Читать интересную книгу Московские улицы. Секреты переименований - Муравьев Владимир Брониславович

Е.П. Янькова, рассказывая о знакомых москвичах, всегда указывала их местожительство: «свой дом близ Остоженки, в приходе Илии Обыденного», «близ Девичьего поля, в приходе Воздвиженья на Пометном вражке». Но и ее внук, издавая рассказы бабушки в 1877 году, так же по-московски традиционен: «Она (бабушка) жила постоянно в Москве, в собственном доме, в приходе у Троицы в Зубове, в Штатном переулке, между Пречистенкой и Остоженкой».

Н.М. Карамзин, сетуя на официальную краткость адреса писем, присылаемых ему из Петербурга, просит: «…пиши ко мне, не забудь в надписи прибавить: в дому Плещеева на Тверской. Постиллионы наши не из Лаконии». А потом еще велит указывать: «… в приходе Василия Кесарийского», потому что названия церквей казались надежнее названий улиц и переулков.

М.С. Щепкин тоже всегда указывал свой адрес по ближайшей церкви: «Большой Спасский переулок у Спаса на Песках».

О том, как вводился современный вид московского адреса – с указанием названия улицы и номера дома, – рассказывает в своих воспоминаниях «Москва в 1870—1890-х годах» историк М.М. Богословский. В его время основной адресной приметой дома являлось имя его владельца. «Бывали, – пишет он, – затруднения и в тех случаях, когда по одной улице домами владели однофамильцы, и при указании адреса надо было обозначать, что адресат живет не только в доме Иванова, но «в доме Иванова, бывшем Брабец». Впрочем, надо сказать, что тогда не было еще общепринятого порядка в обозначении адресов и их обозначали то по полицейским частям и кварталам, например: «Хамовнической части 2-го квартала на углу Неопалимовского и Малого Трубного переулка, дом такого-то», то по церковным приходам, например: «у Мартына Исповедника», «у Успенья на Могильцах», «в приходе церкви Неопалимыя Купины».

Иногда же прибегали к различным совершенно случайным обозначениям: против такой-то церкви, против вдовьего дома, против пожарного депо и т.д. Нумерация домов начала заводиться, помнится, с девяностых годов, но этот общеевропейский порядок, уже давно усвоенный в Петербурге, в Москве прививался очень туго. Распоряжения о номерах несколько раз издавались, номера заводились, но как-то не прививались и быстро выходили из употребления. Чтобы сломать упорство московских обывателей и окончательно упрочить новый порядок, пришлось прибегнуть к запрету писать на воротах фамилию домовладельца».

Т.Л. Щепкина-Куперник – это уже в предреволюционное десятилетие – вспоминает, что дом, в котором она жила в юности в Москве, имел чисто московский адрес: «Божедомка, дом Полюбимова, что против большой ивы».

Сейчас не пишут на конвертах таких адресов, обстоятельства заставили перейти на строго формализованный адрес. Но традиции живут в устной форме – фольклор неистребим. Звонит мне приятель:

– Я получил новую квартиру у черта на куличках, в Бабушкине. Запиши адрес: выйдешь из электрички, на другую сторону не переходи, иди в туннель, за туннелем будет площадка, на ней табачный киоск, магазин «Вино», повернешь на улицу за «Вином», там дома с одной правой стороны, пройдешь три дома, потом будет девятиэтажный дом, по тропинке обойдешь его справа до серого дома, увидишь три зеленых корпуса, в промежутке между ними, перпендикулярно к ним, стоит наш корпус, от правого угла третий подъезд, второй этаж, из лифта налево, первая дверь. Записал? Ну, приезжай в это воскресенье.

Какая уж тут речь про номер дома! Даже официального названия улицы не понадобилось – все и так ясно…

Рост Москвы, усложнение городской структуры требовали упорядочения городских адресов и наименований улиц. Поскольку государственного учета и регулирования названий улиц не было, то единственным фиксирующим их документом становились составляемые и издаваемые время от времени городскими топографами планы Москвы. Причем, как правило, топографы не просто перечерчивали прежние планы, но сверяли их с натурой. Поэтому на планах разных лет некоторые переулки имеют разные названия, отражая положение на данное время.

Но в целом прошедшие народный отбор названия улиц оставались практически неизменными много десятилетий и даже веков и служили верными ориентирами в городе. Их знали все, и не только москвичи, но и по всей России.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

К концу XIX века в Москве и в переулках, особенно в центре, застраиваемом многоэтажными домами, изменения названий прекращаются. Это было естественное и закономерное явление.

В 1915 году вышла изданная Московской городской думой книга межевого инженера, гласного Думы А.Н. Петунникова «Пути сообщения в Москве по высочайше утвержденному плану», в которой содержалась полная юридически зафиксированная характеристика городской планировки и застройки и городских проездов всех разновидностей. Планы, по которым была составлена работа Петунникова, и текст книги зафиксировали и закрепили за всеми проездами-путями сообщения существующие названия.

Таким образом, в начале XX века топонимика Москвы была законодательно утверждена в своем историческом составе и в будущем защищена высочайшим утверждением от произвольных изменений.

Но будущее московской топонимики оказалось иным, чем можно было предположить в 1915 году.

Революционные переименования

Через несколько дней после получения в Москве известия из Петрограда о Февральской революции 1917 года на одном из очередных заседаний Московской городской думы гласный Думы Н.А. Шамин предложил Воскресенскую площадь, на которой находилось здание Думы, переименовать в площадь Революции, а другой думец – присяжный поверенный Г.А. Погребцов, поддержав саму идею переименования, выдвинул, свой вариант – площадь Свободы. Однако официального оформления это революционное переименование тогда не получило.

Затем произошла Октябрьская социалистическая революция, и вновь к вопросу о переименовании московских улиц в революционном духе уже новое, коммунистическое правительство вернулось год спустя.

11 марта 1918 года советское правительство во главе с В.И. Лениным, опасаясь, что Петроград может быть взят белыми, переехало в Москву.

12 апреля на заседании Совета народных комиссаров обсуждался и был принят декрет «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской Социалистической Республики». Декрет подписан Лениным, Луначарским и Сталиным. В одном из пунктов декрета говорится и о названиях московских улиц: «…поручается спешно подготовить декорирование города в день 1 мая и замены надписей, эмблем, названий улиц, гербов и т.п. новыми, отражающими идеи и чувства революционной трудовой России».

Декрет «О снятии памятников…» написан и выпущен в Москве, в его тексте содержится распоряжение о «замене названий» города, то есть совершенно очевидно, что это указание прежде всего относится именно к Москве.

Сразу же по опубликовании декрета, а он был опубликован через два дня после утверждения на заседании Совета народных комиссаров – 14 апреля 1918 года, в Москве приступили к его выполнению.

Переименования производили созданные в районах комиссии. Старая партийка врач Л.А. Духанина вспоминает: в те времена ей было 17 лет, она состояла в партийной организации Рогожско-Симоновского района, и ее «включили в комиссию по переименованию улиц района. Возглавлял комиссию старый большевик Воронин. Он ходил с палочкой, всегда в галстуке «бабочкой». Товарищеский переулок, Большая Коммунистическая улица, шоссе Энтузиастов… Правда, последнее название вызвало в комиссии спор. Казалось, что это трудное и не совсем понятное слово не приживется. Но Воронин все-таки убедил всех, что Владимирское шоссе, по которому шли политические ссыльные, только так и можно назвать. Шоссе Энтузиастов – название прижилось, но знает ли кто-нибудь его значение?» Замечу, что прежнее народное название – Владимирка – до сих пор всплывает, когда надо указать, где же находится шоссе Энтузиастов и куда оно ведет, а что касается значения нового названия, то автор воспоминаний права: очень немногие знают, какой смысл вкладывали в него те, кто переименовывал.