— Да-да, — поддержал его Мен, — мы все возлагаем на тебя большие надежды, Тутмос. Мне радостно, что сын моего старого друга столь преуспел в своем искусстве. Но я буду огорчен, если ты низведешь его до изображения будничной жизни простого люда.
Старые и мудрые мастера, представители старой школы скульпторов, защищали и превозносили то, против чего в душе Тутмоса давно зрел инстинктивный протест. Взором большого художника он видел пагубность культового характера искусства, находившегося под неусыпным наблюдением жрецов.
Реформа Эхнатона, ограничившего их непомерное могущество, открыла новые возможности для развития искусств.
Слушая Мена и Юти, бывших когда-то наравне с отцом его наставниками, он почувствовал необходимость ответить им, и не только для того, чтобы защитить молодую школу художников, но и уничтожить свои собственные сомнения.
Он слишком хорошо знал своих собеседников для того, чтобы не скрывать свои мысли.
— Уничтожение статуи божества и его имени в надписях равносильно уничтожению его самого. Так говорят жрецы. Но ведь и статуи и надписи делаются руками людей, а поэтому, выходит, мы сами создаем богов? Разве в одном этом вы не видите ложь, изрекаемую жрецами? Они говорят о божественности власти фараона. А что делают сейчас жрецы Амона? Разве, выступая против фараона Эхнатона, они, тем самым, не бросают вызов самому Атону? Вряд ли они стали бы делать это, если бы не знали, что божественность фараона не более как выдумка.
Любому человеку, знакомому с нашей историей, известно, что фараоны Тети и Аменемхет[27], живые боги на земле, были убиты собственными телохранителями. Неужели и после этого мы должны верить в божественность фараонов?
Освященные веками традиции нашего искусства, о которых вы говорите со слов жрецов, такая же уловка как и остальные, призванные оградить их могущество и неизменную покорность простых людей.
Тишину после долгого молчания нарушил Мен, нерешительно спросивший:
— Ты сомневаешься в существовании богов?
— Нет! — Тутмос отрицательно покачал головой. — Я сомневаюсь в правдивости жрецов и убежден, что перед судом Осириса все люди равны.
Старые мастера молча осмотрели последние работы Тутмоса и задумчиво направились к выходу. Уже у порога Мен обернулся и негромко сказал:
— Да хранит тебя мудрейший Птах[28] от необдуманного и губительного шага! Когда мне будет уже нечему учить своего сына, я пошлю его к тебе.
Юный Бек покинул мастерскую последним, бросив на прощанье восхищенный взгляд на Тутмоса.
Оставшись один, молодой скульптор в волнении прошелся по мастерской. Сегодня ему предстояло идти во дворец — завершать восковую модель скульптурного портрета Нефрэт. Да, теперь ему нужно научиться видеть в ней прежде всего ее чарующую женственность, живую прелесть ее прекрасного лица, ум и доброту.
Глава 3
В главном храме Ахетатона готовилось богослужение, которым каждое утро встречался восход лучезарного божества, прогоняющего мрак.
Храм стоял в центре города, скрытый от праздных взоров густыми кронами деревьев и высокими пилонами. Он был меньше знаменитых храмов Уасета, но массивные бронзовые двустворчатые двери и лаконичные очертания темно-красных пилонов придавали ему торжественную строгость.
По обеим сторонам входа высились каменные фигуры сидящего фараона Эхнатона, выполненные в величавой классической манере.
На плоскостях пилонов были изображены нарочито удлиненные фигуры, самая большая из которых изображала фараона, возносящего молитвы богу Атону. Эти рисунки очерчивались глубоко врезанными бороздами, покрытыми внутри белой краской. На мрачном багровом фоне стены они производили неотразимое впечатление.
Сразу за пилонами располагался перистиль — обширный двор с колоннами вдоль окружающей его стены. Колонны, слегка суженные кверху, увенчивались лотосообразными капителями. Их гладкая поверхность была покрыта многочисленными рисунками.
Богослужение происходило в гипостильном зале, также окруженном многочисленными колоннами. В центре зала находился жертвенник в виде усеченной пирамиды из лазурита, над которым возвышался золотой диск с длинными заостренными лучами. Он олицетворял собой божественный диск солнца.
Неджес, заполнившие перистиль, и многочисленные приближенные фараона, сановники, стоявшие в гипостильном зале, хранили глубокое молчание в ожидании момента, когда над краем земли вспыхнут первые лучи восходящего светила.
Впереди всех стоял сам Эхнатон. Все его одеяние состояло из куска шелковистой зеленой ткани, обернутой вокруг бедер, кожаных сандалий и высокой красно-белой короны.
Сразу за ним в исполненных достоинства позах застыла группа из пяти человек, в которых по свободным белым одеждам и бритым головам нетрудно было угадать жрецов. Это были высшие религиозные чины. Среди них находился и Меренра.
На некотором расстоянии от них стояли члены царской семьи и ряды придворных. Роскошью одеяний выделялись зятья фараона — женоподобный рыхлый Сменхкара и совсем юный, почти мальчик, Тутанхатон[29], с круглого румяного лица которого не сходило выражение растерянности. Их жены, дочери Эхнатона от первой жены, одетые в одинаковые серебристые платья из тончайшего полотна, пришли сюда со своими молоденькими рабынями, вызывая этим неодобрительные взгляды чванливых придворных.
Любимая жена фараона Нефрэт, место которой было возле мужа, с некоторых пор предпочитала уединение и сейчас стояла в стороне, полускрытая от задних могучим стволом колонны.
На золотом острие стрельчатого обелиска, возвышавшегося над святилищем храма, сверкнули первые лучи солнца. Одновременно над толпой пронесся низкий мелодичный гул, подобный вздоху облегчения. Двери святилища резко, точно от удара изнутри, распахнулись и оттуда ударил ослепительный свет. Он вспыхнул в отполированных лучах золотого диска, окутывая его светящимся ореолом. Фараон, медленно приблизившись, возжег огонь перед священным образом Атона-Ра.
Скрытый хор медленно и торжественно повел причудливую мелодию гимна-речитатива огненноликому божеству:
Прекрасно твое появление на горизонте небес,О, Атон живой, начало жизни!Когда ты встанешь вдали на востоке небосвода,Вся земля озаряется твоей красотой...Лучи твои обнимают все, что ты создал...Ты соединился с миром с помощью твоего возлюбленного сына!И даже когда ты — далеко, лучи твои не покидают землю,И когда ты в зените, никто не ведает твоих путей...Ты в моем сердце,И никто иной не знает тебя,Исключая сына твоего Эхнатона.Ты открыл ему твои помыслы и твое могущество[30].
Совершенная акустика, выработанная веками храмового строительства, многократно усиливала широкий, неторопливый поток женских голосов, на фоне древней печали которого резким диссонансом звенели ясные и низкие голоса мужчин.