Читать интересную книгу ОНАГР - Иван Панаев

- Право?

- А как ветрено сегодня, вы не можете себе представить, - такой резкий ветер с моря.

- Неужели?

- Вот у вас очень тепло: бесподобное изобретение камин. Не будете ли вы в середу у

Калпинской?.. Там иногда бывает приятно.

- В середу… что у нас сегодня?

- Суббота.

- Да, я непременно у нее буду…

"Как бы придраться, чтоб поговорить о любви?" - подумал Онагр, перевертывая шляпу.

- Ваш будуар, - начал он, осматривая потолок и стены, - убран с большим вкусом; это маленький храм… Из него выйти не хочется…

Онагр пристально посмотрел на свою богиню.

- И этот полусвет, - продолжал он, - так располагает к мечтаниям, к лю…

- Господин Иконин, - сказал слуга.

"Черт возьми! - подумал Онагр, - я только было расходился, чудесные фразы пришли в голову, а тут кого-то нелегкое принесло, как нарочно".

- Проси, - сказала Катерина Ивановна слуге, накидывая на себя шаль и поправляя волосы.

- Кто это такой Иконин?

- Один отличный старичок, добродетельной жизни, немножко странный, впрочем, он имеет важное место на службе.

В комнате показался человек небольшого роста, пожилой, с коротко подстриженными волосами, с большими карими глазами и с огромным ртом, в вицмундире с пуфами на рукавах. Он молча подошел к ручке Катерины Ивановны, потом голова его покачнулась на неподвижном туловище, как у автомата; потом рот его раздвинулся до ушей, а веки захлопали - то была улыбка.

- Как я рада вас видеть, Филипп Иваныч! - сказала ему хозяйка.

- Покорно благодарю-с.

- Милости прошу садиться.

Катерина Ивановна придвинула для него стул к дивану.

При взгляде на Онагра голова добродетельного старичка с огромным ртом снова покачнулась. Он сел.

Полминуты безмолвия.

- Как вы в своем здоровье-с?

- Слава богу!

- А супруг ваш-с?

- И он слава богу; его нет дома.

- На службе-с?

- Кажется.

- Много, я полагаю, занятий-с у Дмитрия Васильича?

- Очень много.

За сим последовала минута молчания, после которой добродетельный старичок с огромным ртом вынул из кармана две тоненькие брошюрки нравственного содержания.

- Вот-с я вам принес-с. Прекрасные речи-с, весьма красноречиво написанные. Не угодно ли-с, я вам прочту.

- Сделайте милость, Филипп Иваныч: вы знаете, что я люблю все нравственное.

Он развернул одну брошюрку и начал читать.

Чтение продолжалось три четверти часа. Онагр повертывался на стуле и, кусая губы, смотрел на свою желтую перчатку.

- Что вы никогда не приедете к нам на вечер, Филипп Иваныч? - сказала Катерина

Ивановна после чтения.

- Покорно благодарю-с; я на вечера не езжу-с…

- Правда, вам наши светские собрания кажутся тягостными и ничтожными…

Катерина Ивановна вздохнула.

- Счастлив, кто может вести такую добродетельную жизнь, как вы!

Филипп Иваныч покачнул голову.

Вслед за этим он завел речь о производстве одного начальника отделения в вице- директоры, одного коллежского советника в статские советники, о любви к ближнему и о безнравственности современной литературы. Потом он приподнялся, совершил свой обычный обряд приложения к ручке и ушел. Катерина Ивановна провожала его до дверей залы.

- Вот человек! - сказала она Онагру, возвратясь в будуар, - таких людей мало; что за ум, что за ученость! и притом это истинно добродетельный человек.

- Да это сейчас видно, - отвечал Онагр.

"Терпеть не могу эдаких, - подумал он, - только мешают волочиться; очень приятно слушать их проповеди!"

Вошел слуга.

- Барин вас просит к себе, сударыня; он сейчас приехал.

Катерина Ивановна сказала Онагру:

- Извините, до свидания, - и выпорхнула из комнаты, как птичка.

"Если бы не этот проклятый чтец, может быть, сегодня…" - подумал Онагр. - Васька! пошел куда-нибудь… ну, хоть на Дворцовую набережную, а там на Невский - и домой…

Васька, что, я думаю, другие кучера теперь смотрят на тебя?

- Как же-с, сейчас, Петр Александрыч, два господина спрашивали? чьи сани.

- Хорошо одетые?

- Да-с. Должно быть, важные господа.

Онагр улыбнулся.

ГЛАВА IV

Петербургские увеселения. - Ростовщик. - Любовь Онагра. - Кредиторы. - Письмо

- В Петербурге очень весело! - сказал Петр Александрыч пересчитывая восемьсот рублей, присланные ему из деревни, - да надолго ли здесь этих денег? Посмотрим, надолго ли?

Он положил деньги в карман и поехал завтракать к Доминику, обедать к Дюме; после обеда сел играть в домино на шампанское, потом в Большой театр.

В театре он в ложе у Катерины Ивановны… Она разодета, как на бал: руки ее закованы в браслеты, грудь открыта, на голове чалма с золотыми кистями. Возле нее сидит Анна

Львовна, сестра Настасьи Львовны*, которая * См. повесть: "Прекрасный человек". иногда гостит в доме Бобыниных и разливает чай для гостей и которую иногда Катерина

Ивановна удостоивает чести брать с собою в театр. Анна Львовна в ложе у Бобыниной точно в раю: это для нее редкий праздник! все, что есть у нее лучшего, она надела на себя… И лорнет в ее руке, и пудра сыплется с лица…

Петр Александрыч навел зрительную трубку на какую-то танцовщицу и сказал

Катерине Ивановне:

- Ma фуа! эль не данс па маль!..

Катерина Ивановна обратилась к нему и отвечала:

- Oui.

Он посмотрел на нее страстно, он глазами заговорил ей о любви своей… А в глубине ложи сидел безмолвно господин высокого роста и крепкого сложения, улыбался сам с собой, поводил усами и расправлял усы.

А в первом ряду кресел с правой стороны счастливый офицер с золотыми эполетами, вооруженный телескопом, рукоплескал фигуранткам, упивался взорами своей толстой Маши и восхищался легкостью ее ног, которые он, для поддержания собственного достоинства, называл ножками.

А офицер с серебряными эполетами бегал между кресел по ногам и бормотал

"пардон" и "пермете".

- Извини, мон-шер, - говорил он Петру Александрычу, столкнувшись с ним в буфете, - что я не прислал тебе ста рублей, которые проиграл; вообрази, меня обокрал лакей: все пятьсот рублей унес и много золотых вещей… Я на днях тебе пришлю, честное слово.

Спектакль кончился. За ужином у Леграна Петр Александрыч рассказывал офицеру с золотыми эполетами о том, как офицер с серебряными эполетами проиграл ему триста рублей и не платит.

- Не понимаю, - прибавил он, - как можно играть, когда нет денег!..

Через две недели, считая с этого ужина, из восьмисот рублей, присланных маменькой, в кошельке у Онагра осталось только один рубль семьдесят пять копеек.

Грустно посмотрел он на свою единственную монету, пощелкал языком и подумал:

"Надо занять хоть тысячи две… только даст ли этот проклятый Шнейд? Я и без того ему должен. Загадаю".

Он пустил монету по столу.

- Если ляжет орлом, так даст, а если решеткой, так нет.

- Орел! орел!.. А если не даст? что будешь делать?

Он принудил себя выкурить сигару, - трубка ему опротивела, потому что у Дюме он не видал ни одного льва с трубкой, прошелся по комнате, свистнул раза два или три и отправился к Шнейду… Голова у него кружилась от сигары, но он сказал самому себе:

- Что за беда! привыкну; трубку курить - mauvais genre!

У ворот ростовщика он повстречался с тем штатским, у которого было сморщенное лицо и изнеженные движения.

- Мосьё Разнатовский, куда вы? - спросил он, по своему обыкновению, в нос.

Онагр немного смутился.

- Я… так… нужно к одному знакомому… а вы?

- Я от Шнейда - моего поверенного. Au plaisir…

"Та-та-та! - подумал Петр Александрыч, - поверенный! знаем мы эти штуки: просто, брат, занимал деньги…"

Ростовщик прохаживался по своей зале, уставленной бронзой и дорогими мебелями.

Он сам отворил дверь.

- Здравствуйте, Адам Иваныч, - сказал ему Онагр с непринужденною улыбкою, сбрасывая с себя шинель, а между тем сердце у него так и билось.

- Мое почтение, - сухо отвечал ростовщик.

- Что, любезный Адам Иваныч, как вы поживаете?

- Помаленьку.

- А я встретил у ваших ворот моего приятеля… штатский, как бишь его фамилия… всегда позабываю… у него такое сморщенное лицо… он от вас сейчас вышел.

- Анин?

- Да, да… Что, верно, к вам за деньгами приезжал?

- Нет, ему не надо занимать; у него много денег.

- А зачем же он был у вас?

- Он нанимает форейтора через одного моего знакомого.

- А-а-а! У меня до вас… - Петр Александрыч закашлялся… - Какие у вас прекрасные бронзы, Адам Иваныч, я думаю, дороги? Приятно украсить комнаты такими вещами.

- Да, вещи недурные: канделябры рококо стоят две тысячи, а часы в последнем вкусе, - они называются как-то мудрено, - четыре тысячи рублей. Я, пожалуй, продам их, если сыщутся охотники… Не знаете ли вы кого? У меня нет ничего заветного: эти продам, другие достану.

- Конечно… Гм… - Петр Александрыч снова закашлялся… - Я… к вам… с маленькой просьбой.

- Что вам угодно?

- Мне нужна… не… небольшая сумма на полгода…