— Надеюсь, ты их берёшь?
— Поначалу не брал, а теперь беру. Я хорошо помню своё собственное потрясение, когда дядя рассказал мне, как принимал подношения, будучи наместником в Аквитании. Теперь, разобравшись в сути мздоимства, я понял, что этого от меня ждут. В любом случае большинство местных толстосумов — такие омерзительные личности, что я даже рад, что могу сделать их чуточку беднее.
— Примерно то же самое Сабин рассказывал про Иудею, — задумчиво произнёс Магн, когда они вышли на шумную агору в окружении древних, полуразрушенных храмов, посвящённых греческим богам. Чуть выше, врезанные в горный склон, виднелись гражданские здания.
— Здесь ещё хуже, поверь мне, — ответил Веспасиан, вспоминая свой разговор с братом, когда тот вернулся с востока, про невозможность управлять евреями. Тогда, до его отплытия в марте на Кипр, они на пару дней пересеклись в Риме. — Там ему приходится иметь дело только с евреями. А их крепко держат в узде их жрецы. Кроме того, кое-чего можно добиться, раздавая небольшие привилегии. Здесь же, стоит пойти кому-то навстречу, как моментально сбегутся все остальные, требуя своей доли. Этак недолго раздать всю провинцию. Не успеешь и глазом моргнуть, как тебя отзовут в Рим и отчихвостят в Сенате — это в лучшем случае. Поэтому я ничего не раздаю просто так, если только мне за это хорошо не заплатят. В этом случае ни одна из группировок не сможет обвинить меня в фаворитизме, ибо все знают, что меня подкупили. Как ни странно, они считают это в порядке вещей.
— Готов поспорить, ты предпочёл бы вернуться во Фракию, — произнёс Магн, с восхищением глядя, с каким усердием и ловкостью мальчишка-раб на ходу машет над головой Веспасиана опахалом, умудряясь при этом не спотыкаться о выбоины в мостовой — городские улицы явно знавали лучшие времена.
— По крайней мере, там у нас имелись приличные войска, что помогало держать местное население в узде. Здесь же у меня всего одна союзная когорта пехоты, состоящая из болванов, не способных промышлять даже кражами. Кроме них имеется также городское ополчение, в котором состоят те, кому не хватило ума служить в пехоте, и наконец ала местной союзной кавалерии, которые по идее должны охранять нас от кочевников. Но это полная ерунда, потому что большинство из них передвигаются на верблюдах.
— Что такое верблюд?
— Это такой огромный козёл с длинной шеей, бурой шерстью и горбом на спине. Лошади не переносят их запаха.
— Кажется, видел когда-то в цирке. Народ катался от хохота, глядя на них. Но вот бойцы из них никакие.
— Это от них и не требуется. Зато, по словам префекта кавалерии Корвина, они способны весь день идти без передышки по пустыне. Лошадям такое не под силу.
Они вышли через городские ворота, которые с обеих сторон охраняли мраморные львы. Теперь им предстояло преодолеть восемь миль пологого подъёма к городу Кирена, что высился на известняковом плоскогорье.
Веспасиан умолк, размышляя о никчёмности своего пребывания в этой части объединённой провинции Крита и Киренаики. В течение семи месяцев, проведённых здесь, он ничего не достиг. Главным образом потому, что у него не было денег, а без них, как известно, никуда. В течение многих столетий источником богатства Киренаики был сильфий[1] — зонтичное растение на длинном стебле, сок которого высоко ценился в качестве специи, а также для исцеления болезней горла и лихорадки.
Мясо животных, что паслись на поросших сильфием полях, продавалось по баснословным ценам. Произрастал сильфий на безводной прибрежной равнине. Что касается киренского плоскогорья, то оно больше подходило для садоводства и выращивания овощей. Увы, в последние годы урожаи этого удивительного растения начали загадочным образом снижаться, причём столь резко, что его стало не хватать для выпаса скота. Это, в свою очередь, фактически свело на нет производство мяса. Более того, с каждым новым годом качество сильфия становилось всё хуже и хуже, сколько бы сил и труда ни вкладывали в его выращивание.
Веспасиан пытался убедить местных колонов[2] производить другие сельскохозяйственные культуры.
Увы, скудная почва и почти полное отсутствие на равнине дождей вкупе с ярой верой колонов в то, что регулярные жертвоприношения богам помогут им вернуть прежнее качество сильфия, — всё это вместе взятое привело к тому, что его слова остались втуне. Неудивительно, что поступления налогов иссякали. Те, у кого водились деньги, прятали их, тратя совсем чуть-чуть на покупку товаров у тех, у кого их имелось ещё меньше. Поскольку денег в обращении почти не осталось, зерно, поставляемое из соседнего Египта и Африки, стало на вес золота, к чему приложили руку алчные зерноторговцы. Разумеется, когда Веспасиан вызвал их к себе, сами они это дружно отрицали, оправдываясь тем, что, мол, в последний год поставки зерна из Египта резко сократились, хотя, насколько ему было известно, никакого недорода в Египте не было. В результате бедняки, будь то греки, евреи или ливийцы, находились на грани нищеты, что грозило провинции голодными бунтами.
Не имея в своём распоряжении достаточной численности вооружённых сил, чтобы подавить недовольство местного населения, численность которого в семи крупных городах Киренаики составляла почти полмиллиона человек, Веспасиан уже давно ощущал своё полное бессилие. Это чувство лишь возросло, когда император Тиберий отказался дать ему добро на посещение Египта — провинции столь богатой, что сенаторы могли посещать её лишь с позволения самого императора. Нарушителя этого правила ждала смертная казнь.
Веспасиан встрепенулся, сбрасывая с себя задумчивость, и повернулся к другу, что ехал рядом с ним на лошади.
— Скажи, Сабин наконец получил желанную должность эдила?
— Едва ли, — ответил Магн. — Но как говорит твой брат, едва — уже хорошо. Думаю, он был даже рад, что до следующего года ему не нужно претендовать на место претора. Все эти должности уже заняты сыновьями прихлебателей Макрона.
— То есть префект преторианцев по-прежнему вмешивается в политику? Мне казалось, что из преждевременной кончины своего предшественника Макрон должен был извлечь для себя урок. Не думаю, что это расположило к нему Антонию. Она убеждена, что политические интриги — прерогатива императорского семейства, в частности, её самой.
Магн кивком указал на носильщиков.
— Не беспокойся, они не понимают по-латыни, — успокоил его Веспасиан, — а мальчишка-раб — глухонемой.
— Разумно. С тех пор как ты покинул нас в марте, произошли весьма странные вещи. Антония не скрывает своей озабоченности.
— Мне казалось, не в её привычках делиться с тобой своими мыслями. Иное дело — отдавать распоряжения.
— Нет, большую часть новостей я узнаю от твоего дяди, сенатора Поллона, хотя временами и ей случается проговориться. Ты понимаешь, о чём я.
— Ах ты, старый козёл! — улыбнулся Веспасиан: пожалуй, впервые с момента своего прибытия я Киренаику он порадовался невероятным, но вполне реальным постельным отношениям между своим старым другом и самой грозной женщиной в Риме, его патронессой Антонией, родственницей императора Тиберия.
— Я бы не сказал, что это случается часто, сам понимаешь, годы уже не те. Но оно даже к лучшему, если честно. Тем не менее ей не дают покоя отношения Калигулы с Макроном, точнее, увлечение Калигулы его женой, Эннией, которое, похоже, Макрон только поощряет.
Веспасиан улыбнулся и махнул рукой.
— Калигула уже давно положил на неё глаз, но со временем, сдаётся мне, она ему наскучит. Сам знаешь, какой он ненасытный. Макрон же рассудил здраво, понимая, что стоит ему выказать своё недовольство, как он рискует впасть в немилость, если вдруг Калигула станет императором.
— Возможно, но твой дядя полагает, что Макрон поступает так не из одной только вежливости. Он пытается втереться в доверие Калигуле, ибо рассчитывает что-то получить от него, когда тот облачится в императорскую тогу.