Читать интересную книгу Дорогами мойры - Глеб Селезнев

Олег только грустно усмехнулся.

Прошло два дня и ничего нового не происходило, и от этого становилось только скучнее. Таинственные гости больше не появлялись, а погода была всё пасмурнее, что означало, что начинается короткий сезон дождей, сменяющий каждое неожиданно наставшее потепление в начале нового лета. Друзья Олега уже начали подумывать об отъезде, когда произошла новая встреча с ночным гостем.

Однажды вечером, когда половина гостей Олега засыпала, сидя перед телевизором, а другая половина уже откровенно спала, хозяин, имевший обыкновение работать в гараже по ночам, когда ему не спалось, в очередной раз отправился ваять свой незаконченный летательный аппарат. Закончив, около часа ночи, Олег, уже зевая, отправился домой. Запирая дверь гаража на ключ, он почувствовал за спиной чьё-то присутствие. Такое бывало с ним и раньше, когда кто-нибудь бесшумно оказывался у него за спиной, но никогда он ещё не ощущал при этом странной какой-то ничем не обоснованной тревоги. Олег резко обернулся и столкнулся с ним лицом к лицу. Угрюмое лицо Олега мгновенно приобрело выражение, которое вряд ли могли наблюдать даже его друзья, знакомые с ним уже многие годы.

Да, это существо, или кто он там был… В общем точно не был человеком. Особенно выделялись глаза. Они были скорее кошачьими, с узкими щёлками зрачков на фоне жёлтой радужной оболочки и каким-то невиданным разрезом. Глядя в эти глаза, подчёркнутые острыми хищными скулами невозможно было понять о чём этот тип думает, невозможно было не поверить в стопроцентную «натуральность» этого фантастического лица, невозможно было заставить себя оторваться от них и размышлять, наконец, здраво.

– Здравствуй, Олег, – негромко, бархатным завораживающий голосом произнёс странный гость, и Олег заметил его острые звериные зубы.

Непонятный озноб прошиб Олега, когда незнакомец заговорил, но он был вызван не страхом, – первый, внезапный страх ушёл почти, и теперь его охватило какое-то совсем незнакомое чувство, как будто с самой глубины, с самого дна души его смахнули лежавшую там пыль, задев поверхность холодными когтями.

– Ты кто, леший тебя побери? – хрипло спросил Олег, даже не пытаясь скрывать волнение.

Незнакомец молчал, и Олегу показалось, что он мучительно пытается прочитать что-то в его, Олега, лице. Он тоже почему-то не смог больше ничего сказать – какой-то ком встал в горле.

– Ты ничего не помнишь? – спросил, наконец, незнакомец.

Ледяные тиски сжали сердце Олега ещё сильнее и в голове понеслись какие-то… не мысли даже, а обрывки мыслей, ни за один из которых он не мог зацепиться.

– Какого хрена, я должен помнить? – Олег внезапно разозлился на себя, на то, что с ним происходило.

– Когда-то ты был другим. Когда-то давно, – голос гостя был каким-то гипнотизирующим, заставляющим расплываться в чём-то сказочном, необычном. – Сейчас не время для такого разговора, да и ты вряд ли готов, – продолжал он. – В ближайшем, удобном для тебя времени нам нужно будет встретиться. Когда?

– Зачем нам встречаться? – зло спросил Олег.

– Затем, чтобы ты узнал о себе правду. Тебе разве никогда не казалось, что этот мир не твой? – при этих словах Олег потерял дар речи и теперь округлившимися глазами смотрел на незнакомца, не в силах произнести ни слова. А тот между тем продолжал, и в глазах его теперь читалась какая-то горечь. – Мы искали тебя двадцать с лишним лет… Двадцать лет я ждал этой встречи.

И всё. Тишина. Только утихающий стук тяжело бьющегося сердца. Затем в доме скрипнула дверь, и на крыльцо кто-то вышел, – кажется, Максим. Олег, всё ещё находясь в ступоре, взглянул в ту сторону, а когда обернулся, незнакомца уже не было – как призрачное виденье он растворился в ночи.

– Олег, – крикнул Максим, щёлкая зажигалкой.

Лишь через какое-то время тот смог усилием воли оторвать взгляд от тёмной пустоты и на ватных ногах направился к дому.

– Ты где пропадаешь?

– Да так, в гараже, – Олег всё никак не мог прийти в себя, а с таким лицом друг видел его впервые.

– Ты чего? – Максим схватил его за плечи

– А? Что? – Олег, наконец, заставил себя забыть о последних десяти минутах своей жизни. Самых странных десяти минутах своей жизни.

– Да-а, метеорит увидел, – соврал он.

– Где?

– Там.

– Ну-ну.

– Дай закурить

– На.

Они молча покурили и пошли в дом. На пороге Олег задержался и, оглянувшись, крикнул в ночь:

– В пятницу! В восемь вечера!

– Что? – удивился Максим, шедший впереди.

– А? Да нет, ничего. В пятницу погода должна, наверное, наладиться.

Друг пристально посмотрел на него.

– Ты ничего не это, не долбанул?

– Угу, сигарет твоих.

***

В эту ночь он не спал. То, что сказал ему сегодня этот… Кто же он всё-таки такой? Откуда мог знать о том, о чём не догадывались самые близкие ему люди? А вдобавок ещё и Макс с сестрой уезжают. А вскоре и Дамир с Ксюшей. И снова он будет один. Нет, не один, конечно, приятелей у него и здесь хватало, но всё-таки… Всё-таки в душе он всегда будет один, как, быть может, никто другой в этом мире. Отвергнутый элемент бесчувственного мира.

В последнее время он как-то уже привык справляться с этим – работа, учёба, отдых – постепенно, он вроде бы научился подстраиваться под жизнь, как пресмыкающиеся, подстраивающиеся под климат, хоть и нельзя сказать, что принял её правил и научился по ним жить. Так стало легче, намного легче, чем тогда, в самом начале…

Хотя когда произошло это начало? С переездом в город? Со смертью приёмного отца? Или же с самыми первыми его попытками задуматься над смыслом своей убогой жизни ещё в интернате? Скорее всего началось это в тот момент, когда он вообще стал впервые осознавать себя как личность.

Попав в город, пусть и небольшой и не со столь неприкрытыми всеми его дешёвыми «ценностями», к которым стремилась сама жизнь, разгребая перед собой горы мерзости и безразличия, он уже тогда стал ясно понимать, как этот мир несовершенен, глядя на всю его грязь и несправедливость. Конечно, тогда он мало в чём разбирался и не располагал ни теориями, ни большим желанием разобраться в природе всё нарастающей неприязни почти ко всему, что окружало. Его непроизвольно всё больше передергивало от некоторых вещей, которые другие просто не замечали. Те годы его жизни были наполнены самым большим количеством драк, приводов в милицию и скандалов с учителями в школе. Тогда он не умел ещё сковывать в себе умоляющие позывы собственной души при виде чего-то для неё просто неестественного. Помнится он побил одного своего сверстника только за то, что тот оторвал ящерице ногу, просто так, забавы ради.

Когда он чуть повзрослел, ему всё больше, как навязчивая идея, стала лезть в голову мысль, что весь этот мир вокруг, он какой-то неправильный, ошибочный, что ли, в общем – не его мир. Хотелось уйти куда-нибудь далеко-далеко, в какую-нибудь сказочную страну, где он не будет видеть всей этой лжи, всего этого, прикрытого липовыми эмоциями, чувствами, любовью, дружбой, красотой, как, опрысканного сильнодействующим дезодорантом, смердящего обмана. Но, когда он оставался один, становилось ещё хуже, потому что приходило понимание, что не только в людях дело, но и в самой жизни, её сущности и больше всего – в нём самом, поэтому в какой-то момент, он начал сомневаться в нормальности своей психики. Это всё и было причиной тому, что он постоянно стремился быть с людьми, казаться весёлым и общительным, стремился стать центром внимания, хоть никогда и никому в жизни не открывал и малой доли своей души.

Потом была ещё пара случаев с неудачной любовью, после первой, детской, и всё стало ещё хуже. В те времена он впервые попробовал спиртное, сигареты… И вроде жизнь продолжалась, как пытался внушить он сам себе, и солнце светило также, но между тем всё вокруг становилось всё серее и тоскливее. Он окружал себя ещё большим кругом общения (это ему почему-то всегда удавалось легко), но между тем ясно давал понять, кто ему друг, а кто нет. Однако это нисколько не помогало, и никто не видел в его глазах какую-то больную тоску и борьбу с самим собой, все считали его весельчаком и душой компании.

Шли годы, а ему всё больше хотелось уйти в какой-то другой мир, забыться, отречься от этой жизни, в которой он мало что видел, а того что видел хватало понять, что она его не принимает, эта жизнь, таким какой он есть. Иногда он даже думал о самоубийстве, но до этого, конечно, не доходило, так как он всё же понимал, что нужен ещё кому-то.

Поступив в институт и попав в город гораздо больший, чем Громянск, Олег беспробудно запил, пытаясь таким образом забыться. Но от этого становилось только хуже, так как в пьяном угаре все эти мысли кололи и резали ещё больней, единственное, от чего спасала водка, так это от версии о шизофрении, – вот только почему, было непонятно. «Ну, зачем мне… в-ваша долбанная жизнь нужна?» – спрашивал он неизвестно кого, оставшись в нетрезвом состоянии наедине с самим собой. – «Зачем я, чёрт возьми, вообще родился. Да и пошли вы все… с вашим благополучием, с планами вашими на жизнь, с интригами… да вообще со всем этим дерьмом, которое называете жизнью…». Новых своих общаговских приятелей, которые якшались с ним только во время попоек, он нередко бил, совсем потеряв способность мыслить и уже до слёз обозлившись на жизнь и на подобных людей, которые эту жизнь («такую» жизнь, и жизнь вообще) очень любили. Дошло уже почти дело и до наркотиков, но как раз в это время встал ребром вопрос об его отчислении, который, быть может, его и спас.