Неожиданно Джек сказал:
— Труп увезли.
Я вздрогнула, услышав это:
— Ты хочешь сказать, что полиция забрала тело?
— Угу, — коротко ответил он.
— В Фармингтон? Для вскрытия?
— Точно.
— Я не выношу тебя такого! — воскликнула я, сама удивившись резкости своего голоса.
— Какого, лапочка?
— Ради Бога, перестань, ты знаешь, о чем я. Ты весь такой бесстрастный, циничный, жестокий. Наполовину это притворство. Меня не обманешь. Я знаю тебя на протяжении большей части твоей жизни, и моей тоже.
Он безразлично пожал плечами, осушил свой стакан, подошел к столу и налил себе еще. Вернувшись к камину, он продолжил:
— Этот детектив. Кеннелли, сказал, что завтра они вернут тело.
— Так скоро?
Он кивнул.
— Очевидно, медицинский эксперт успеет произвести вскрытие утром. Что ему нужно? Извлечь ткани и органы да взять образцы крови и мозга, и…
Содрогнувшись, я закричала:
— Хватит! Ты говоришь о Себастьяне! О своем отце! Неужели у тебя нет к нему ни малейшего уважения? Уважения хотя бы к мертвому?
Он как‑то странно посмотрел на меня и промолчал.
А я продолжала.
— Если ты к нему ничего не испытываешь, это твое дело. Но запомни — я‑то испытываю. И я не позволю тебе говорить о нем так безжалостно и цинично!
Не обращая внимания на мои слова, Джек сказал:
— Похороны можно назначить на конец недели.
— В Корнуэлле, — прошептала я, стараясь говорить помягче. — Он как‑то сказал, что хочет быть похороненным в Корнуэлле.
— А как насчет поминальной службы, Вив? Она будет? И если да, то где? И, что важнее, когда? — И добавил с гримасой: — Надо бы поскорее. Мне необходимо быть во Франции.
Я опять вся закипела от его слов, но взяла себя в руки. Сдерживаясь изо всех сил, я ответила спокойно:
— В Нью‑Йорке. Я думаю, это самое подходящее место.
— Где именно?
— В церкви св. Иоанна Богослова, — предложила я. — Как ты думаешь?
— Как скажешь. — Джек плюхнулся в кресло у камина и очень долго смотрел на меня, о чем‑то размышляя.
— Ну нет! — сказала я, почуяв, о чем он думает. — Ну нет, Джек. Ты намерен повесить на меня все хлопоты с похоронами и отпеванием. Это должен организовать ты. Ты и Люциана.
— Ты хоть поможешь нам, а?
Я кивнула.
— Джек, теперь ты не сможешь перекладывать на других свои обязанности, как ты делал это всегда, — предупредила я. — И я не позволю тебе этого. Теперь, когда Себастьян умер, именно ты — глава семейства Локов, и чем скорее ты это поймешь, тем будет лучше. «Фонд Лока», например, — тебе придется перенять факел, который выпал из рук твоего отца.
— Это ты о чем? — спросил он быстро и резко, впиваясь в меня взглядом. — Какой еще факел?
— Благотворительные дела, Джек. Тебе придется продолжить его дело. Тебе придется взять на себя заботу о больных и бедных этого мира, обо всех страждущих, как делал твой отец. От тебя зависит жизнь тысяч людей.
— Ну уж нет! Не выйдет, лапочка. Если ты думаешь, что я собираюсь швыряться деньгами, как пьяный матрос, значит ты спятила. Ты такая же спятившая и ошалевшая, каким был он.
— У вашей семьи столько денег, что вы и так не знаете, что с ними делать! — в ярости закричала я.
— Я не собираюсь идти по стопам Себастьяна, мотаясь по всему свету туда‑сюда и разбрасывать дары неумытым толпам. Так что забудь, Вив, и больше не будем говорить об этом.
— Но ты должен взять на себя руководство «Фондом Лока», — напомнила я. — Как единственный сын и наследник. Ты наследуешь не только деньги, но и обязанности.
— Ладно, ладно. Буду руководить. На расстоянии. Из Франции. Но я тебе не спаситель, чтобы спасать мир от всяческих напастей. И от болезней. Запомни это. Отец был просто псих.
— А ты запомни, что Себастьян делал много добра.
Он медленно покачал головой.
— Чудно. Вот уж и впрямь чудно.
— Ты о чем?
— Да вот о том, как ты обожаешь его после всего, что было. После того, что он сделал с тобой.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Он прекрасно ко мне относился. Всегда.
— Согласен, он обращался с тобой лучше, чем с другими женщинами. Ты ему нравилась.
— Нравилась! Да ведь он любил меня! Себастьян любил меня с того самого дня, когда мы познакомились, мне было двенадцать лет…
— Грязный старикашка!
— Замолчи! Больше того, он любил меня и после, когда мы расстались.
— Никогда он никого не любил, — бросил Джек, посмотрев на меня с состраданием. — Ни меня. Ни мою мать. Ни Люциану. Ни ее мать. Ни твою мать. Ни других жен. Ни даже тебя, лапочка.
— Перестань называть меня лапочкой. Это противно. А меня он все‑таки любил.
— А я говорю тебе: он не умел любить. Он не смог бы полюбить, даже если бы от этого зависела его жизнь. В нем просто не было такой способности. Себастьян Лок был чудовищем.
— Нет, не был! И я знаю, что он любил меня, понимаешь? Знаю! — воскликнула я, подавляя свой гнев, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание.
— Тебе виднее, — пробормотал он, уступая мне, как это часто у нас бывало. Отвернувшись, он уставился на огонь, и его лицо стало угрюмо.
Я наблюдала за ним и думала о том, как грустно, что он совсем не понимает своего отца, о том, как мало знает о нем. И вдруг заметила, что в этот вечер он был очень похож на Себастьяна. Одинаковые профили. — Джек унаследовал от отца орлиный нос, выдающийся подбородок и красивую темноволосую голову.
Однако глаза у него были блеклые, водянисто‑голубые, совсем не того яркого василькового цвета, что у отца. Что же касается характера и личных качеств, тут они были схожи не больше, чем два любых, посторонних друг другу человека.
Угрюмость не покидала Джека в течение всего ужина. Ел он умеренно, пил много, говорил мало.
Был момент, когда я протянула руку и, коснувшись его руки, сказала, насколько могла, мягко и примирительно:
— Мне жаль, что я накричала на тебя.
Он не ответил.
— Мне, действительно, жаль. Не будь же таким, Джек.
— Каким таким?
— Молчаливым. Неприступным. Доводящим меня до бешенства упрямым ослом.
Он посмотрел на меня, потом улыбнулся.
Когда Джек улыбается, лицо его светлеет, он становится обаятельным, почти неотразимым. Так бывало всегда. Я тоже улыбнулась, ощутив, как я на самом деле к нему привязана.
— Просто я не выношу, когда ты так говоришь о Себастьяне.
— Мы с тобой видим его по‑разному, — проговорил он, потягивая мое лучшее красное вино, «Мутон Ротшильд», которое Себастьян прислал мне в прошлом году.
— Он всегда раздражал меня, — продолжил Джек. — А ты… ты обожествляла его, преклонялась перед ним. Но видишь ли, Вив, я‑то не ношу розовых очков, в отличии от тебя.