Читать интересную книгу Иди за рекой - Рид Шелли

– Вообще‐то вы меня не знаете, – сказала я. – Разве что чуть‐чуть.

– Конечно, знаю, – подмигнул он. – Вы – мисс Виктория, королева Айолы.

Он согнулся пополам и взмахнул рукой в шутливом поклоне, как будто перед знатным лицом, и я рассмеялась. Потом он выпрямился и очень долго смотрел на меня – я даже подумала, что сейчас растаю, как шоколад, в последних лучах солнца, тянущихся к нам через порог. Он ничего не говорил, но я чувствовала, что он знает обо мне невозможные вещи. Он подошел поближе. Я впервые в жизни глубоко вдохнула его запах, терпкий, резкий и необъяснимо манящий, и на мгновенье заглянула в его бездонные темные глаза.

Как можно прожить на свете семнадцать лет и ни разу не задумываться над тем, знает тебя кто‐нибудь или нет? Раньше мне и в голову не приходило, что кто‐то может заглянуть в самую суть вещей, а там‐то – как раз и есть ты. Я стояла на пыльных ступеньках ночлежки и чувствовала себя прозрачной, будто меня поднесли к свету и рассматривают насквозь – я понятия не имела, что такое бывает, пока не встретила Уилсона Муна.

Я смущенно отступила на шаг назад – и согласилась встретиться с ним на следующий день. Мне хотелось его еще – так нестерпимо хочется солнечного света, когда его долго застилали тучи. Но не успели мы условиться – назначить время, место, повод, – как в меня с середины Мейн-стрит полетел знакомый голос и ударил будто камень.

– Тори!

Посреди улицы стоял, покачиваясь, мой брат Сет и сжимал левой рукой горлышко коричневой пивной бутылки.

– Тори, отойди от этого грязного ублюдка! – еле ворочая языком произнес он и указал в Уила бутылкой, отчего пиво темными пятнами расплескалось по пыльной дороге.

– Мой брат. Пьяный, – на выдохе сказала я Уилу и быстро развернулась.

Я торопливо спустилась по ступенькам крыльца, в отчаянии бросив за спину:

– Мне пора.

И поспешила к Сету, пока он чего‐нибудь не натворил.

– Кто этот сукин сын? – прорычал он через окурок “лаки страйк”, болтающийся на нижней губе, и вопрос его адресовался скорее Уилу, чем мне.

– Никто, – сказала я и стала толкать Сета сзади, уперевшись обеими руками ему в спину – так сдвигают с места упрямых ослов, – направляя его обратно к пересечению Мейн и Норт-Лоры. Хотя Сет был меня на год младше, примерно в пятнадцать он обогнал меня в росте, а за последние полгода вырос еще минимум на два дюйма. Впрочем, роста я была невысокого, так что, в сравнении со своими ровесниками, Сет выглядел приземистым крепышом и сложение имел боксерское – как внешне, так и внутренне. Я старалась как можно скорее увести его из поля зрения Уила и подальше от зевак, домой.

– Просто парень дорогу спросил, вот и все, – соврала я, хотя каких‐то пятнадцать минут назад это еще было бы правдой. – Проезжий.

– Черномазый подонок…

– Сет, от тебя воняет, – оборвала я его. – Хуже, чем в свинарнике, которым тебе бы надо заняться, пока папа не вернулся.

– В жопу папу, – промычал он с пьяной отвагой, глубоко затянулся сигаретой и швырнул ее на дорогу.

– Хоть раз сделай так, как тебя просят, иначе у нас обоих будет куча неприятностей, – сказала я, давя подошвой “лаки страйк”, а потом оглянулась через плечо и увидела краем глаза Уила, который по‐прежнему стоял на пороге ночлежки и читал меня, как таинственную сказку.

– Да скорее эти свиньи полетят из своего засранного стойла, чем я начну выполнять твои приказы, деточка. С чего это ты взяла, что…

– Замолкни, Сет, – вздохнула я. – Просто возьми и заткнись.

Я больше не могла его слушать. Я сейчас ненавидела его больше, чем когда‐либо. Теперь мое отвращение к нему было как‐то связано с Уилом. Долгое время оно было связано с папой и дядей Огом, а еще с матерью, двоюродной сестрой и тетей, которых я начинала забывать. Но бóльшую часть времени мое омерзение к Сету было необузданным и запущенным, как куст чертополоха, и с каждым днем нашей жизни становилось все острее.

Я принялась пихать его сзади что было сил. Он снес один удар в спину, споткнулся и качнулся вперед, на втором ударе выругался и заскулил; все это время он отхлебывал из бутылки пиво, но мне не сопротивлялся. То ли был слишком пьян, чтобы обращать на меня внимание, то ли понимал не хуже моего, что ему непременно следует оказаться в свинарнике раньше, чем солнце опустится за горный хребет.

Мы свернули на Норт-Лора-стрит. В глухом конце улицы к нашей ферме вела узкая протоптанная в сорняках тропинка – мимо границы поросшего соснами участка земли безумной Руби-Элис Экерс и через широкое поле травы. Это была самая короткая дорога от города до фермы, и мы с Сетом уже тысячу раз ходили по ней вместе. Когда мы были маленькими и шли по тропинке (уходили из дома или возвращались), мать поручала Сету за мной присматривать, хоть он и младше меня и намного менее ответственный, но ведь он все‐таки был мальчик. С возрастом я сама начала присматривать за ним, не потому что кто‐то мне это велел, а потому что это стало необходимо – не только ради него, но и ради себя, и ради папы тоже. Но как бы сильно я ни старалась уберечь Сета от его же собственного зла, мне это так и не удалось, да и пытаться осточертело.

Я торопливо вела его по тропинке: я толкала, он спотыкался и сыпал ругательствами. Потом у него из руки выпала бутылка. Мой мозг не успел осознать, что бутылка лежит на тропинке: я наступила на нее и завалилась вперед лицом, в полете толкнув на землю Сета и сама рухнув в грязь на правое бедро и локоть. Мелочи: слабо сжатая рука пьяного мальчишки, выпавшая из нее бутылка, растянутая лодыжка, разорванный рукав платья. Но часто именно маленькие судьбоносные повороты меняют нашу жизнь раз и навсегда: манящий зов свистка угольного поезда, вопрос, заданный незнакомцем на перекрестке, коричневая бутылка, лежащая в грязи. И можно сколько угодно убеждать себя в обратном, но моменты взросления невозможно тщательно отбирать подобно самым спелым и аппетитным персикам на ветке. В непрекращающемся ковылянии к собственному “я” мы собираем тот урожай, какой имеем.

С минуту я потерянно лежала в пыли. Сет тихонько рассмеялся, а потом притих. По лодыжке кругами расходилась боль. Когда я осторожно приподнялась от земли, меня вдруг подняли на воздух руки Уила – с той уверенностью, с какой жених подхватывает невесту. И хотя никакого порога тут не было – только поле поникших золотарников и высокой колючей травы, – я запомнила это мгновение как наш вход. Я не вздрогнула от испуга, когда он меня коснулся, не стала противиться его нежному объятию, когда он с легкостью поднял меня и прижал к своей перепачканной углем груди, не стала глупить и пытаться встать на ногу с уже опухающей лодыжкой.

– Ты шел за мной, – просто сказала я.

– Ага, – коротко ответил он, глядя вниз на Сета, который лежал на боку на краю тропинки, без сознания. – Что с ним будем делать?

– Да ни черта не будем делать, – сказала я, чем развеселила Уила.

“Ни черта не будем делать”, – повторила я про себя, потрясенная собственным бунтом – на словах и на деле. Я оставлю братца спать в грязи. А меня понесет на руках незнакомец.

Я задрожала. Не знаю, от боли, от злости или от первых искорок любви, – или от всего этого сразу, но я тряслась всем телом, как будто Уил выдернул меня из замерзшего пруда. Я что было сил обхватила его жилистую шею, и он пошел. Голова его слегка покачивалась от напряжения, как будто он кивал, соглашаясь. У него на руках я чувствовала себя невесомой, как ребенок, – и как ребенок ему доверяла. Это было совсем на меня не похоже – с такой готовностью принять помощь и защиту и ничуть не усомниться в искренности намерений незнакомого человека. И все же той девушкой, которую он нес на руках, была я. Мы шли по тропинке, которой я ходила всю жизнь, но сейчас я двигалась по ней способом, которого раньше не знала, и у меня было ощущение, будто все вокруг немного преобразилось. Отец, наверное, к этому времени уже ждал нас на ферме, и дядя Ог наверняка сидел в инвалидной коляске у окна или на парадном крыльце – он почти каждый день так делал, и оба они могли вот-вот увидеть, как меня несет через поле незнакомец. Я столько лет боялась отцовского осуждения и гнева дяди Ога, а сейчас мне было плевать на то, что они подумают и как отреагируют. В сравнении с безбрежностью плеч и рук Уила, удерживающих меня, папочка и Ог, их власть надо мной и забота о приличиях – все съежилось. Даже горы, окружавшие нас, даже грозящее наказание казались мне чем‐то ничтожно малым.