- Пей уру и никакая старость тебя не возьмет. Будешь крепким, как мой папа.
- Да, твой отец - мужчина что надо. Три жены мне бы не потянуть. Я, конечно, имею в виду не деньги...
Они посмеялись.
Джон отпил глоток уру из высокого стакана. Сок как всегда поражал обилием вкусовых оттенков. С каждым глотком так и чувствуешь, как в тебя вливается чудесная энергия и всякие там полезные микроэлементы. Нектар небожителей был пустяковиной по сравнению с этим подарком щедрой тропической природы.
- Еще я думал о Нью-Йорке. И своей жене... - честно признался он.
Ему было приятно, что с Аниту, да и со всеми островитянами, можно быть честным. Не хитрить, не пыжиться, не становиться на котурны...
- Ты скучаешь по ней и по своему городу?
- По городу - да. По жене - нет.
- Расскажи мне о своей жене. Она красивая?
- О, да...
И новый поток воспоминаний, как прилив затопил его мозг.
Джулия. Высокая, роскошная, натуральная блондинка с вызывающим ртом. Джулия оказалась для него символом утраты иллюзий по тихому семейному быту. За те тринадцать лет брака с Джулией он прошел длинный путь: от страха и благоговения перед ней, желания обладать ею - к ненависти ко всем блондинкам.
Уже через пять лет совместной жизни он ненавидел в ней все: как она ходит своей голубиной походкой, тесно переставляя ноги; как читает свежий номер "Вуменс хоум джорнэл", варит отвратительный кофе. И шевелит своим вызывающим ртом, говоря по телефону с "важными людьми".
Но больше всего он ненавидел её за то, что сначала не хотела заводить ребенка, потому что ей "еще рано" (ему было 27, а ей - 23), а потом вдруг оказалось - поздно рожать по каким-то особенностям её женского организма. Зато эти особенности не мешали ей трахаться, как кошке, на стороне, это ему потом стало ясно.
Часто он горько сожалел, что взял в жены совершенно чуждый себе тип женщины. Джулия не подходила на роль жены писателя ни по каким статьям. Жена писателя должна быть в первую очередь самоотверженной, жить ради мужа, забыть о своей карьере. Эгоистично? Да. Но мир искусства эгоистичен по своей природе. К несчастью, Джулия сама принадлежала к миру искусства и не желала ставить крест на своей карьере из-за амбиций мужа. Если бы Лев Толстой был бы женат на Джулии, а не на Софье Андреевне, которая переписывала в чистовик и приводила в порядок его рукописи, то великий русский граф не написал бы "War & World".
- А теперь расскажи мне о своем городе Нью-Йорке, - попросила Аниту. - Он большой?
- Да. Самый большой в мире город. Во всяком случае, самый высотный. Там небоскребы...
- Они скребут небо?
- Да, именно скребут.
- А чем они скребут?
- Макушкой, - Джон похлопал себя по соответствующему месту и ощутил под ладонью теплую кожу проступающей лысинки.
- А какой он твой город?
- Он тоже расположен на островах...
- Я так и думала.
- Да... в основном на трех больших островах. Только острова эти очень близко расположены и соединены мостами: центральный район города раскинулся на острове Манхэттен, потом есть остров Лонг-Айленд - там находятся районы Квинс и Бруклин; остров Стэтен-Айленд и малые острова.
- Ты хотел бы вернуться на свои острова?
- И да и нет. Это трудный вопрос. Пока нет...
- Ты женишься на мне? - Вопрос был задан со всей простотой дитя природы.
- А для тебя это важно?
- Очень важно. Мне уже много лет...
Кейн усмехнулся.
- ... и поэтому я должна быть замужней. Таков обычай.
- Понятно. Это важно для твоего статуса.
- Что такое статус?
- Определенное место человека в обществе, его положение. Для тебя - это твоя деревня.
- Да, иначе я должна буду уйти от тебя. Мне пора рожать...
- У тебя был жених? - Почему-то Кейн только сейчас задал этот вопрос, после целого года сожительства с Аниту.
- Да, есть. Но он тебя уважает и потому не претендует. Пока. Но если ты от меня откажешься и уедешь в Нью-Йорк к своей жене, я пойду за него замуж.
Вот так, мистер Кейн. Все очень просто и по-деловому. А еще говорят, что аборигены не практичны, романтичны и прочая. Впрочем, определенность во всем, в том числе и в отношениях полов, и есть стиль их жизни. Их экзистенция.
Она не спрашивала его, любит ли он её? А если бы спросила, он бы ответил, да, влюблен. Влюблен, наверное, это было, одно из тех выражений чувств западного человека, которых она не понимала.
- Послушай, Аниту, - ты говоришь, что тебе пора рожать... Так почему ты не рожаешь? Ведь мы с тобой никак не предохраняемся. А между тем ты не беременеешь... Может, дело во мне? Может, я стар для тебя... Скажи, я тебя не неволю...
- Ты не стар. И не в тебе дело. Я не беременею потому, что не хочу. Пока. Пока мы не оформим наши отношения, как того требуют закон и обычаи.
- Ты что, используешь какие-то травы, снадобья?
- Нет, для этого не нужны никакие снадобья. Достаточно моего нежелания.
- Но так не может быть. Природа...
Аниту рассмеялась:
- Что вы можете знать о природе, живя в своих железных городах?
- Значит, все зависит от моего решения?
- Да.
Джон снял очки. Жгучее солнце ударило в глаза. Он прикрыл веки, из-под ресниц выкатились две слезинки и быстро стали высыхать под горячими лучами. В носу защекотало. Он громко чихнул. Аниту рассмеялась. Он снова прикрылся очками и сказал:
- Дай мне ещё немного времени...
Аниту успокаивающе положила прохладную ладонь на его горячее плечо.
"Вот еще один их плюс, - подумал Джон Кейт, - они не цепляются к словам, для них важен поступок. А белая девушка уже бы обиделась, закатила бы истерику..."
Конечно, надо ему наконец решиться. Жениться на Аниту, тем более, что она брюнетка, ха-ха-ха! Завести детей... шоколадных или кофе с молоком детишек... Идиллия. Наверное, не зря же он здесь бросил якорь, когда странствовал среди островов Тихого океана.
Но было страшно думать, что на этом атолле он и окончит свои дни. А как же кругосветка? Он все откладывал поход вокруг Шара. Пойдет ли Аниту с ним в дальнее плавание, разделит ли все тяготы пути, шторма и возможную гибель? Если - нет, рискнет ли он в одиночку пройти по пути Магеллана?
Ведь он с юности мечтал о путешествиях. И детективщиком он стал не сразу. Свою писательскую карьеру Джон начинал с приключенческого жанра.
5
Хорошо быть маститым писателем. Но и у начинающих писателей тоже есть свои радости. Окружающие к ним относятся как к беременным женщинам. Про маститого уже все ясно. Они уже достигли своего потолка и ничем особо новым не потрясут мир. Другое дело, если вы начинающий писатель. Ваши знакомые, те, кто посвящен в вашу тайну, глядят на вас с каким-то ожиданием, как смотрят на мамочку с большим животом. Кого-то она родит? Каким романом вы разродитесь? Будет ли ваше литературное дитя прекрасным лебедем или гадким утенком? Все ждут. Даже если кто-то говорит, что он безразличен к вашему творческому животу - врет. Сознательно или неосознанно, он обманывает вас и себя. Родные ждут ваших родовых схваток с затаенной радостью. Друзья - с затаенным страхом: а ну как вы действительно напишите что-то стоящее. А уж если вы на этом разбогатеете, вам такой наглости друзья не простят.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});