Читать интересную книгу Сокровища животного мира - Айвен Сандерсон

Для меня самые сильные переживания связаны с сухопут­ным крабом. Я не в силах даже самому себе объяснить, что со мной творится, когда я вижу это существо. С детства мне было известно, что на земле водятся сухопутные крабы, и все же, — может быть, потому, что я родился и прожил много лет в стране, где крабы попадаются только на берегу моря или на обеденном столе, — от одного взгляда на этих страш­новатых суетливых уродцев с их выпученными глазами на стебельках, шныряющих туда-сюда под кустами мимозы, с шуршанием ныряющих в норы в моей кухне или взбирающих­ся на пальмы, меня мороз подирает по коже.

В Камеруне крабы кишмя кишат повсюду, от топких морских побережий до вершин высочайших гор. В реках и ручьях их полно. Они копают норки среди корней засохших трав на вырубках, карабкаются на деревья и копошатся в земле в любом, сухом или влажном, лесу. Они бывают мелкие, круглые и розовые, а бывают громадные, мокрые, красно-лилового цвета. Есть еще коричневые с прозеленью, с плоским панцирем. Они пялят на вас глаза повсюду, куда бы вы ни пошли.

На расчищенном участке станции Мамфе они размножа­лись массами в чаще сорняков, которые так и прут из земли, стоит только позабыть срезать траву. Они забираются — задним ходом — в норки под домами; каждый сток и канава забиты копошащейся массой крабов, которые бросаются врассыпную, как только вы заглянете в их убежище. Их заслуженно иногда называют «паразитами», но, как и прочие «мирские захребетники», для человека они полезнее, чем безобидные, красивые звери.

Как-то поздно вечером я возвращался из ближнего леса, и яркий луч моего мощного фонаря выхватил из тьмы довольно жуткую и тошнотворную сцену на краю поросшей травой вырубки. В одну из ловушек, расставленных где попало нашим охотником-африканцем, попалась гамбийская хомяковая крыса (Cricetomys) размерами побольше кроли­ка — эти крысы часто поднимали несусветную возню в кустах по ночам. Крыса, должно быть, попалась на закате, всего час назад. Когда я внезапно наткнулся на нее, вокруг нее волнами ходил сплошной ковер копошащихся, лупоглазых, похожих на призраки существ. Мне никак не избавиться от слова «копошащиеся» — ни одно слово так точно не подхо­дит для описания вороватой, нервной и беспорядочной суеты крабов. Я никогда не видел ничего столь похожего на самый кошмарный и дикий вымысел, и меня до сих пор при одном воспоминании пробирает дрожь.

Я не мог заставить себя подойти ближе к полю битвы и бросил туда большой ком земли. Попав в середину скопища, ком раздавил нескольких мелких крабов и, подскочив, укатился в траву. Крабы разбежались и расселись широким кругом, злобно сверкая глазами и угрожающе растопырив клешни; многочисленные придатки возле ротового отверстия неприятно шевелились и подрагивали, как будто крабы облизывались. Затем они стали исподволь стягиваться к центру мелкими перебежками, враскачку, пока труп крысы снова не превратился в сплошную клубящуюся массу блестя­щих панцирей и копошащихся лап. Для начала они разорвали и сожрали своих раздавленных насмерть или раненых сопле­менников, а потом уже всерьез занялись главным блюдом — крысой.

Эти крабы — главные уборщики отбросов в здешней ме­стности. Тем же промышляют крысы, землеройки и муравьи. Примерно половина животного населения принимает в этом участие. Крабы как будто любят закусывать свежим мясом; муравьи приступают к трапезе еще до того, как жертву можно назвать мясом, — когда она еще жива. Землеройки предпочитают тухлятинку.

Как и у любого животного, кроме слона, у краба есть свои враги, точнее, множество врагов. Позже, когда я поведу вас в молчаливые леса, на открытые ветрам вершины гор и в поросшие камышом низины вдоль берегов больших рек, вы познакомитесь с некоторыми из них. На расчистке возле станции Мамфе крабы по большей части становились добы­чей двух видов животных.

Одно из них, странное маленькое создание, называется «кузиманзе», а зоологам известно под «именем и фамилией» Crossarchus obscurus[5], причем его «имя» (видовое название) выбрано вполне удачно: внешность у него действительно невзрачная, а поведение — скрытное. Это мангуст, который принадлежит к большому отряду хищников, или плотоядных животных, включающему и таких широко известных зверей, как львы, кошки, собаки, волки, медведи, лисы, скунсы, ласки и еноты. Кузиманзе описать очень трудно — разве что мордочка его вытянута в длинное рыльце, а так вид самый что ни на есть заурядный. У него четыре крепкие лапки, суживающийся к концу хвост, маленькие ушки, и одет он в грубую шерсть неопределенного оттенка. На острой мордоч­ке — выражение живого любопытства. Главное его занятие — ловить как можно больше крабов и уплетать их с невероят­ной скоростью, под хруст панцирей и собственное похрюки­ванье. Мы часто следили за этими резвыми малышами, которые носились по травяным полянам между домами в ясные лунные ночи. Они смахивают на кроликов и размера­ми, и общим обликом. Одного такого зверька, принесенного нам местным охотником, мы некоторое время держали в неволе. Он всю ночь напролет трудился, пытаясь проскрести дно своей деревянной клетки.

Есть у него близкий родственник — водяной мангуст (Atilax paludinosis), у которого столь же скрытное поведение и неприметный вид, хотя спинка его пересечена элегантными полосками. Зверек тоже обожает крабов и охотится на них возле жилищ человека.

Другой враг крабов на открытых местах — лягушка Rana occipitalis, которая тысячами уничтожает крабью молодь.

Мне пришлось дать научное название этой лягушки по уважительной причине — общепринятого названия у нее нет. Думаю, что сейчас самое время сделать небольшое отступле­ние по поводу сложностей номенклатуры, чтобы больше к этому вопросу не возвращаться.

Во время экспедиции мы собрали больше семи тысяч животных, относящихся к 450 видам. Цифры приблизитель­ные, потому что некоторые группы до сих пор не определены и не имеют названия. В коллекции оказалось 92 вида млекопитающих, 64 вида различных рептилий (пресмыка­ющихся), включая змей, 46 видов лягушек и около 250 — разнообразных пауков, многоножек, паразитических червей, клещей, крабов, рачков, моллюсков, скорпионов и прочих. И только небольшая горсточка из всего этого множества достаточно известна, чтобы заслужить собственные назва­ния, а довольно большое число форм, совершенно новых даже для ученых, и латинские-то имена получили совсем недавно. Вот почему мне ничего не остается, как представ­лять живые существа, которых я описываю, под их пышными научными именами.

Кстати, это может послужить двум целям. Во-первых, даст ответ на неизменно возникающий вопрос: что заставля­ет ученых присваивать столь ослепительные титулы скром­ным и незаметным животным? Во-вторых, послужит как бы подтверждением тех голых фактов, которые мне волей-неволей приходится включать в свой рассказ.

Если на то пошло, факты, сообщаемые о львах и носорогах, легко поддаются проверке или обсуждению, чего нельзя сказать о сведениях, касающихся волосатой лягуш­ки, — здесь необходима полочка, на которую ее можно уверенно поместить. В этом и заключается роль научного названия — оно дает ключ к специальной зоологической литературе, надо признаться, чудовищно сложной.

Этот принцип точного и полного наименования животных проистекает из необходимости классификации животного мира всей земли, а не только какой-то отдельной области. Только на островах Великобритании насчитывается больше двадцати тысяч различных жуков, а когда изучаешь такую страну, как Камерун, их число и разнообразие практически безграничны. В Англии у нас всего три вида лягушек, в Мамфе их по меньшей мере пятьдесят. Попробуйте-ка выду­мать пять десятков разных наименований для лягушек и при этом не свихнуться или не насажать грамматических ляпсу­сов! Я льщу себя надеждой заинтересовать вас рассказом об этих животных именно потому, что о них так мало известно.

Вернемся к R. occipitalis. Имя этой лягушки буквально означает «затылочница звучащая». Римляне называли лягушку Rana, но это слово происходит от более древнего санскритского слова га или гаи, которое значит «тот, кто производит звук». A occipitalis говорит об очень широкой голове, и в действительности она очень объемистая, так что латинское наименование во всех отношениях обоснованно.

Этих лягушек великое множество на всех открытых прогалинах в тропических лесах. Живут они в основном в воде, чаще всего неподвижно лежа у поверхности, а их глаза выглядывают из воды, как перископы. Лягушки достигают 15 сантиметров в длину и очень прожорливы: глотают насекомых, пауков, крабов, более мелких лягушек и почти все, что им попадается. Если бы на свете не было их и им подобных обитателей вод, человеку было бы гораздо хуже, чем сейчас, в тамошнем нелегком климате. Эти животные поглощают несметные полчища комариных личинок за год, и, если бы не они, переносчики смертельно опасной желтой лихорадки и малярии так расплодились бы, что человеку пришлось бы убираться из этих мест.