Читать интересную книгу Патрульные апокалипсиса - Роберт Ладлэм

Глава 2

— Из архивных материалов, которыми мы располагаем, — начал Лэтем, — известно, что в июне сорок шестого года в наше посольство неоднократно — и всегда с наступлением темноты — приходил репатриант, бывший участник Сопротивления, называвший себя то Жаном Фруазаном, то Пьером Жоделем. Он утверждал, что ему заткнули глотку в парижских судах, где он пытался рассказать о предательской деятельности одного из вождей Сопротивления. Этим предателем, по его словам, был французский генерал, находившийся под домашним арестом по решению, принятому германским верховным командованием в отношении ваших высших военных чинов, которые оставались в оккупированной Франции. БОР, проведя расследование, пришло к выводу, что Фруазан-Жодель — человек психически неуравновешенный, как сотни, если не тысячи тех, кто прошел через концлагеря.

— БОР — это Бюро особых расследований, — пояснил Брессар, заметив недоумение супругов Виллье. — Его создали американцы для выявления и преследования военных преступников.

— Простите, я думал, вы знаете, — сказал Лэтем. — Бюро активно сотрудничало во Франции с вашими властями.

— Это его официальное название, — заметила Жизель, — а я слыхала другие: охотники за коллаборационистами, разоблачители свиней, да и как только их не называли.

— Продолжайте, пожалуйста. — Жан-Пьер нахмурился, недовольный тем, что его собеседника прервали. — Значит, к Жоделю не прислушались, сочтя его за сумасшедшего, — только и всего?

— Решение было тщательно взвешено, если вы это имеете в виду. Его тщательно допросили, три человека, взяв у него показания, сверили их. Эта стандартная процедура...

— Так, значит, вы располагаете необходимой информацией, — вставил Виллье. — Кто же этот генерал?

— Мы не знаем...

— Не знаете? — воскликнул Брессар. — Mon Dien[18], не потеряли же вы эти материалы!

— Мы ничего не теряли, Анри, эти материалы у нас выкрали.

— Но вы же ссылались на архивные документы! — воскликнула Жизель.

— Я сказал: «Из архивных материалов, которыми мы располагаем», — поправил ее Лэтем. — Вы можете внести в картотеку определенного периода чью-то фамилию, и на карточке будут вкратце изложены факты, заставившие провести расследование и принять по делу окончательное решение. Материалы допросов и показаний хранятся в засекреченных папках. Вот такая-то папка и была изъята. Почему — неизвестно, хотя теперь, пожалуй, мы знаем причину.

— Но вы знали обо мне, — прервал его Жан-Пьер. — Откуда?

— Картотека Бюро постоянно пополняется новыми сведениями. Года три назад пьяный Жодель подошел к американскому послу у театра «Лисеум», где вы играли в какой-то пьесе...

— "Меня зовут Аквилон"! — вставил Брессар. — Ты был там просто великолепен!

— Помолчи, Анри... Продолжайте же, мистер Лэтем.

— Жодель кричал, что вы великий актер, называл вас своим сыном и спрашивал, почему американцы не верят ему! Разумеется, Жоделя оттащили от посла, которого швейцар проводил к лимузину, сказав ему, что этот бродяга-пьяница — ваш фанатичный поклонник, всегда околачивающийся возле театров, где вы играете.

— Но я никогда не видел его. Почему?

— Швейцар объяснил и это. Едва вы появлялись в дверях артистического подъезда, он удирал.

— Но это лишено всякого смысла! — возразила Жизель.

— Боюсь, что нет, дорогая, — сказал Жан-Пьер, печально посмотрев на жену. — Во всяком случае, то, что я узнал сегодня... Итак, мсье, — продолжал актер, — из-за этого странного, но не такого уж неслыханного случая мое имя попало... как вы это назвали?.. В обычную картотеку разведки?

— Только в связи с фактом необычного поведения, к которому не следует серьезно относиться.

— Но вы-то отнеслись серьезно, n'est-ce pas?

— Прошу вас понять меня, сэр, — сказал Лэтем, нагнувшись вперед. — Пять недель и четыре дня тому назад моему брату предстояло вступить в контакт с его связным в Мюнхене. Это было специально оговорено, не приблизительно, а точно: весь план разработан в пределах двенадцати часов плюс несколько минут. Трехгодичная, сугубо секретная, чрезвычайно рискованная операция подходила к концу, финиш близился, переброска брата в Штаты была подготовлена. Когда прошла неделя, а от него мы не получили никаких сообщений, я вылетел в Вашингтон и стал просматривать всю существующую у нас информацию об операции, которую проводил Гарри — это мой брат, Гарри Лэтем. По той или иной причине, вероятно, потому, что это была старая запись, я запомнил эпизод у театра «Лисеум». Вы удивились, как это вообще попало в картотеку. Знаменитым актерам и актрисам часто докучают обожатели, поклонники — мы без конца читаем об этом.

— Кажется, именно об этом я и сказал, — перебил его Виллье. — Это явление, сопутствующее нашей профессии и в основном безобидное.

— Я тоже так считал, сэр. Тогда почему же этот случай был занесен в картотеку?

— И вы нашли ответ?

— Не совсем, но понял, что следует найти Жоделя. Приехав в Париж две недели назад, я искал его повсюду, во всех закоулках Монпарнаса, во всех трущобах.

— Зачем? — спросила Жизель. — Что вас к этому привело? И прежде всего — почему имя моего мужа оказалось в картотеке Вашингтона?

— Я спрашивал себя об этом, миссис Виллье. Поэтому, находясь в Вашингтоне, я разыскал бывшего посла, работавшего с прежней администрацией, и спросил его. Ведь информация не могла быть направлена в разведку без его ведома.

— И что же сказал мой старый друг посол? — не без иронии полюбопытствовал Брессар.

— Мы обязаны этой информацией его жене...

— О! — воскликнул дипломат. — Тогда к этому и впрямь стоило прислушаться: Послом-то следовало быть ей. Она гораздо умнее и осведомленнее. Она, видите ли, врач.

— Да, я разговаривал с ней. Помимо всего прочего она страстная театралка. И всегда сидит в одном из трех первых рядов.

— Далеко не лучшие места, — снисходительно заметил актер. — Оттуда виден крупный план, но перспектива теряется. Прошу прощения, продолжайте. Что же она сказала?

— Она обратила внимание на ваши глаза, мистер Виллье. И на глаза Жоделя, когда он остановил посла и ее, начав истерически кричать. «Глаза у них синие, — сказала она, — и вместе с тем удивительно светлые, что необычно для синеглазых людей». И дама эта подумала, что в безумных речах старика может таиться правда, поскольку такой необычный цвет глаз передается лишь генетически. Она считала свой вывод спорным, но заслуживающим внимания. А она, как сказал Анри, — врач.

— Значит, ваши предположения подтвердились. — Жан-Пьер задумчиво кивнул.

— Когда в телевизионных «Новостях» сообщили, что неизвестный старик застрелился в Театре, крикнув, что вы — его сын, я понял, что нашел Жоделя.

— Вы нашли не его, мистер Лэтем. Вы нашли его сына, который не знал отца. Так чего же вы достигли? Я почти ничего не могу добавить к тому, что вам уже известно и о чем сам я узнал лишь сегодня от родителей. Они рассказали мне, что Жодель участвовал в Сопротивлении, а до того пел в Парижской опере. Немцы схватили его и отправили в концлагерь, откуда, как полагали, он не вернулся. А Жодель, оказывается, вернулся, но в таком виде, что почел за лучшее не объявляться. — Промолчав, актер грустно и задумчиво добавил: — Он позволил мне наслаждаться жизнью, тогда как себе отказал даже в достойной жизни.

— Должно быть, он очень любил тебя, дорогой, — сказала Жизель. — Но сколько же горя и мук он претерпел!

— Мои приёмные родители искали его. Они так старались его найти — его можно было бы вылечить. Боже, какая трагическая судьба! — Жан-Пьер бросил взгляд на американца. — Итак, мсье: что же я могу вам сказать? Я не могу помочь ни вам, ни себе.

— Расскажите мне подробно, как это произошло. В театре я узнал очень мало. Полиции в это время там не было, а из свидетелей к моменту моего приезда остались только билетеры. А от них мало толку. Многие, услышав крики, решили, что кричат «браво», а потом увидели нищенски одетого старика, который бежал по центральному проходу с винтовкой в руке и кричал, что вы — его сын. Потом повернул винтовку дулом к себе и выстрелил. Вот, пожалуй, и все.

— Нет, было кое-что еще, — сказал Виллье, покачав головой. — В зале на мгновение воцарилась тишина — от удивления люди теряют дар речи. В этот миг я отчетливо услышал его слова: «...я не смог отомстить за тебя и твою мать... Я жалкое ничтожество!.. Знай только, что я пытался... пытался, но не сумел». Вот и все, что я могу припомнить, — потом начался хаос. Не понимаю, что он хотел этим сказать.

— За этими словами что-то кроется, мистер Виллье, — быстро и убежденно произнес Лэтем. — И это было для него жизненно важно, раз уж он нарушил молчание, которое хранил всю жизнь, и явился к вам. К этому последнему шагу перед самоубийством что-то должно было подтолкнуть его.

— А может быть, из-за болезни он окончательно погрузился в бездну безумия, — предположила Жизель.