class="p1">– Я могу вам помочь?
Мужской голос слишком громко, точно я была туга на ухо, повторил:
– Мы можем вам помочь?
Я помотала головой и сосредоточилась на фигуре, сидевшей передо мной на корточках. Сну, навеянному гиперсомнией, присуща такая фиговина: когда я – ненавижу употреблять этот глагол – очухиваюсь, первые впечатления – самые верные. Я вижу все непредвзято и бесцензурно. Стыдливая, патологическая любезность и боязнь конфликтов, которые подталкивают меня к тотальной редактуре, просыпаются на пару минут позже.
Скажем, я прикорнула у подруги в туалете, оклеенном обоями с переливающимися ананасиками. До сна я воспринимаю их нейтрально, а после понимаю, что они просто ужасны. И рубашка, которую я себе присмотрела, на самом деле – полный отстой. А из сидящего на корточках брюнета, подумала я, с полными губами, безупречным цветом лица и длинными пушистыми ресницами получилась бы классная деваха.
А получился офигенно красивый мужик.
Я прикоснулась к волосам, тем самым транслируя: Вы привлекательны. Надеюсь, сегодня я выгляжу не как обычно, и выпрямилась в кресле.
– Я в порядке, – громко произнесла я. – Помощь мне не нужна.
Голос из динамика произнес «Ок…» и вырубился, точно у динамика случился приступ икоты.
Мужчина поднялся. Он был выше и старше, чем поначалу казалось. Он нацепил на нос очки.
– Я в туалете по телефону разговаривал, – с застенчивым видом сказал он.
– В туалете?
– Это приватное пространство.
– Вот поэтому я тут спала.
Он кивнул и сказал:
– По-моему, мы – отличная пара.
– В каком смысле? Пара чего?
– Может, психов? Интровертов? Я ругаюсь по телефону в свободных туалетах, вы спите в пустующих палатах.
– Если честно, палата мне не нужна. Я могу спать где угодно. Я засыпаю, когда у меня стресс.
Солнечный луч прорезал углом изножье кровати, и, по мере того как рассеивались остатки сна, больничный шум становился слышнее.
– А вы везде ругаетесь по телефону?
– Надо подумать.
Он замолчал, сунул телефон в карман халата и сказал:
– В последнее время, пожалуй, да.
– И с кем вы ругаетесь?
– С женой.
Интерес, искрящийся в груди пузырьками шампанского, лопнул и стек куда-то в живот. С женщинами вроде меня, которые редко бывают на людях и однажды уже вляпались в любовь, это всегда так. Я вызываю стойкий интерес у тех, кто лет на тридцать пять постарше, страдает косоглазием и весит полтора центнера. По крайней мере, под это описание попадает почтальон, который неровно дышит ко мне, хотя знает, что я слишком часто делаю заказы на «Амазон». Мужчины с чувственными, красиво очерченными губами, у которых на голове копна волос, а на щеках появляются выразительные линии, когда с высоты своего роста они ласково улыбаются тебе, одергивающей свитер над мягким животиком, – такие мужчины разобраны все до одного.
– А из-за чего вы ругаетесь? – спросила я.
– А ты из-за чего впадаешь в спячку? – спро- сил он.
Самый большой прикол этой случайной встречи состоял в том, что я обратила на него внимание в том смысле. Должно быть, созерцание его бесспорно эффектной физиономии пробудило от долгой спячки какую-то долю моего мозга и выдало команду:
– Эй, зацени кадра!
Мозг встрепенулся и заценил, точно последние двадцать лет и не думал спать. Я почувствовала, что расплываюсь в улыбке, но быстро вспомнила, зачем я в больнице, и одернула себя.
– У подруги, возможно, вернулся рак, а рулить на этот раз будет другая ее лучшая подруга.
– Ты хочешь рулить раком?
– Нет. Просто моя подруга первой позвонила другой моей подруге. Та, другая, – неистова и идеальна во всем, а я, – я кашлянула и ткнула в себя пальцем, – не такая эффективная, как хотелось бы. Я понимаю, что это не соревнование, но, будь так, другая подруга его вы- играла бы.
Я ждала, что он скажет нечто такое, что выставит меня жалким ничтожеством, типа:
– Да нет, я уверен, что это не так.
Но вместо этого он сказал:
– Моя жена говорит, что я не звоню ей, когда говорю, что позвоню. А я не помню, чтобы обещал такое. Вот такая ерунда.
– Но вы же не из-за этого ругаетесь.
– Похоже, что из-за этого. То есть она постоянно это говорит.
У меня затекла шея, поэтому я встала и посмотрела ему прямо в глаза. Он был по меньшей мере сантиметров на десять выше меня.
– На самом деле она хочет знать, любишь ли ты ее.
После отключки голова закружилась, меня качнуло, но он удержал меня за плечо.
– Ну-ка, – сказал он, – может, снова сядешь?
Я повалилась вперед, уткнулась головой ему в плечо и уловила запах чистой рубашки.
– Извини. После сна я несу черт знает что и не держу равновесие. Это все из-за дурацкого расстройства сна.
– Может, ты права. Насчет моей жены. Мы расстались. Мы разводимся.
У него был такой вид, точно он хочет еще что-то сказать, но что? Последнее заявление было очень личным, учитывая наше двухминутное знакомство. Пузырьковый интерес возник снова, и, будь моя воля, я бы охотно понаблюдала за тем, как он будет развиваться.
У него зазвонил телефон, и он сказал:
– Мне надо ответить. Ты в порядке?
Я кивнула, и он выскочил из палаты. И мне тоже было пора возвращаться.
Благодаря Брюнету, так я назвала его про себя, не прошло и двадцати минут, как я вернулась в палату Кэти. Я вела себя как заботливая подруга, которой пришлось отвлечься на выполнение родительских обязанностей в режиме онлайн, и с раздосадованным видом указала на телефон: ох уж эти детки. Кэти и Холли о чем-то разговаривали, склонив головы, и на мою пантомиму не обратили внимания. Тогда я включила звук.
– Мэдди хочет в следующем году учиться за гра- ницей.
Это не было враньем. Она действительно хотела в январе поехать в Ирландию. Слова легко слетели с языка, потому что переживания о том, что я скоро останусь одна, сохраняли актуальность.
– Как поспала? – спросила Холли.
Прием был знакомый. Следующим ходом я либо выставлю себя врушкой и патологической засоней, и тогда Холли получит преимущество. Или, при определенной ловкости, я могу доказать, что в моем случае сон делу не помеха.
– Хорошо. Спасибо. Вы же меня знаете. Прикорнула, всхрапнула, и снова как огурчик. Как думаете, стоит на втором курсе отпустить Мэдди учиться за границей? До него уже всего ничего.
Кэти, добрая душа, пустилась в рассуждения о педагогических плюсах опыта заграничной жизни в молодости. Она приняла мои слова за чистую монету, хотя на самом деле это был вброс, преследующий цель помешать кооптации Холли и ее последующему тотальному контролю. Но Холли раскусила мой