Читать интересную книгу Все в мире поправимо… - Андрей Дементьев

А жаль, что человек

Свой смертный час

Не может знать…

Мы все судьбой ведо́мы.

А был бы нам известен лет запас, —

Наверное, мы жили б по-иному.

И совершили больше добрых дел.

В карьере, может, ярче преуспели.

Уж точно – Бонапарт бы не посмел

Опробовать российские метели.

Не пожалели бы мы к сроку

Нужных слов

Для всех друзей, – далеких или близких.

И не был бы настолько бестолков

Мир, что Всевышний создал нам для жизни.

«На морском пустынном берегу…»

На морском пустынном берегу

Я нашел какой-то странный камень.

До сих пор его я берегу, —

Выброшенную морем чью-то память.

Проступал на камне силуэт

Женской красоты неповторимой.

Сколько было незнакомке лет?

Как звучало стершееся имя?

Камень ничего мне не сказал.

Как известно, молчаливы камни.

Смотрят на меня ее глаза —

Из разлуки, из печали давней.

Положил я странный камень тот

Рядом с синим томиком Петрарки.

А душа надеется и ждет,

Что раскроет таинство подарка.

Венеция

Веселый комментарий

Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.

И я на лаврах пару дней почил.

И ликовал, что признан в США,

Хотя к призу́ не дали ни шиша.

Стоит скульптура на моем столе,

Как память о высоком ремесле.

Сошлись навек в пожатье две руки,

Всем отчужденьям прошлым вопреки.

Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.

И быть своим в чужбине научил.

Смотрю я с благодарностью на приз.

Поэзии не требуется виз:

В рукопожатье две страны сошлись…

Нью-Йорк

«Я радуюсь тому, что я живу…»

Я радуюсь тому, что я живу.

Я радуюсь снегам

И майским радугам.

И птицам, прилетевшим в синеву,

И просто солнцу бесконечно радуюсь.

Я радуюсь твоим глазам в ночи,

Когда они так близко

Рядом светятся.

Когда слова мои,

Как руки, горячи…

Я радуюсь всему,

Во что нам верится.

«Аба́на Те́рма – райский уголок…»

Аба́на Те́рма – райский уголок.

Свою хандру сюда я приволок.

Лежу под пальмой, как орангутан.

Хотя не пил, но от пейзажа пьян.

А надо мною крона, —

Как концертный зал,

Где птицы демонстрируют вокал.

Зеленый веер пальмы

гасит жар.

Здесь так уютно…

Всю бы жизнь лежал.

Италия

«Я в «Юности» печатал юных гениев…»

Я в «Юности» печатал юных гениев

С седыми мастерами наравне.

Одним судьба ответила забвением.

Другие вознеслись на той волне.

Журнал гордился тиражом и славою.

И трудно пробивался к торжеству.

И власть, что не была в те годы слабою,

Считалась с властью имени его.

Но все забылось и печально минуло.

Журнал иссяк, как в засуху родник.

Виновных нет…

И время тихо вынуло

Его из кипы популярных книг.

«Мы – скаковые лошади азарта…»

Мы – скаковые лошади азарта.

На нас еще немало ставят карт.

И, может быть, мы тяжко рухнем завтра.

Но это завтра…

А сейчас азарт.

«Я заново жизнь проживу…»

Я заново жизнь проживу,

Уйдя в твои юные годы.

Забуду знакомые коды

И старые письма порву.

А память, – как белый листок, —

Где имя твое заструится.

Исчезнут прекрасные лица

И станет началом итог.

«Многое в душе еще осталось…»

Многое в душе еще осталось

От минувшей юности моей.

И напрасно ожидает старость,

Что душа вдруг покорится ей.

Я все тот же – в радости и бедах.

Время продолжается во мне.

Я не все в нем до конца изведал.

Мне еще удобно на коне.

«Уезжают мои земляки…»

Уезжают мои земляки.

Уезжают в престижные страны.

Утекают на Запад мозги.

Заживают обиды и раны.

Уезжают мои земляки.

Но былое ничем не заменишь.

От себя никуда не уедешь.

И несутся оттуда звонки.

«Моя душа – как поле битвы…»

Моя душа – как поле битвы.

И что ни день —

Здесь столько перемен.

Вот все мои сомнения разбиты

И здравый смысл сдается чувствам в плен.

Но здравый смысл еще придет на поле.

И победит… И под победный рев

Его удача отзовется болью

В моей душе, уставшей от боев.

«Как быстротечна жизнь…»

Как быстротечна жизнь…

Казалось, что вчера

Отметил я свое тридцатилетие.

И вдруг пришла обидная пора,

Где прожитые годы все заметнее.

Но сколько бы ни миновало лет,

Считаю их без горечи и ужаса.

Не по нежданным датам горьких бед,

А по счастливым дням

Любви и дружества.

«Мама входила утром ко мне…»

Мама входила утром ко мне

И говорила негромко:

«Видишь, зайчики на стене, —

Утро уже.

Вставай, ребенок…»

Я поднимался и тер глаза.

И улыбался маме спросонок.

А мама молилась на образа

И повторяла:

«Вставай, ребенок…»

А потом уже сев за стол, —

Умыт, одет и причесан, —

Я веселую чушь порол

Под папину папиросу.

Сколько лет с той поры прошло…

Смотрю на семейное фото.

Есть в нем подписи и число.

И еще, очень грустное что-то.

«Старый год уже начал прощаться…»

Старый год уже начал прощаться.

Я шепчу ему тихо вослед:

«Пожелай нам удачи и счастья.

Тем, кто молод.

И кто уже сед…»

«Бывший друг навеки враг…»

Бывший друг навеки враг.

Но не знал я про врага.

Лучше б поднял он кулак,

Чем хитрить исподтишка.

Я разрыв переживу.

Мне к вражде не привыкать.

Упаду ничком в траву

Уроню беду в тетрадь.

«Никогда не говорите «НЕТ»…»

Никогда не говорите «НЕТ»

Прошлому, вспорхнувшему, как птица…

Сколько бы ни миновало лет,

К нам былое может возвратиться.

Радостью, обидой иль мечтой,

Но оно всегда вернуться может.

Удивит нежданной красотой,

Огорчит забывшеюся ложью.

«Я грущу, что годы так быстры́…»

Я грущу, что годы так быстры́.

Не могу я поспевать за ними.

Улетели в небо детские шары.

Позабылось чье-то дорогое имя.

«Видно, наша жизнь идет ко дну…»

Видно, наша жизнь идет ко дну.

Если мы заезжим кинозвездам

Можем бросить по́д ноги страну,

И свое достоинство, и гордость.

«Я пришел из минувшей эпохи…»

Я пришел из минувшей эпохи.

И прогнозам моим вопреки

В этом веке по-прежнему плохи

И дороги, и дураки.

Афродита

И вышла из воды весенней

На берег моего стола.

Свела стыдливые колени

И робко руки подняла.

Я в красоту ее влюбляюсь,

Хотя из камня красота.

Моя любовь над ней – как аист

У опустевшего гнезда.

Но только с ней побуду рядом

За старым письменным столом,

Добрею мыслями и взглядом,

Смеюсь над глупостью и злом.

Ее улыбка неземная

И дорога мне и мила…

И Афродита это знает.

И не уходит от меня.

«Я каждую минуту берегу…»

Я каждую минуту берегу,

Чтобы успеть в своем призванье трудном

И злую правду высказать врагу,

И поделиться радостями с другом.

И чтобы ты услышала опять

Слова любви, которыми я полон…

Чтоб сохранила тайная тетрадь

Высоких строк нахлынувшие волны.

Я те слова впервые произнес

Осенней ночью, ставшей нам судьбою.

Где наше счастье, – как сиянье звезд…

Как океан, охваченный прибоем.

«Холмы в снегу…»

Холмы в снегу.

И город в снегопаде.

Иерусалим притих и побелел.

И столько снега навалило за день,

Что все мы оказались не у дел.

Не выйти, не проехать – мир в сугробах.

Мы переждем ненастье как-нибудь.

Но даже телик был в прогнозах робок,

Боясь хорошей вестью обмануть.

И только утром снег угомонился.

И тут же начал таять на глазах.

Сугроб вдали, как лодка возле пирса,

Спустился вниз на белых парусах.

Иерусалим

«Не замечаем, как уходят годы…»

Не замечаем, как уходят годы.

Спохватимся, когда они пройдут.

И все свои ошибки и невзгоды

Выносим мы на запоздалый суд.

И говорим: «Когда б не то да это, —

Иначе б жизнь мы прожили свою».

Но призывает совесть нас к ответу

В начале жизни, а не на краю.

«Стыдно быть причастным к воровству…»

Стыдно быть причастным к воровству.

К дележу, к подачкам и откатам.

Я себя считаю виноватым,

Что с ворьем в одной стране живу.

«Не уезжаю из России…»

Не уезжаю из России,

Не покидаю отчий дом,

Хотя чиновничье засилье

Переношу уже с трудом.

С трудом переношу их чванство,

Необразованность и лень.

Они себе сказали: «Властвуй!»

И этим заняты весь день.

«Когда-то в детстве я нырять был мастер…»

Когда-то в детстве я нырять был мастер.

О, как прекрасен этот миг,

Когда

До дна всю душу распахнувши настежь,