Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Уже нет, – отмахнулся тот. – Тут ее не должно быть.
– Это граница полярной ночи, – положил конец спору Вереница.
Билл, очевидно, занялся собственными делами, а Ричи и Сид отправились ночевать в стылую чердачную комнату, прихватив в качестве обогрева бутылку приобретенного тут же самогона. Вереница сбросил сапоги, забрался на топчан и вытянулся, смачно хрустя костями. Ричи прижал руки к единственному источнику тепла в комнате – проржавелой печной трубе.
– Мне все это не нравится, – проговорил он без особой надежды на то, что его услышат.
Бутылка в неприкосновенности стояла на прибитом к наклонной стенке столе-полке, мятые жестяные кружки потихоньку покрывались инеем. Ричи подышал на руки, насладился зрелищем вырывающегося изо рта пара и ничего про комнату говорить не стал. Хоть такая нашлась, и то радость.
Вереница промолчал.
– Ты читать будешь?
Сид повертел головой, и Ричи удивился, вздохнул и затушил свечу. Пить почему-то хотелось в темноте.
– Ты как баба прямо, – сказал Сид в собственную согнутую руку, служившую подушкой. – Носишься со своими предчувствиями.
Ричи ничего не сказал, зато плеснул в кружку самогона, зажмурился и быстро проглотил пойло. Фыркнул, утерся рукой.
– Налить? – спросил он.
– Не надо, – Сид к нему даже не повернулся.
– Вот зачем тебе этот Юго-запад, а?
– Не люблю полярную ночь.
Ричи в бессилии брякнул кружкой об стол, расплескал самогон. Запахло сильно и неприятно, о чем явно свидетельствовал страдальческий стон Вереницы.
– Погань, – заметил он. – Теперь до утра вонять будет.
– Ну и пусть воняет, – настоял Ричи. – И пусть воняет! Подожди, я еще летающего волка найду!
Сид, кажется, заинтересовался, на что напарнику понадобился летающий волк, потому что завозился и сел на топчане, уставившись на Ричи чуть светящимися в темноте глазами.
– Дохлого и провонявшего, – разорялся Ричи. – Такого, чтобы уж смердел, так смердел! В мешок сложу и поперек седла тебе примотаю, будешь с ним ездить!
– Зачем?
Вопрос был задан таким тоном, словно Сид искренне не понимал причины одолевшей Ричи истерики. А может быть, Вереница и правда не понимал. Ричи чуть не сломал кружку, которой все еще излишне эмоционально размахивал.
– Знаешь, зачем?
– Нет, не знаю. Расшумелся на ночь глядя чего-то…
– А затем, Вереница, что мне твой Юго-запад – то же самое, что тебе вонючий летающий волк под самым носом. Чувства те же!
Выпалив это, Ричи громко уселся, выпустил из скрюченных пальцев кружку и сцепил их в корявый замок, больше не зная, куда девать и что теперь говорить. Устроить мятеж на ночь глядя – действительно, хуже и не придумаешь. Вот только Сид и не думал злиться. Ричи оторопело поглядывал на напарника.
– Ричи, – медленно, с расстановкой проговорил Вереница. – Я не мастер объяснять такие штуки, но я вот чувствую, что мне туда нужно. Нужно и все. Оно так… ну… бывает. Просто бывает и все. Как будто тянет на веревке, ну как я тебя вчера в метель тащил. Понимаешь?
– Вот как?
Ричи припомнил, что еще у них просто бывает. А многое, если подумать. Если не думать – все равно слишком многое Сид предпочитал не объяснять, но от этого не переставал порой просыпаться среди ночи с жуткими криками. На следующий день после таких подъемов Вереница становился особенно неразговорчивым и все как будто прислушивался, не подаст ли кто-то свыше ему знак. Впрочем, сравнение было неточным. Сид никогда не верил, что выше неба есть хоть кто-то, способный подавать знаки.
– Опять было? – спросил Ричи осторожно.
В последнее время ночных криков он не слышал, разве что вполне обычный храп и проклятия, обращенные к плохо пахнущим овцам и священникам.
– Нет, не то, – Сид потер переносицу. – Я же говорю, разумного ничего не скажу. Надо мне туда. Это знаешь, как в книжках пишут. Иду туда, потому что там меня ждет моя судьба.
Про женщину Ричи не подумалось. Не то, чтобы Вереница не интересовался противоположным полом, но всегда предпочитал компанию книги общению с веселыми деревенскими девчонками, коими Ричи отнюдь не брезговал. Что за мерзость поджидала Сида на Юго-западе, думать было тошно. Выпитый самогон медленно разъедал желудок, вызывая дурноту и желание упереться во что-нибудь лбом.
– Вот так, в общем, – подытожил Сид. – Больше не знаю, что тебе сказать. Успокойся. Или, если уж совсем невмоготу, оставайся на зиму здесь. Для хорошего ковбоя работа найдется, это уж точно. А я поеду.
Ричи сделал усилие и поднял голову, надеясь рассмотреть в темноте выражение, с которым Сид это говорил. Бесполезно. Тьма обволакивала лицо Вереницы как маска, вроде той, что сейчас лежала складочками на шее того. Глаза не выражали ничего, и почему-то, хотя сами и светились, не подсвечивали даже веки вокруг.
– Ну уж нет, – уверенно, но с ощущением, будто только что потерял разом всех и так не существующих родственников, сказал Ричи. – Я же в доле, забыл?
Вереница тихо усмехнулся. Ричи мороз по спине продрал.
– А то смотри, – сладко зевнув, переспросил Сид и снова наладился поспать.
Ричи, возникни у него желание продолжить спор, вынужден был бы разговаривать уже со спиной напарника.
– Одному в степь нельзя, – недовольно сказал Ричи. – Ты маленький что ли, этого не знать? Вместе поедем, раз уж тебе приспичило.
– Ну и хорошо, – сдался уже спящий Сид.
Ричи просидел еще пару часов, механически приканчивая купленный самогон. Покупали его еще с заначки, задаток, выданный Биллом, так и лежал за пазухой сидовской дубленки. Слишком много денег, чтобы принести добро. Ричи пожалел, что с такой готовностью отмел предложение попробовать устроиться все-таки на Последнем хуторе. Тем более, что ему судьба предложения встретиться на Юго-западе не посылала.
Через два часа самогон закончился, и Ричи спустился вниз, собираясь разжиться продолжением.
Глава 4.
С картошкой, которую Винсент героически собирался съесть, по крайней мере, для того, чтобы убедиться в полном отсутствии у себя кулинарного таланта, арестант покончил за пару минут. Сквозь лиственничные рейки решетки уже торчала испачканная сажей рука с еще теплой пустой сковородкой. Винсент только вздохнул, принял посуду и выдал взамен самую большую кружку, полную отвара. Доктор благодарно кивнул, устроился на топчане и принялся дуть на горячий напиток, отпивая маленькими глоточками.
Походил он на забавного азиатского божка, из тех, что поставишь на полку и будешь иногда снимать, чтобы потереть блестящий, лакированный животик. Правда, сходство если и имелось, то только в воображении самого шерифа. Животика у доктора не наблюдалось, он был худым настолько, что это выглядело жутко.
– Спасибо, – сказал врач.
– Пустое, – отмахнулся шериф.
Он видел, что недостаточно. Собрался было сбегать к Якову в трактир за обещанными клецками, но потом как-то некстати вспомнил, кто он, и кто безобидный, трогательный человечек, обнимающий ладонями нестерпимо горячую чашку с отваром.
– Тебе как звать-то? – спросил Винсент.
Постарался придать своему голосу строгости, но все равно проглядывала забота. Ничего поделать с собой не мог, хотя отчетливо представлял, что ученый – еще не обязательно невинная жертва гонений. С таким же успехом заключенный мог оказаться и грабителем, и убийцей, и докторский халат, ношенный им до Этого, ничего в принципе не менял.
– Рэй Аркано, – представился арестант.
Шериф хмыкнул. Имя и фамилия, как в старые добрые времена. Может быть, парень даже сохранил их такими, какие были у него до Этого? Ученые, а еще немногочисленные бродяги, не признававшие над собой власти церкви – все носили фамилии. У Винсента фамилии не было, а свое прошлое имя он предпочел забывать хотя бы днем. И все-таки, наличие фамилии ставило врача в один ряд с теми людьми степей, которые убивают с одинаковым удовольствием и летающего волка, и человека. Об этом следовало помнить.
– А я – Винсент, – отозвался шериф.
– И все? – уточнил Аркано. – Просто Винсент?
– Шериф Крайней деревни. Больше нечего добавить. А ты чем в жизни занят, кроме того, что закон нарушаешь?
– Нарушаю? – врач тихо рассмеялся. – Ну, это просто такие странные теперь законы, шериф Крайней деревни. Вот этот конкретный, что нельзя людей лечить никому, кроме священников, нисколько моей совести не оскорбляет. А значит, она мне ничего сказать плохого не может. Кто я, чтобы спорить со своей совестью?
– Ишь ты, – буркнул впечатленный Винсент.
Секундой позже шериф услышал торопливый топот ног по обледенелому крыльцу. И тут же подобрался, нелепым, но точным движением забросил за печку пустую сковородку, словно улику собственного преступления. Наружную дверь распахнули громко, миновали узенькие заваленные чем попало сенцы и ворвались в избу, набросав на половик снега.
Двое мужчин, запыхавшихся, шумных, взволнованных. Винсент очень явственно почувствовал, как его сердце сжимают давно знакомые, вовсе не иллюзорные тиски.