Читать интересную книгу Иди за рекой - Рид Шелли

Сидя в тихих сумерках вместе с призраками и дожидаясь приезда врача, который осмотрит мою лодыжку, я решила, что если мама приглядывает за мной с какого‐нибудь небесного наблюдательного поста, то она и сейчас наверняка отругала бы меня за ногу на диване. На стене напротив висела белая полка, на которой мама хранила свою коллекцию фарфоровых крестов. Ниже висел один из мастерски вышитых ею библейских стихов, она их навышивала много разных и развесила по всему дому – и для вдохновения, и в назидание. На этой вышивке было две ладони, сложенные в молитве, а вокруг них – кольцо из псалма: “Ему должно возвеличиться, а мне смириться. Иоанн 3:30”. Я с угрызением совести заметила, что темную деревянную рамку вышивки покрывает слой пыли. На противоположной стене висела другая мамина работа – вышитый стих в окружении ленты голубых цветов: “Вот, Я начертал тебя на дланях Моих; стены твои всегда предо Мною. Исаия 49:16”. Я смутно припомнила церковную службу, посвященную этому стиху, и как мама дотянулась до меня, чинно сидящей рядом на скамье, и легонько ущипнула меня за ногу, после чего снова как подобает сложила руки на коленях.

Сквозь прозрачные шторы салона я видела краешек головы дяди Ога и одно толстое плечо, переливающееся через высокую деревянную спинку коляски. Он сунул за щеку комок жевательного табака и пристально смотрел с крыльца в ту сторону, куда ушел Уил, будто все еще не выпускал из виду его силуэт. Каждые две-три минуты он подносил к губам красную банку из‐под кофе, чтобы сплюнуть в нее, и за каждым плевком следовал глоток из серебряной фляжки.

В этом же самом салоне Огден ухаживал за тетей Вив – правда, с тех пор он так изменился, что я едва могла соединить в голове очаровательного молодого студента, который приходил когда‐то к нам в гости, с этим сломленным человеком, который бесславно гнил на крыльце. Они с Вив познакомились в 1941 году на весеннем балу в колледже в Ганнисоне, где учился Ог. Вивиан с двумя подружками в погоне за романтикой отправились на бал без приглашения, все три удачно заарканили там по студенту, и все трое в конечном итоге предложили им руку и сердце. Если верить тому, что рассказала Вивиан, явившись в кухню к завтраку на утро после бала, довольная, как начищенный пятак, ее студент был из всех троих лучшим уловом.

Когда на следующей неделе в субботу она привела Огдена к нам на ужин, я не стала оспаривать то ее заявление. Вив говорила мне, что он был похож скорее не на красавца Кларка Гейбла в фильме “Это случилось однажды ночью”, а на притягательного Фреда Астера во “Времени свинга”. Я в жизни не видела ни одной кинокартины и не очень хорошо понимала, что она имеет в виду, – пока не увидела, как Ог скользнул от своего красного “понтиака” по дорожке к нашему дому: настолько легко, что казалось, его бело-коричневые туфли почти не касаются земли. Вив завизжала и кинулась ему навстречу, и ее каштановые накрученные на бигуди локоны, с которыми она полдня провозилась, были так сильно залакированы, что даже не подскакивали. Ог пожал на пороге руку нашему отцу и вручил букет цветов нашей маме. С красным галстуком-бабочкой и повисшей на локте хихикающей Вив он ворвался в наш дом подобно разрядившемуся в пух и прах зайцу.

Весь вечер он болтал без умолку, развлекая нас непрекращающимися историями о своих похождениях. Даже мама, очевидно смущенная его пылом и явно обеспокоенная спасением его души, разок-другой хихикнула над его остроумием. Никогда прежде я не видела человека, который наблюдал бы рассвет над Гранд-Каньоном, забирался бы на высоту четырнадцать тысяч футов в горах здешнего хребта Сан-Хуан, катался бы на подвешенном металлическом кресле и съезжал бы по снежному склону на двух прикрепленных к ногам дощечках где‐то на севере, в Айдахо. А Огден делал все это и много чего еще вместе со своим братом Джимми и, казалось, рассказывая об этих приключениях, заново испытывал пережитый восторг: он даже вскочил из‐за стола, чтобы продемонстрировать позу лыжника: локти прижаты к туловищу напряженной буквой “Г”, в руках – воображаемые палки, колени присогнуты, бедра ходят из стороны в сторону. Он издавал ритмичные звуки “вжух!” и съезжал на лыжах со снежной горы из своих воспоминаний, а мы все сидели, застыв с поднесенной ко рту вилкой, и Вивиан так и сияла.

На следующую субботу Ог привел на ужин Джимми и, к нашему с мальчиками восторгу, театра стало вдвое больше. Джимми был на пару лет моложе брата, такой же гибкий и подвижный, а эмоционально даже более взрывной, чем Ог. Они работали в паре, как Берген и Маккарти, и наполняли наш дом жизнью и смехом.

Ог и Вивиан поженились в тот же год, прямо перед сбором урожая. Мы украсили церковь бледно-розовыми лентами и фиолетовыми пенстемонами, которые мы с мамой срезали у нас в саду. Джимми стоял рядом с Огденом, они ждали, пока Вив пойдет по проходу к алтарю, и оба глупо улыбались – казалось, их в любую секунду разберет истерический хохот.

Во всей нашей деревянной церкви никто не мог предугадать, что через три месяца политики где‐то на другом конце земли решат сбросить бомбы на гавайскую гавань, о которой мы до этого и слыхом не слыхивали, и в результате этого Огдена и Джимми выдернут из жизни и отправят на войну.

Когда мне было лет пять, по городу с сумасшедшей скоростью распространилась новость о том, что у банкира из Монтроуза, мистера Мэсси, на железнодорожных путях в Айоле заглох его сверкающий “оберн спидстер” цвета слоновой кости, и машину смял в лепешку подъехавший поезд. Рассказывали, что мистера Мэсси, сидящего за рулем, расплющило: автомобиль сдавил его со всех сторон будто кокон; болтали также, будто ему колесами поезда отрезало голову, а еще ходили слухи, что он вылетел из открытого кабриолета на лобовое стекло локомотива и, испуская последний вздох, смотрел прямо в глаза машинисту. В действительности мистер Мэсси успел выскочить из машины до столкновения и остался цел и невредим, но история обрастала такими невиданными подробностями, что к концу дня почти каждый житель города поехал к железнодорожным путям на автомобиле, на лошади или на велосипеде, чтобы своими глазами взглянуть на искореженный “спидстер”. Я в тот день вместе с папой и Кэлом развозила персики – примостилась между ними на перевернутой фруктовой корзине, когда папа свернул на дорогу, которой мы почти не пользовались, и повез нас мимо станции и через рельсы. Великолепный автомобиль, которым так восхищались, когда он проезжал по Мейн-стрит, и который был мостиком в совсем другую жизнь – настолько далекую, что жители Айолы о ней почти и не помышляли, превратился в кучу металлолома – огромная сплющенная жестяная банка, да и только.

Война сделала с Огденом то же, что накативший паровоз – с шикарным автомобилем мистера Мэсси: взяла нечто прекрасное и многообещающее – и раздавила. Год спустя авария, отнявшая у нас Кэла, Вивиан и маму, сделала то же самое со всей нашей семьей. Я с юных лет узнала настырность краха. Каждым злым коричневым плевком в банку и каждым глотком из бутылки с виски Ог через окно салона напоминал мне, что никогда не следует по внешним признакам строить догадок относительно того, что случится дальше.

К тому моменту, когда отец прокричал из кухни, что доктор Бернет уже выехал, и, громко хлопнув дверью, вернулся к своим делам, я успела забыть о травмированной лодыжке. Я думала об Уиле и разрывалась между желанием снова его увидеть и внезапной очевидностью того, что самым мудрым решением будет выбросить из головы все мысли о нем, пока он все еще прекрасен, цел и невредим.

Глава третья

Перелома не было. Доктор Бернет замотал лодыжку широким белым бинтом и велел несколько дней держать ногу в покое. Не успела его машина исчезнуть в конце нашей длинной подъездной дорожки, как я уже нарушила его указания и поковыляла на кухню готовить. И правильно сделала, потому что, травма или не травма, отец, Ог и Сет, как и в любой другой день, ровно в семь явились на кухню, голодные и уверенные в том, что у меня готов для них ужин. Я поспешно сварганила кое‐какой еды – жареные кусочки говядины с капустой с нашего огорода, миска булочек, оставшихся со вчерашнего вечера, четыре початка кукурузы с маслом и последние куски персикового пирога двухдневной давности, – но никто не возражал. В кухне за едой у нас можно было услышать только стук приборов по тарелкам да изредка отрыжку дяди Ога. Сет сидел, низко опустив голову и пряча свой распухший и посиневший нос, и ел с жадностью, отправляя в рот за раз целую кучу еды. То ли это драка разожгла в нем такой зверский аппетит, то ли он хотел как можно скорее убраться из‐за стола. Он опустошил свою тарелку в два раза быстрее, чем все остальные, и тут же встал.