Читать интересную книгу Жизнь и смерть сержанта Шеломова - Андрей Житков

Митя поглядывал на Вовку. Тот дышал тяжело, прерывисто, лицо покрылось пятнами, он часто спотыкался, казалось, вот-вот упадет и не встанет. «Удивительно, как он еще держится с его жирком». Митя закинул Вовкину руку на плечо и потянул за собой.

Прибежали в темных от нота гимнастерках, еле передвигая ноги, но вовремя уложились, и Пыряев разрешил отдыхать до обеда, сказал, что завтра они получат боеприпасы и продукты на рейд, а сегодня — чистить оружие и постирать внутреннюю палатку-бельник.

После обеда старики занялись стиркой пропитавшегося пылью и потом «хэбэ», а им, молодым, было приказано снять посеревший и выцветший бельник и пойти к ручью пошоркать его.

Пока Вовка, Кадчиков, Мельник и Маляев пытались содрать бельник с досок и гвоздей, Митя взял котелок с супом, кусок белого хлеба и зашагал в парк.

На следующий день после приезда он получил постоянное поручение — носить еду Кольке Широкову, водиле, охранявшему бронетранспортеры в парке. Коля поссорился чуть ли не со всем взводом, потому что не мог терпеть издевательства над молодыми и однажды даже чуть не подрался с Ферганой из-за Маляева, после чего вынужден был перебраться в бронетранспортер вместе с постелью якобы для того, как объяснили лейтенанту, чтобы не свинтили какую-нибудь деталь с «бэтээров» (и действительно свинчивали).

Митя подолгу сидел с Колей в машине: курили, разговаривали о гражданке. Коля вслух мечтал, как приедет в родной Ленинград и в первый же вечер пойдет в кабак, снимет бабу. Потом они латали бронетранспортер, и в палатку Митя приходил к ужину, за что его бивали, но права носить Широкову еду не лишали.

Коля ждал дембеля, крестиком зачеркивая даты в маленьком календарике, и при этом тяжело вздыхал. В июне придет «заменщик», водила-чижик, прослуживший всего три месяца, придется его учить.

Митя прошмыгнул в полуоткрытые ворота парка и запылил по дороге к столбам, у которых стояли их бронетранспортеры.

— Сержант, стой!

Митя оглянулся. Из-за стоящего на дороге «уазика» он не заметил зампотеха полка, толстого майора в комбинезоне, говорили, что зверь, однажды заставил водителей ползать между бронетранспортерами по-пластунски.

— Товарищ сержант, ко мне!

Митя подбежал.

— Что это у вас в котелке, товарищ сержант?

— Суп, — Митя понял, что Колькин суп пропал.

— Я этим сукиным дедам покажу, как свинарник из парка устраивать! — заорал зампотех. Он вырвал котелок и выплеснул содержимое Мите под ноги. — И скажи спасибо, что я тебе его на голову не вылил! А дедушке своему скажи, что супа больше не будет ни-ко-гда! Я дежурному по парку скажу, чтобы на головы вам выливал! Понял?

— Так точно, товарищ майор. — Он взял пустой котелок и, ругаясь вполголоса, пошел к «бэтээру».

Люки были закрыты. На башне бронетранспортера сидел голый по пояс парень, судя по виду, такой же, как он, молодой, и жевал хлеб.

— Широков пошел в аккумуляторную, ты его подожди здесь, — сказал парень. Он помолчал немного. — Видел я, как зампотех тебя выловил, он здесь с утра житья не дает — к рейду готовит.

— Ты откуда родом?

— Я — из Мценска. Знаешь? Старый такой городишко, больше тысячи…

— Эй, урод; сюда иди! — донеслось из открытого люка.

— Кемал, — прошептал парнишка и, соскочив с башни, исчез в люке.

Вскоре подошел Коля. Он не расстроился, сказал, что у него в «бэтээре» две коробки сухпая с прошлого рейда и что плевать он хотел на приказы зампотеха.

Когда Митя вернулся в палатку, бельник уже сняли, и в палатке было темно и неуютно. Пока снимали, сломали деревянный каркас — доски оказались трухлявыми.

Шафаров вызвался показать им место для стирки. Он взял с собой на всякий случай автомат. «Можно будет заодно постираться», — подумал Митя, вытаскивая из-под кроватей ведра, щетки, куски мыла.

Взвалив бельник на плечи, они вышли из полка и зашагали по дороге в гору, к небольшой тутовой роще.

На обочине дороги, среди деревьев, стояла плоская железобетонная коробка, сбоку торчала большая керамическая труба, из которой лениво текла ледяная прозрачная вода, уходя ручьем вниз по склону. Под водяными струйками шевелились позеленевшие камни, они сочно светились под водой; обвевая прохладой, печально шелестела над ручьем запыленная блеклая листва тутовников. Мимо пыхтели расписанные узорами афганские «бурбахайки». Забитые ящиками, мешками, бревнами, они натужно заползали на гору, на ходу выскакивали мальчишки с ведрами и, зачерпнув из ручья воды, заливали дымящиеся радиаторы.

Во время стирки вокруг собралась орава мальчишек. Одетые, как и взрослые, в широкие, закрученные вокруг пояса легкие штаны и длинные рубахи навыпуск, с потрескавшимися от грязи руками, они галдели, ссорились между собой, топали босыми ногами и всем своим видом напоминали воробьев, купающихся в пыли.

Дети кричали по-русски: «Шурави, чаре хочешь, хочешь чаре? Меняем на ремень?» Они вытаскивали из потайных карманов тоненькие палочки анаши и крутили их перед глазами. Один из них, постарше, присел к Шафарову и, потянув за автоматный ремень, предложил: «Продай автомат, много чарсу купишь». Шафаров с силой рванул автомат на себя: «А ну, мотай отсюда, бача. Бурбахай, бурбахай, я сказал!» Парень весело рассмеялся, показывая белые зубы: «Я пошутил, солдат. Ты что, меня не узнаешь? Я сын Азиза. Если тебе что-нибудь из вещей надо будет, любому из них скажи». Парень говорил по-русски почти без акцента.

Вовка отвлекся, прислушиваясь к разговору, и мальчишки утянули у него кусок мыла, отбежав на безопасное расстояние, они стали дразнить его: «Эй, шурави, чижики, работай, работай, пока старым не станешь». Сержанты с ожесточением терли бельник и не отвечали.

«Скажи им, чтоб заткнулись», — попросил Шафаров. Парень коротко выкрикнул что-то, и мальчишки убежали.

Вскоре от гор потянулись длинные вечерние тени, и Шафаров засобирался назад. Они ногами отжали, как могли, свернутый бельник и, взвалив его на плечи, понесли в полк.

С горы шагалось легче, но и палатка стала в несколько раз тяжелей и сочилась так, что Митя вскоре вымок до нитки.

Они шли по обочине, а рядом сбегала сияющая под солнцем лента дороги. Сбегала в город, а из города ползла, перегруженная «тойотами» и «бенцами», глазеющими на них сотнями глаз. Проплывали застекленные паранджи, бороды, чалмы, как знать, может, душманские. Сидевшая на крышах молодежь кричала им что-то веселое и сама смеялась, а они шли, ритмично покачивая сырой палаточной змеей, и тоже глазели на этот незнакомый под оседающим за горы солнцем мир.

…Велосипед с измазанными маслом спицами мерцал в сумраке магазина, поддерживаемый с обеих сторон металлическими стойками. Он выделялся среди других ярко-зеленой окраской, такими бывают молодые листья на деревьях, не припорошенные городской пылью. Они с отцом долго осматривали его, нет ли царапин, крутили колеса, переключали передачи туда-сюда, потом отец сказал, что он бы лучше купил складной, а не спортивный, и, вздохнув, стал отсчитывать бумажки. Он пересчитал их трижды, потом сунул ему в руку и сказал: «Иди плати».

Они вели его по городу, держа за руль, и все никак не решались сесть, боялись машин. Наконец на тихой узенькой улочке отец перекинул через раму ногу и оттолкнулся. Руль в его руках завертелся из стороны в сторону, но отец выправил переднее колесо и, набирая скорость, покатил по улице. Вот он нагнулся, чтобы переключить скорость, что-то случилось, и велосипед завихлял и рухнул. Когда Митя подбежал к отцу, он уже вытащил затянутую в звездочку штанину: «Я тебе говорил — складной лучше, а ты заладил свое: „Спортивный, спортивный!“, вот и катайся теперь на своем спортивном!» Он потом всю дорогу не разговаривал, а дома устроил матери скандал на весь вечер. Митя лежал в кровати, слушал ругань и сдерживался, чтобы не заплакать от обиды…

Ветер тихонько трогает брезент над головой, колышется выстиранный, с потеками, бельник. Он долго лежит с мокрым от слез лицом и вспоминает дом. В углу колеблется овал света и доносится взволнованный шепот дневальных: «…огромнейшая псина. Я на ней по снегу на лыжах катался. Тянет, как паровоз! Приедешь, сам увидишь, а какой мать торт заворачивала на день рождения! В пять коржей, и в каждом своя начинка!» — «Да не травил бы…»

«Молодые сержанты, выходи на ночной развод!» — голос приходит из-за полога и гонит шепот сладких воспоминаний, рвет паутину домашних снов. Все сопят и скатываются с кроватей.

На улице их ждал Горов и с ним еще пятеро незнакомых. «Работаем на пару с седьмой ротой, им тоже нужны брусья». От Горова несло сивухой, он стоял как раз напротив Мити и дышал ему в лицо. Митя повернул голову, чтобы не чувствовать запаха. «Пойдем в отдельный батальон, там собираются строить модуля для офицеров и навезли море добра. Стоит всего один часовой, пока он обойдет пост, мы на тысячу палаток брусьев вытащим».