Читать интересную книгу Двое и одна - Григорий Марк

– Слушай, давай уедем куда-нибудь! Например, в Питер. Ты же там не был с отъезда.

– А что потом будет, когда вернемся? Что будет, когда мы вернемся? – словно переспрашивая у невидимого суфлера, пробормотал я.

– Не знаю, я не гадалка… Только спросила. Что ты сразу злишься? – Что-то болезненное, униженное проступило в ее улыбке. Голос, уже потерявший большую часть своей силы и красоты, был мягким, плавно загибался на концах фраз, приобрел другую окраску, из темно-коричневого стал серебристо-бежевым. В нем сейчас слышалась какая-то жалобная интонация, напоминающая шелест ливня, – привычный мотив, на который она исполняла песню о своей тяжелой семейной жизни.

Она не умела плакать. За все годы замужества не проронила ни единой слезинки. Даже когда ей было необходимо, не могла заставить себя. Плотина, выстроенная в детстве родителями на самой границе ее души, где-то сразу за глазной сетчаткой, не пропускала слезы наружу.

– Еще не поздно… Поверь, я не требую, чтобы ты меня любил… – По той отчаянной легкости, с которой она выстрелила эти слова и выпустила дым из ноздрей, было ясно, что она уже много раз собиралась их произнести. И, несмотря на это, интонация была такой неуверенной, что действовала сильнее, чем поток слез. Уютный свет, поднимавшийся от раскрытой книги, смягчал черты, делал ее совсем не похожей на женщину, которая все это говорила. – Я же лучше их! А с тобой, кроме меня, дольше месяца никто прожить не сумеет… Сделай же что-нибудь! Ударь меня! Но не молчи! Пойми, мне больно…

– И мне… Но боль у тебя своя, а у меня своя. А общей боли у нас нет… – Я замолк и, заикаясь на каждом слове, несколько раз повторил эту фразу про себя. Всегда начинаю заикаться, когда произношу про себя что-нибудь очень важное и при этом пытаюсь разглядеть со всех сторон то, что говорю. – Ну не можем мы жить вместе! Не можем, и все! – Вместо того чтобы подавать по ходу пьесы свои заученнные реплики, изнутри заговорил другой человек. Человек, который был гораздо грубее, гораздо сильнее меня, заговорил, будто с трудом ворочал тяжелые камни. – Из-за тебя я всех друзей потерял! Что мне, с твоей подругой с третьего этажа, с твоей дурой Лелькой и с мужем ее общаться, что ли? Так ее вообще ничего, кроме мелкого блядства с зубными врачами, не интересует!

– Конечно! Кто бы сомневался! – Приплюснув влажную, скользкую темноту в глазах – две малые частицы бушующего ливня, – она решительно стряхнула пепел. Поставила огненную точку в неразговоре. Теперь уже в воздухе, прямо передо мной. Раскаленным пеплом.

Я, не отрываясь, смотрел на нее. Раскаленная точка зрения.

– Для тебя, такого чистого, такого брезгливого, – это блядство. Сам-то жене изменять не станешь… – Полностью искусством иронии она так и не овладела. Но элементарные приемы освоила. Помолчала недолго и огляделась по сторонам. – Значит, подруга моя тебя не устраивает? – Возмущенно спросила она у невидимых свидетелей, которыми была набита комната. – А может, ей просто хочется жить, а не сидеть одной дома, как сижу я!

– Почему обязательно одной? – Чего это она вдруг взъелась, когда заговорил о Леле? Я сделал какое-то движение рукой, и в нем неожиданно для себя самого процитировал обвинительный жест ее пальца. Но она цитаты не узнала. – У нее ведь и муж есть.

– У мужа своя жизнь… Они моложе нас… Я Лельку очень люблю, она удивительная женщина… не знаю, как бы выжила… – Зрачки у нее бегали из стороны в сторону будто следили за проносящимися в голове воспоминаниями. Наконец остановились, и она уставилась в пустоту. – Ты все равно ничего не поймешь… И вообще, тебе-то какое до нее дело?

– Никакого… Просто ты с ней отдыхать в Лос-Анджелес ездила…

– Мог бы догадаться, что на самом деле мне туда совсем не хотелось… – Она тяжело вздохнула, будто подтверждая для себя, что снова оказалась права.

– Тогда почему ты просто не поехала?

– У тебя всегда все так просто…

Наполовину выкуренная пачка сигарет, которую она, как кубик Рубика, вертела в своих полных, сильных руках, резко остановилась. Электрический свет вспыхнул и задрожал на целлофановой обертке. С неожиданной силой она расплющила ее. Свет брызнул, и тоненькая струйка его повисла, качаясь из стороны в сторону, потянулась к полу из зажатого кулака. Лицо у нее было очень решительное. Обычно это означало, что она не знает, что делать дальше.

Желтой субмариной сквозь влажную муть проплыло такси с желтым треугольным горбом на спине, крутанув над накренившимся перекрестком колесо цветных проводов вокруг светофора, который теперь мигал и слезился сразу всеми своими дисками. Молния высветила на спине такси синие трещины. Еще минута, и оно рассыплется на куски. Запах озона окатил меня с головой. Силуэт бомбилы вцепился в черный спасательный круг руля. На вырвавшийся из автомобиля короткий гудок в небе никто не откликнулся.

Мой взгляд сдвинулся в сторону, проделал мертвую петлю вслед за гудком. Натолкнулся на раму и снова отскочил в ливень посредине окна. На мгновение зацепился за изогнутый ветром крест бесплотной звонницы далеко над крышами. Качнул колокол и скатился вниз. Потом развернулся и начал шарить в асфальте рядом с домом. Скользнул по пустой улице, по скелетам пальмовых веток, уткнулся с разбега в насквозь промокшую темноту. И на время увяз в ней.

И вдруг я понял, почему, несмотря на грозу, так трудно стало дышать. Прошлое никуда не исчезло. Сейчас оно приняло знакомые очертания горбатого такси со сверкающим изумрудом во лбу и мутным облачком пара над ним. Такси, которое привезло нас сюда, еще до краев наполненных друг другом.

Глава 3

Это произошло восемнадцать лет назад. И продолжало происходить сейчас. И будет еще происходить много раз. Быстро сменяются крупнозернистые кадры. Царапают мои незащищенные глаза. Проблескивающий монтаж. Потом пленка начинает крутиться с нормальной скоростью, изображение становится очень четким…

Тогда дождь лил еще сильнее. Я был нездоров и ушел с работы на пару часов раньше обычного. Поставил машину за углом, свободных мест возле дома не нашлось. Не успел пройти несколько шагов, как порывом ветра зонт вывернуло наружу, и пришлось забежать в первый попавшийся подъезд.

Тут-то и подъехало это проклятое такси. Обнаженные выше колен хорошо знакомые ноги появились из раскрытой двери. Они лениво раздвинулись и застыли на мгновение. Чья-то неестественно белая, сильная рука уверенно провела между ними. Ушла глубоко внутрь, в темноту. Сразу же вернулась и исчезла. (Потом, после многократного прокручивания этой сцены, я решил, что в тот момент она была без трусов). Женщина, которая шесть месяцев тому назад стала моей женой, изогнулась всем телом назад, медленно поцеловала кого-то – так что водитель при этом стал поправлять зеркало – и выскочила из машины. Я взглянул чуть налево и увидел далеко, как в перевернутом бинокле, на заднем сиденье мужчину в темных очках с прилизанными белыми волосами. Его крупная физиономия кого-то напомнила. Прищурился, чтобы лучше его рассмотреть. Но не получилось. Роящийся свет, который на секунду – нет, даже на короткий миг внутри секунды – зажегся в голове, оказался слишком тусклым.

Она прошла очень близко, не заметив меня. Короткая юбка плотно прилипла к телу, сквозь мокрую, мало прикрывающую блузку отчетливо проступили гордо торчащие соски, отполированные ливнем. Мне показалось, что я услышал сладковатый, удушливый запах, исходящий от нее. Он был связан с другим человеком. Попытался его воскресить, но ничего не вышло. Это была галлюцинация, обман обоняния. Или какой-то еще обман. И у него был запах. Я лихорадочно рылся в памяти, пытался докопаться, откуда он шел, но он все время ускользал.

Развинченной, освобожденной походкой шла она, закинув бусы за спину, с новыми, пустыми глазами сквозь дождь, оплетавший лицо. Шла уверенная, что ее никто не видит. Слепая улыбка блуждала по губам. Счастливая небрежность движений делала ее тело совсем незнакомым.

И сразу все прояснилось! События начали сцепляться, как вставшие с лязгом на свои места шестеренки в сложном потайном механизме. И ее непредвиденные вызовы на работу. И недавно приехавший в Майами русский актер, невнятные рассказы из жизни которого я слышал почти каждый вечер. Он не может найти работу, о нем необходимо позаботиться, а меня с ним как-то не получается познакомить. А потом рассказы внезапно прекратились… И туманные намеки друзей… Пока осторожная акробатка, умело поддерживая равновесие между двумя своими мужчинами, шла по канату у всех на виду, никто не осмеливался нарушить тишину. Чтобы не произошло несчастья. Но смотрели, не отрываясь… Муж первым начинает подозревать и последним узнает правду. Не хочет верить. А я даже и не начинал подозревать… Для исцеления от слепоты достаточно оказалось маленькой хирургической операции, всего одного поцелуя, одного движения чужой руки в такси, залитом подтеками мигающего цветного света.