Читать интересную книгу Золотая нить времен. Новеллы и эссе. Люди, портреты, судьбы. - Светлана Макаренко-Астрикова

Венеция. Альбом «Путешествия во времени» стр. 269. Папка 2.Личная коллекция, архив автора.

4.

26 сентября 1820 г. Флоренция. Италия. Русская дипломатическая миссия при дворе герцога Тосканы и Сардинии.

Поверенный в делах России при дворе герцога Тосканского, наморщил лоб и снова глянул на лист бумаги: аттестацию новоприбывшего пару месяцев назад в миссию из Рима и занедужившего почти тотчас смертельно дипломата Николая Александровича Корсакова… Что же тут, в бумагах атестационных значится?

Так – с, так – с.. Серебряный медалист первого выпуска лицейского, в языках европейских – волен, будто – родные, почерк отменный, каллиграфия – бисерная и совестно спрашивать, как юнец сей таковому искусству обучился – как никак, он же был воспитанник Сарскоселья, а там, сказывают, учителя строгие, не то что его наставники – дьячки монастырские в клобуках, лбы недоучившиеся! А хорош собою этот новый дипломатик, и болезный даже: волосы вьются, глаза горят, на щеках румянец.. Пальцы тонкие, длинные, как у музыканта.. Да он и есть, однако же, музыкант, еще вечор жена, ахая, говорила, что весь Петербург с Москвою его романсы певал на стихи Пушкина и Илличевского.. Певал то певал, да он не слыхивал! Не любитель он романсов сих, сладкозвучий обольстительных.. Мало ль до чего они довести могут, романсы те.. И совсем некстати так плечи свои супруга оголяет на раутах посольских, право, некстати.. Надо заметить ей! Для взоров пламенных юношей, таких, как Корсаков сей, то – весьма опасно. Весьма!

5.

Да что это, не о том он опять думает и вовсе – не вовремя!! Из соседней комнаты послышался натужный кашель больного. Сиделка проворно загремела кувшином и медным тазом поставленным у кровати. Одним глазом, сквозь тонкий лорнет, глянул растерянный дипломат в сторону ложа бедного Корсакова, у изголовья которого суетился доктор, присланный из Тосканы самим герцогом.. Да что уж теперь! Дважды горлом кровь шла, ясно, что и до утра не дотянет, вон, щеки впали, и румянец – пятнами, а пальцы все что то на одеяле перебирают, словно струны гитарные щиплют.. Как жаль, больших дарований человек, молодой, блестящий, а умирает так бесславно, в чужом краю, вдали от друзей, родных, всех милых сердцу..

Да, опять он не о том думает.. Надо отыскать в бумагах адрес родных, послать хотя бы известие краткое.. А не то, как умрет бедный юноша, так и помолиться за упокой души его некому будет по христиански, по православному! Озабоченный тягостной думою носитель синего сюртука, машинально перекрестился троеперстием и снова сколонился над укладкою в кожаных ремнях.. Какое то письмо на бумаге с личною печатью дворянской.. Скользнув глазами по строкам сквозь лорнет, наткнулся на имя немецкое, звучное: «Энгельгардт», прочел, запинаясь и шевеля губами:

«Любезный Егор Антонович! Еду на днях в чужие краи, не знаю, надолго ли, не знаю, вернусь ли»..

Энгельгардт, Энгельгардт? Знакомо сие начертание, на слуху будто… Кто таков? Ах, да, вот же адрес на обороте: «Его Высокопревосходительству Директору Императорского Лицея, в Санкт Петербурге, в Сарском селе, в собственные руки»..

Сообщить надобно непременно.. Как – никак – бывший воспитанник.. Не забыть бы только, не захлопотаться.. А тут что? Тетрадь рукописная.. Название странное, все в завитушках и росчерках: «Дух лицейских трубадуров» – сборник пиитический, составленный в 1816 году, собственноручно господами пиитами».. И летящий наискозь, остро – изящный почерк, строфы рифмованные:

Мой друг! Неславный я поэт,Хоть христианин православный.Душа бессмертна, слова нет,Моим стихам удел неравный —И песни музы своенравной,Забавы резвых, юных летПогибнут смертию забавной,И нас не тронет здешний свет!

Ах, ведает мой добрый гений,Что предпочел бы я скорейБессмертию души моей,Бессмертие своих творенийНе властны мы в судьбе своейПо крайней мере, нет сомненья,Сей плод небрежный вдохновенья,Без подписи в твоих рукахНа скромных дружества листкахУйдет от общего забвенья..Но пусть напрасен будет труд,Твоею дружбой оживленный —Мои стихи пускай умрут —Глас сердца, чувства неизменны,Наверно их переживут!Александр Пушкинъ…

Росчерк затейливый в конце……. Этаким облачком…. Несчастный юноша что то в бреду горячечном говорил о друге своем лицейском, что сейчас в далекой Бессарабии пребывает, и «творит там, то, что творил всегда, прелестные стихи, и глупости и непростительные безумства..«15Пушкин, пиит российский, дамы посольские все ахают над его словесными безделицами: «Русланом и Людмилою», элегиями томными, а стоит ли? На взгляд сериозный и нет в нем ничего, пустота одна, на кончике пера, подражание сплину бейроновскому, не более.. А что у него там, в глубине сердца, кто ведает?.. Пииты, музыканты! Одно слово – несериозный народец, хлыщи модные: и век короток, и проку мало! Ох – хо – хо!…

6.

Из комнаты больного внезапно раздались обрывки чарующей мелодии и резонер поверенный, жевнув губами испуганно, уронил в укладку серебряный лорнет..Никак очнулся? Неужто лучше?.. И, слава Богу, труд напрасный: искать местопребывание родных?!.. Засеменил, кряхтя, торопливо ногами в лаковых штиблетах к двери, дернул глухой конец шейного платка, вскинул взор на доктора.. Тот лишь отрицательно мотнул головой и засуетился у сбитых простыней ложа, клонясь над больным, и все пытаясь вынуть из рук его небольшую лаково – черную кефару с загнутым грифом.. Тот, раскрыв лихорадочно блестевшие, смородиновые глаза, шептал что – то тихо, распевно, словно куплет романса, а потом глаза его затуманились слезами, пальцы нервно забегали по одеялу, рванули тонкие струны кефары и оборвали их. На всю комнату разнесся жалобный стон, замирая где то высоко, под лепным потолком, с которого косились на уходящего в небеса юношу лукавые пухлощекие амуры с позолоченными крыльями и стрелами в руках. Сиделка, торопливо подбежавшая к небольшому бюро, стоящему в простенке меж высокими венецианскими окнами, схватила с доски первое подвернувшееся под руку перо и лист бумаги, прозрачный как калька. Бережно вложила в слабеющие руки Корсакова и тот начал медленно водить пером по бумаге.. Большие буквы, загнутое крючком «ять, ер».. Никак, пишет свою фамилию?.. Поверенный внутренне охнул, сердце его, привыкшее к разным картинам жизни, как то странно затихло, потом забилось неровно, и он еще ниже склонился над укладкою, нежно и слабо пахнущей мелисою и вербеною.. Где же родные то, право слово, не письма, ни адресу?! Ах вот, наконец:

«Его высокоблагородию господину Павлу Александровичу Корсакову.. Порховской уезд, Псковской губернии, имение Буриги, в собственные руки»..

– Господин поверенный! – зашептал вблизи уха чиновника взоволнованный голос сиделки.. – Синьор Николино… кончаются.. просят непременно русского священника. И камень могильный, дабы имя на нем начертать.. Ведь после – никто не сможет..

– Что за чушь! – дернул плечами чиновник, и вновь уронил в темное нутро укладки лорнет. Потом опомнился, махнул рукою, прерывисто вздохнув: – Так что же Вы, милая, стоите, ступайте вниз, во двор, возьмите булыжник какой ни на есть.. Русского священника.. Где же я его возьму – то в единый миг? Нет во Флоренции ни собора, ни церкви православной.. Знаете ведь! – его итальянский в минуты смятения был из рук вон плох, он отлично знал сие, и оттого то, нервничал и дергал плечами сильнее обычного.. Растерянная сиделка, что то бормотала, бурно жестикулируя, как все флорентийки. Черные брови ее были нахмурены.

– Ваше высокопревосходительство, синьор Корсаков – скончались! – прервал тихое шипение поверенного и испуганный лепет сиделки возникший в проеме двери доктор. – Вы бы приказали немедля гроб готовить.. Открытая форма чахотки, в случае эпидемии я буду бессилен! – доктор развел руками и отступил назад, заметив в глубине комнаты раскрытый сундук:

– А это что такое?!

– Бумаги покойного.. Разбираю. Надобно же найти адрес его, сообщить родным, близким.

– Немедля сжечь! Немедля! – доктор в панике махал руками.. – Все сжечь, вместе с одеждою.. И гроб отправьте подалее. Боюсь, что на флорентийском кладбище местные власти иноземца чахоточного хоронить не позволят!

– Подалее? Это куда же – подалее? – растерялся дипломат, щуря беспомощно подслеповатые глаза..

– Ну хотя бы в Ливорно.. Город портовый, я слышал, туда часто заходят русские суда, можно будет отправить тело на родину. – безразлично пожал плечами придворный доктор, привыкший к неразборчивому лику смерти.

– Ливорно?! – потрясенно прошептал поверенный – Что такое Вы говорите, сударь? Русская миссия не может нести такие расходы на погребение! Господин Корсаков совсем недавно прибыл из Рима, семья его в отдалении, в России.. Лечение стоило дорого..