Читать интересную книгу Пауки - Леонид Словин

Я заглянул в ванную комнату. Прошел в спальню. Из ванной исчезла махровая простыня, которой я вытирал кровь в прихожей! С кровати был сдернут огромный клетчатый плед, привезенный из Москвы!

Конечно же труп не мог уйти из квартиры сам! Похитить труп могли только убийцы.

Ключ, оставленный мною снаружи, был им кстати.

Кроме пледа, они прихватили еще большой полиэтиленовый мешок, который лежал на стиральной машине. Они унесли труп, замотав его в плед и натянув поверх мешок!

Выглянув на площадку, я, скорее всего, видел одного из них. Его сообщники могли стоять у подъезда, когда я зажег на лестнице свет. Они незаметно наблюдали снизу — в подъездах многих израильских домов, подобных нашему, нет входных дверей.

Преступников было не менее трех — труп был тяжелый. Не исключено, что у дома была припаркована их машина.

Прямых доказательств того, что все случившееся в моей квартире не было плодом воображения или больной фантазии, не существовало. Но были косвенные. Несомненное наличие крови на подошвах моих ботинок, исчезнувшая махровая простыня…

Я вернулся в салон.

Экран компьютера демонстрировал картину звездного неба. То одна, то другая звездочка неожиданно начинала гореть ярче других, потом гасла. За ней вспыхивала очередная.

Внезапно я обнаружил, что в комплекте из двух серебряных фигурок, поддерживавших черновик, одна исчезла…

«Черт побери! Ее-то зачем унесли?!»

Серебряные зажимы были стилизованы под персонажи китайского театра теней. В знаменитом боевике «Однажды в Америке» их использовали в качестве заставок в финале…

Они были моими амулетами. Я с ними не расставался.

«Притом одну!..»

В передней лежала еще сложенная вчетверо огромная клетчатая сумка российских челноков. Я оставил сумку на память в качестве сувенира. К ее ручке была прикреплена бирка-«липучка» — с номером багажа, наименованием авиакомпании, датой и конечным пунктом маршрута. Сумка тоже пропала. И с ней бирка. Если убийцы или труп попадут в руки израильской полиции, она сможет установить владельца сумки уже в течение первого часа!

И это была бы беда.

Пресса непременно сообщит, кто я.

И как знать! Не прибуду ли и я, как Камал Салахетдинов, упакованным в ящик в аэропорт Шереметьево?!

Я зашел к своему иерусалимскому приятелю. Венгер — большелобый, с набрякшими подглазьями — поглядывал на часы.

Суббота приближалась.

Стол был застелен белой накрахмаленной скатертью. Две традиционные свечи высились в субботнем подсвечнике.

Венгер был в белой сорочке, в вязаной кипе на макушке, на мощных плечах топорщилась спортивная кофта шестьдесят восьмого размера.

Жена его — маленькая, в длинной юбке и пестрой блузке — держала наготове спички. Возжигание субботних свечей в иудаизме возложено на женщин. Я предпочел не садиться, подождал, пока жена Венгера произнесла короткую молитву. Потом она зажгла свечи.

— Ну вот!

Венгер налил каждому по бокалу сухого. Венгера звали Израиль. Он был тезкой знаменитого пирата, грабившего морские караваны. Кроме того, так называлась эта страна. Из-под кипы у него свисал гайдамацкого вида чуб. В круглом лице с широко расставленными глазами не было ничего семитского. Можно было лишь удивляться, каким образом евреям удавалось перенимать не только язык, привычки, ментальность народов, с которыми они жили, но и внешность. Но ведь не путем же одних адюльтеров и изнасилований!

Мы выпили.

— Что-то случилось? — Широко расставленные выпуклые глаза Венгера смотрели не мигая.

— Вроде того…

Израиль жил па первом этаже. К квартире примыкал маленький дворик. Там обычно занималась жена. Сейчас она возилась на кухне. Мы сгоняли партию в шахматы. Занятие, которое я считал совершенно пустой тратой времени. Венгер выиграл.

— Выйдем. Подышим воздухом…

Из книжного шкафа на мгновение возникла бутылка израильской водки «Голд» и тут же исчезла в складках его бездонной кофты.

—Мне приснилось сегодня, что я на Березине, на рыбалке, провалился под лед и не могу выбраться. Края вокруг все время обламываются. Ребята хотят мне помочь и не могут. Со мной уже случалось так…

Мы вышли на выжженную, в колючках, Бар Йохай. Жар не проходил. Повсюду мы наталкивались на приметы культурного слоя существующей цивилизации — сломанные бельевые прищепки, пластмассовые бутылки, полиэтиленовые пакеты с мусором. Мы отошли за оливы, к забору. Рядом с разросшейся агавой, похожей на марсианских размеров столетник, виднелась металлическая тележка из супермаркета, которую затащил сюда Венгер. В ней лежало несколько пустых бутылок из-под «Голда» и упаковка бумажных стаканчиков одноразового пользования. Венгер налил по полному:

— Это будет получше всякой там «Петербургской» или «Столичной», местного самогона…

Мы зажевали оливками из банки, стоявшей тут же.

Венгер оседлал одного из своих любимых коньков: третья война уже началась и идет с мусульманами по всему периметру христианского мира от Боснии через Крым, Кавказ, Центральную Азию до Пакистана…

— Израиль воюет на стороне христиан… Да ладно… Спрашивай, чего хотел!

Я хотел еще раз услышать, мог ли человек, получивший смертельное ранение, двигаться, не оставляя кровавых следов, и как долго. Как-никак в той, другой своей жизни Венгер стоял во главе судебно-медицинского бюро!

— …А потом разом потерять всю кровь и откинуться!

— Куда он был ранен?

— В грудь.

— В чем он был?

— В свитере. В рубашке.

— Смотря какая рубашка. Одежда могла задержать кровь. Как памперсы. Потом вся сразу выплеснуться. Что на ногах?

— Кроссовки.

— Кровь могла стечь в обувь. Хочешь писать детектив?

— Если бы!

— В первые секунды кровь может даже не появиться. Все зависит от состояния нервно-сосудистой системы. Может произойти непроизвольный спазм сосудов. Тебе приходилось интересоваться этим?

Он ничего не знал о моей прошлой жизни и совсем мало — о нынешней.

Я не пошел домой. Вернулся на Цомет Пат.

Прошел мимо автозаправки.

«Он шел на „Одессу“, он вышел к „Пиканти“…»

В иерусалимских Катамонах, где дома стоят тесно друг к другу, несчастный остановил свой выбор именно на моем доме, из шести подъездов облюбовал мой и позвонил именно ко мне в квартиру!

Отмахнуться от этого было невозможно!

Я прошел мимо телефона-автомата, из которого давеча вызывал полицию.

Я бы не удивился, если бы рядом у автозаправки появился бы вдруг вчерашний экскурсионный автобус и серая «Ауди-100», из которой мужчина выволок женщину в длинном вечернем платье…

Что бы ни говорил Венгер, раненый не мог бы добежать до меня отсюда, с перекрестка. Смертельный удар он получил гораздо ближе, где-то у моего дома.

«Может, даже в подъезде…»

Нижний, поднятый над тротуаром нулевой этаж был наполовину сквозной, тут было всего несколько квартир. Незастроенную часть занимало что-то вроде открытой галереи, закрытой сверху этажами на опорах, В непогоду тут гуляли дети, катались на скейтах и роликах. Я обошел вокруг дома. Тротуар мог считаться чистым: раздавленные оливы с деревьев, сухие собачьи экскременты. Обследование лоджии тоже ничего не дало: отмытые перед субботой плитки пола блестели. Крови нигде не видно.

Голова моя была забита версиями происшедшего.

У угла дома машины обычно притормаживали: впереди был выезд на главную дорогу. Жертву, возможно, везли в машине, и она могла этим воспользоваться — выскочить наружу. За ней погнались. В схватке мог быть нанесен роковой удар, но раненый, в первое мгновение ничего не почувствовав, бросился по ступеням к галерее. В этом случае мой подъезд оказывался ближайшим!

«Стоп! А что, если он приехал сюда на машине?..»

Я как-то не подумал об этом.

«Тогда машина должна находиться где-то поблизости!»

Вокруг были припаркованы десятки машин. Можно было переписать их все. Но я не стал этого делать.

«Убийцы — даже если у них была своя машина — все равно увезли бы труп на той, в которой приехала жертва. Они поостереглись бы пачкать кровью свою „тойоту“ или „судзуки“…»

Автобусы уже давно не ходили. Магазины закрыты. Сигареты можно теперь купить только в арабской лавке по дороге в Гило.

По обе стороны поднимавшегося отвесно и обрывающегося по краям шоссе тянулся разделенный надвое арабский район — Байт Сафафа — с оливковыми рощами, огромными домами на одну семью. Почти у каждого такого дома стояла машина. Трехэтажные, с крышами-террасами, на которых сушилось белье, здания подчеркивали плоскостной архитектурный стиль. Три тянувшихся к небу минарета перечеркивали горизонталь пейзажа.

На улицах было пусто.

«Арабские деревни…»

Я вспомнил российские. Называть эти улицы деревней не поворачивался язык.

«Может, поместья?»

Суббота была звездным днем для арабских лавок. В этой было полно народу. Пять продавцов едва справлялись с потоком подъезжавших покупателей. Овощи, фрукты, сигареты. Огромный выбор молочных продуктов. Я купил пачку «Кента». Дешевых израильских сигарет. Полез за деньгами.