обстановку, присев на колени начал говорить:
– Милая, любезная, прекрасная, Елизавета! – взяв ее руку, сидящей на кровати.
Холодно встала и решительно сказала:
– К чему такие курьезы?
Твардовский понял, что сейчас это было бы неуместно. Терялся и не знал, что сказать:
– Я вас люблю! – сказал наконец он.
– Я Вас приняла, как друга, который просто приехал поддержать. А Вы ворвались ко мне и после всего признаетесь мне в любви? Чего Вы вообще хотите добиться? Вы мне противны, я поняла кто Вы есть. Вы пытаетесь ловить удачу, когда такая случилась беда. Покиньте меня! -Нерукавина заплакала.
Твардовский пришел в большую ярость:
– Вы, Вы после всего этого, до сих пор любите своего мужа? – сквозь зубы прошипел он
– Прощайте! – сказала она и вышла из комнаты.
Твардовский взорвался и не мог остановиться:
– Да как же, Вы так меня не дослушали. Я сказал, что люблю Вас, но по-дружески. А Вы так холодно отнеслись ко мне. Да как же вы злы. Вы злы. Да если бы я все-таки Вас любил, – кричал он в пустой комнате, – надо, наверное, щадить мои чувства, Вы не правы, не правы. Это случайность, что именно сейчас я признаюсь Вам в любви.
Твардовский ворвался в ту комнату, где сидела Нерукавина. Посмотрел на нее зловеще и вышел из дома вон. Она слышала каждое его слово и все же почувствовала себя дурой, что зря обидела Твардовского, ведь он был так любезен и при случае, решила попросить у него прощения.
Твардовский пулей вылетел из дома. Макрат с удивлением смотрел на него и неуверенно спросил:
– Куда едем-с сейчас-с? – Макрат краем глаза взглянул на взорвавшегося Твардовского.
– К Милону, к Милону, к этому чертенышу.
– Он то на что Вам? Но! Но! – крикнул Макрат на коня.
– Что за вопрос?! Он солдат, стреляет метко, убьет его. Она все равно будет моей, она все равно его любит.
Позже в пути Андрей Семенович расскажет, что дома у Нерукавиной шла речь о дуэли и что произошло буквально сейчас.
А в доме у Нерукавиных царила тишина, за окном было слышно как дул ветер. Дома была служанка и Нерукавин, спящий в своем кабинете. Сумерки совсем легли, служанка все же решила зажечь лампу и проведать Нерукавина. Служанка в тайне любила господина всем сердцем и ничего не могла с этим поделать. Она зажгла свет в лампе и прошептала:
– Петр Афанасьевич! Петр Афанасьевич!
– Да я не сплю, чего хотела? – его голова лежала на столе, так и не поворачиваясь.
– Не желаете чаю? – но не успев договорить.
– Присядь со мной. – наконец подняв голову и красными газам взглянув на нее. – Я одинок, я один, присядь со мной, и говори мне на ты.
– Да что Вы?! – приседая, – Что Вы?! Да я вижу Вы… Ты… совсем одинок и помогла бы Вам, да чем?
– Расскажи же мне чего-нибудь, жизнь моя скучной стала, можешь проклинать меня вслух, мне от этого только легче станет. Хоть кому-то для чего-то я нужен.
– Кто? Вы? Да не убивайтесь уж так. Ты… Вы… Ты… хороший хозяин. За что проклинать?
– Ты знаешь, служишь у нас три месяца, а я тебя имени не знаю. – оба посмеялись.
– Меня Анной звать. – робко взяв за его плечо.
– Откуда ты, Анечка, дорогая, откуда ты?
– Да я отсюда, у маменьки одна была, работала горничной у знатного человека в центре. А кто такой я и не помню, – засмеялась. Нерукавин в ответ улыбнулся.
Служанка продолжила свой рассказ:
– Затем маменька моя померла, а меня в приют, оттуда к Вам попала. Вот и вся моя биография.
– Чем интересуешься? Науками может какими?
– На звездочки, – улыбаясь, – Люблю смотреть, бывало с маменькой ходили на небо глядели, то бишь и звезда упадет. Мне вот сейчас девятнадцать, а звезд падающих и не видала.
Тут Нерукавин вспомнил, что еще до гимназии на чердаке у него телескоп был:
– Пойдем со мной, я тебе кое-что покажу.
Нерукавин и служанка поднялись на чердак, около получаса провели на нем, рассматривая звезды. Служанка начала говорить теплым тоном:
– А знаете, если звезда упадет, надо желание загадать и оно сбудется, – говорила смотря в телескоп. – О, падает звезда.
Нерукавин ничего не смыслил в звездах и здесь они были на равных, весело смеялись и вдруг служанка сделала серьезный вид и заговорила:
– Извините меня за нескромность, но я знаю почему ваша жена Елизавета Владимировна уехала.
Нерукавин побледнел.
– На днях посыльный передал записку в ней было написано кое-что, Вы ее найдете, я убирала комнату сегодня и прочла, – они прошли в комнату Нерукавиной. Петр Афанасьевич взял записку, много раз перечитывал и вчитывался в каждое слово, Анне не хотелось уходить и уже пожалела, что усугубила обстановку. Нерукавин опять впал в забвенье, как же ему не хотелось об этом думать. Служанка поняла что в этих думах, она лишняя. Все же решила покинуть господина.
– Да-да. Идите. – холодно сказал Нерукавин. – Милон… -проговорил он шёпотом.
И самое страшное было то, что на записке были срезаны буквы казармы, что выдавало адресата. Нерукавин долго еще изучал записку, пока не уснул.
Поспать хорошо Милону не дали, стук в дверь прервал его сон. Он лениво поспешил открывать дверь. Приоткрыв дверь, ворвался разгневанный Твардовский. Схватил его за шею и прошипел:
– Убью.
Милон откинул его и закричал:
– Прежде чем лезть в драку, объясните в чем тут дело.
Твардовский путался сам в своей правде:
– Ах, вот как, Вы расхаживаете с женой моего лучшего друга. А еще, а еще, ну что Вы так вылупили свои глаза? Вы за это поплатитесь, ох, как поплатитесь.
– Вернее Вы в пять утра врываетесь в мой дом, оскорбляете, унизить пытаетесь, и во имя моего светлого имени говорю убирайтесь из моего дома.
– Хорошо, я уйду. Но дело это просто так не оставлю. Ох как не оставлю! – и скрылся в дверях.
– Эдакий наглец! – проговорил Милон и к семи утра все-таки смог уснуть, блуждая в думах.
А в это время когда дверь за собой закрыл Милон, Твардовский ввалился в карету.
– Стоило ли-с? – произнес Макрат.
– Стоило. Я настроил Милона на нужную волну. Черт с ним с Нерукавиным, завтра к нему. – проворчал, уже зевая Твардовский.
10
Повозка Любова остановилась у таверны, с нее слезли кучер и сам господин. Кучер закурил сигарету, стал осматриваться вокруг. А Любов решил перекусить и в мыслях его было одно “дурак-дурак», – думал он про себя. – «оставил Нерукавина, совсем заболел я делами и забыл про друга». Друзьями они большими не были, как их отцы, но уважение друг к другу было высоким, сделав заказ в довольно таки престижной закусочной, присел, ожидая его. Здесь он никогда не был, поэтому внимательно осматривал окружение.
Большой зал и все такой же гул людей доносился с улицы
«Неспокойное место.» -подумал он.
Опрятные салфетки на столах, красивые висели шторы, право не хватало обой для блестящего комфорта. Любову принесли заказ, вдруг он уловил