. Он не предполагает, что ринувшиеся в самоубийственную пучину войны, великие державы обеспечат ему и власть и возможность осуществить свою формулу, претворить в действительность свою теорию относительной ценности ради достижения все оправдывающей цели жизни миллионов людей.

Стремление править приказывая, не считаясь с мнением других, по своей воле, присуще человеческому характеру. Оно может быть смягчено религией, моралью, государственной системой. Оно расцветает пышным цветом там, где этих сдерживающих сил нет, где, наоборот, как это было утверждено Лениным и развито Сталиным, религия провозглашается опиумом, мораль отбрасывается и подменяется партийной целесообразностью, а государственная система поощряет беззаконие и своеволие власть предержащих.

То, что называется ныне сталинской системой, окончательно закрепилось в 30-е годы. Основные ее черты существуют и поныне. И те, кто пришел к власти в СССР сейчас, воспитаны в сталинских традициях. Пройдут поколения, прежде чем наследие Сталина будет окончательно похоронено. Если его захотят похоронить. То, что нынешние правители пришли к заключению, что система должна быть изменена, как это ни парадоксально, удивления не вызывает. Они марксисты. А основное положение марксизма гласит: теория проверяется практикой. Советская практика опровергла марксистскую теорию.

Они и прагматисты. Андропов понял, что скованная система не способна выжить в эпоху новой электронной революции. „Коммунизм, - пишет Ричард Никсон, — оказался хорош для захвата и удержания власти. Но для того, чтобы обеспечить техническое превосходство, он не годится”.

В опубликованном на Западе интервью известного писателя Юрия Нагибина мне попались такие строчки, рисующие положение в Советском Союзе: „Мы дошли до полного предела, нас обгоняют уже Китай, Индия и я не знаю, кто”.

Андропов был информирован намного лучше. Но решение главного полицейского страны, естественно, было полицейским.

Горбачев от его методов полностью не отказался.

Захват весной 1990 года здания провозгласившей свою независимость от Москвы ЦК литовской компартии — копия проделанного кагебистами осенью 1968 года, когда ими было занято ЦК чехословацкой компартии. Утверждение, что делается это по просьбе самих же литовцев — буквальное повторение все тех же, уже использовавшихся и в Венгрии, и в Чехословакии, и в Афганистане приемов дезинформации и откровенной лжи, а компания запугивания Литвы — развитие и более современное применение тех же самых, ранее опробированных Андроповым в Будапеште, Праге и Кабуле методов. Каковы их корни? Каково их происхождение? Ответ на эти вопросы помогает понять происходящее сейчас в Советском Союзе.

СЕМЕНА НЕНАВИСТИ

Через восемьдесят лет после того, как акционеры страхового общества „Россия” с таким блеском отпраздновали открытие своей штаб-квартиры, в это здание, ставшее штаб-квартирой организации, от которой не застрахована жизнь ни одного советского человека, въехал новый хозяин. Было ему тогда 53 года. И если официальная биография соответствует действительности, в чем уверенным быть нельзя, то родился он 15 июня 1914 года. Тот, кто в будущем станет его главным соперником, жил на свете уже три года.

Через тринадцать дней после рождения Андропова в мало кому известном боснийском городке Сараево некий Г. Принцип убьет наследника австрийского престола эрцгерцога Фердинанда и его жену. Никто еще не знает, что его выстрел приведет к войне, в результате которой рухнут империи, и появившийся на свет на какой-то железнодорожной станции ребенок станет правителем одной из них и что сменит его тот, что родился в глухом сибирском селе, рождение которого тоже отмечено выстрелом. Он прозвучал за одиннадцать дней, если опять официальная биография говорит правду, до того, как Черненко увидел свет, 1 сентября 1911 года, когда в Киевском оперном театре пуля Богрова оборвала жизнь Столыпина.

Эти два выстрела определили судьбы миллионов людей. Без них мир вряд ли когда-нибудь узнал бы имена Черненко и Андропова, как и имена их предшественников. Река истории выбрала бы иное русло, и лето 1914 года так и осталось бы в памяти обычным летом дач, рыбалок, поездок на курорты, уходов в „ночное” — всем тем, что сопутствует приходу в российские города и деревни жарких дней. Кто мог предполагать, что станет оно последним мирным летом России, что совсем рядом война и революция, смывшая само слово „Россия” с географической карты?