Читать интересную книгу Назад в СССР: демон бокса - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

был виден от подъезда. Я привычно и добросовестно отрабатывал роль заурядной трёхлетки, не считая мелочей, повергавшей в ступор воспитательницу. Отобрал у девочки скакалку и прыгал на ней, пока не был наказан шлепком по заднице. Внутри ограды садика больше не возился в песочнице, а прямиком дул к перекладине и повисал, пытаясь подтянуться. Запрыгивал на скамейку, с неё на землю и опять на скамейку, развивая ноги. Растягивался в шпагате.

Думал начать тренировку ударов, хотя бы в воздухе и по листочкам деревьев. Но по зрелому размышлению пока отказался. Во взрослом теле умею драться куда лучше среднего уровня, столетия на зоне не прошли зря. Прямые руками и базовые ногами въелись в душу намертво, сработают в любом теле. Но удар поставлен не боксёрский!

Из аудиоуроков, любезно предоставленных «Вышним», чтоб он сдох, я постепенно уяснил, насколько сложен бокс. К реальному рукопашному бою на улице не имеет никакого отношения, хоть умение бить и держать удар лишним не будет. А вот масса дурацких ограничений и здоровенные перчатки на руках задают совершенно особенные условия для нападения и защиты. Ногами бить нельзя, по затылку, по спине, ниже пояса — тоже. Сидя рядом с отцом у телевизора, представлял, как загасил бы боксёра в одну кассу, сначала ударом ноги раздробив ему колено и лишив подвижности, потом обводным пробив по почке. Но на ринге — низзя! Работая только кулаками в громоздких перчатках и по очень ограниченным целям, да ещё и под градом мощных ударов умелого противника, это совершенно нетривиальная задача.

Отработав прыжки через скамейку, я бессмысленно таращился на копошение трёхлеток во дворе. Какие у меня плюсы в боксе? Начнём с минусов. Каждый чемпион — это не только огромный труд за плечами, но и врождённый талант. Донор этого тела спортивными талантами явно не мог похвастаться. Пусть к моменту смерти ему исполнилось шестьдесят три, организм хоть что-то помнил бы из достижений молодости. Нет, ничего подобного.

Далее, наследственность. Мама ещё стройная, но с первыми звоночками склонности к полноте, изматывает себя диетами, её сверстницы между двадцатью пятью и тридцатью уже сплошь расплываются. Отец, его родители и мои бабка с дедом по матери — все как на подбор низенькие и плотненькие, сиречь и мне не вырасти в длинного тонконогого. Конституция скорее подходит для борцовской карьеры. Или штангиста. Но им не сделать таких миллионов, что нужны «Вышнему».

С другой стороны, в боксе очень много решает реакция и скорость. Если хотите, скорость реакции и скорость удара. Она определяется прохождением нервных импульсов через волокна, тут уж ничего не поделаешь, физика — объективная наука, в отличие от политэкономии социализма. И быстротой отклика. А здесь есть над чем работать. Боксёр получает множество микротравм во время раунда, каждая чуть замедляет срабатывание релюшек в мозгу. Я же восстанавливаюсь быстрее. Минута перерыва между раундами — вообще вечность! Подлатаю повреждённое запястье, чтоб, по крайней мере, выдержало до финального гонга.

И так, работаем на скорость…

Любопытно, что полученное задание начало захватывать само по себе. Не только из-за приказа и угроз «Вышнего». Добравшись до боксёрских вершин, стану способным на многое, если не помешают…

— Валерочка! Или ко мне, мой малыш!

Мама, пришедшая меня забирать, вполуха выслушивала причитания воспитательницы, что я снова отбирал девчачьи скакалки и не водил хоровод с другими вокруг «гагаринской» ракеты, больше озаботилась поправлением панамки на моей голове. Эта панамка да детские колготки с вечно обвислыми коленками, надеваемые на меня даже в жару, были самыми нелюбимыми предметами одежды, раздражали больше, чем зимнее пальто-кираса.

Скакалку купить мне отказалась наотрез, потому что мальчик с девчачьей игрушкой не смотрится мужественно. Увещевания, что боксёры часами тренируются со скакалкой, это даже по телевизору показывали, не возымели ни малейшего воздействия. Моя звезда отечественной политэкономии знала только два варианта мнения: её личное и неправильное. Разумеется, всегда выбирала правильное. То есть мне и дальше придётся прыгать через пояс от халата. Готов забиться: ближе к двенадцати она и слышать не захочет о секции бокса, похоронив торжественное обещание, данное после инцидента с кавказами.

Сколько же ей жить? Страшное проклятие демона из преисподней стабильно уносило моих близких при выполнении предыдущих заданий под солнцем. Даже собака погибла через несколько месяцев. А оба родителя пребывают в добром здравии. Не испытываю к ним сыновней любви, но и зла не желаю. Надеюсь лишь, что в связи с отправкой в прошлое у демонического проклятия сбился прицел. Оно просто не видит, кого поражать. Тем более, в две тысячи двадцать четвёртом прошло всего лишь шестнадцать минут или чуть больше.

Ничего плохого не случилось до шестьдесят восьмого, если не считать очевидной неприятности: первого сентября мама с бабушкой повели меня в первый класс. Шею натирал крахмальный воротничок белой рубашки. Крайне неудобный дешёвый костюмчик, купленный к тому же на вырост, с заложенными рукавами и штанинами, морщил и сковывал движения, а ещё пришлось нести букет гладиолусов выше меня ростом. Вроде бы меньше надзора, чем в детском саду, где постоянно находился под опекой воспитательницы, но времени на тренировки стало ещё меньше. Высунув язык от усердия, так почему-то делали мои сверстники, а я старательно вёл себя как типичный ребёнок, после уроков делал домашнее задание, выводя в прописях всякие крючки, элементы будущих букв. Почему-то шариковые ручки, в СССР уже встречавшиеся, пусть редко, и так называемые автоматические, то есть с баллончиком чернил внутри, категорически запрещались. Я горбился в своей комнатёнке около радиолы, обмакивая стальное перо в стеклянную чернильницу «непроливашку», и упражнялся в чистописании. Непременно капли чернил попадали на зелёное сукно столешницы, за что мне влетало от мамы.

На третий день ученической карьеры мне удалось спереть кусок водопроводной трубы длиной метра полтора. Впрочем, «спереть» — слишком сильное слово. В СССР отходы чёрных и цветных металлов валялись на улицах и дворах в изобилии. Периодически, не реже раза в год, пионеры подлежали мобилизации на сбор металлолома и макулатуры. Не столько ради пополнения железных и алюминиевых загашников Родины, а для уборки города от хлама. Норму по макулатуре за весь класс могла выполнить всего пара партийных семей, папа и мама как сознательные коммунисты были обязаны выписывать «Правду» и ещё какие-то официозные издания. Но их исключили бы из партии, узнай, что «Правда» с профилем Ленина у названия газеты и фотографией обожаемого Леонида Ильича на всю первую полосу сдана в утиль. Когда «Правда» и журнал «Коммунист» опасно переполняли пространство кладовой, папа одалживал у тестя «Москвич-407», забивал его сокровищами партийной мысли