Читать интересную книгу Механический ученик - Александр Чапковский

По вечерам Иван много читал, выводил на бумаге чертежи машин, механизмов. Весь вечер в его клетушке горела свеча.

Для барнаульских парней он навсегда остался чужаком. Весёлые вечёрки с песнями проходили без него. Кличку ему дали — «колдун». Проходя по улице, он иной раз слыхал за спиной это слово.

Заводские дела, порученные Ползунову, не имели отношения к наукам. Он работал писцом. Работа требовала одного — точности.

Вместе с горными мастерами Ползунов взвешивал привезённую руду, определял пробу серебра, измерял влажность. Всё записывали в особые книги. Только потом руду отправляли на переработку. Отвлекали Ползунова и другими поручениями, но, памятуя его аккуратность, всякий раз возвращали назад, на приёмку.

Однажды после трёхмесячного отсутствия он заглянул в документы и ужаснулся: всё это время никто не учитывал влажность руды! Это грозило неприятностями. Он тотчас сел за донесение Христиани. «Весь 1751 год, — писал он, — по многократным чинимым апробациям из каждого пуда серебряных руд выключалось полфунта. В нынешнем 1752 году надобно также принимать руду за выключкой на сырость».

Ползунову объявили благодарность. Но его положение изменилось мало. Работать писцом было скучнее скучного.

Летним воскресным утром он сидел дома над книгой знаменитого петербургского монетного мастера Ивана Шлаттера.

«Сие есть совершенное описание, как все употребляемые к монетному делу металлы пробовать и перечищать и какие к тому делу потребности надобны. Я уповаю, что сей трактат, который на Российском языке впервые издан, будет воспринят с приятнейшей склонностью, понеже намерение моё к тому усердное и простосердечное было».

Ползунов оторвался от книги, прислушался. Совсем рядом, в саду, его мать с кем-то разговаривала. Иван выглянул в окно — Дарья Абрамовна беседовала с Сенькой Черемисиновым. Разговор шёл о нём.

— Учёность, милая Дарья Абрамовна, это, конечно, хорошо, — говорил Сенька. — И унтер-шихтмейстер для солдатского-то сына высокий чин. Но чин чином, а деньги деньгами. Какой толк в учёности, ежели ты беден. Только зря будешь вечером свечи жечь да глаза портить.

— Ну а что делать-то, Сенечка! Я вижу, что мой Ванюша не ломается на горных работах да не слепнет возле печей, — и на том спасибо. А деньги-то, где же их взять?

Семён облокотился на калитку и отвечал с усмешкой.

— Кабы уговорили вы Ваню меня кое в чём послушать! Я, может, в науках и не преуспел, зато места у меня всю жизнь добрые, хлебные. В Екатеринбурге в приказной конторе сидел и здесь приставлен к хозяйству, опять-таки ведаю припасами. Потому умею сидеть тихо и незаметно, а начальство — оно любит тишину, вот и пригреет тебя. Ну да это я так, к слову. А к вам, любезная Дарья Абрамовна, у меня просьба: скажите Ване, чтобы не чурался земляков, не обходил стороной.

— Да разве он чурается? — удивилась Дарья Абрамовна.

— Оно, конечно, нет, но всё-таки… Поговорите с ним, а я на днях зайду к нему в гости, домой или в контору. Я ему чем-то помогу, он — мне.

— Хорошо, Сеня, я с ним поговорю, — отвечала Дарья Абрамовна. — Только мне кажется, что надобно его женить.

— Верно, — поддержал Семён. — Хорошо бы на купчихе какой-нибудь, на вдове. Чтобы к его образованности да уму денег прибавить.

Иван досадливо захлопнул окно. «Опять за то же, — с досадой подумал он. — Ведь уже был у нас с ним разговор!»

Семён приехал на Алтай недавно, но знал уже здесь всех и каждого. Он всем улыбался, по вечерам играл на гармони, пел песни. Сенька не скупился на мелкие услуги начальству, умел стать нужным.

— Мелкими услугами покупается большая дружба, — заметил он раз Ивану. — И когда ты только жить научишься!

Разговаривая с Дарьей Абрамовной, Сенька имел в виду вот что.

Однажды он зашёл в контору к Ивану.

— Я к тебе на два слова, — сказал он. — Бросил контору, без меня разберутся.

Семён доверительно склонился над столом.

— Как дела у тебя? — расспрашивал он Ивана. — Что слыхать с домом? Начал постройку? Пора, пора, брат. Мать из Екатеринбурга вывез, а сам у чужих людей живёшь. Своим хозяйством надо обзаводиться. Ты скажи, ежели что надо… Земляки всё-таки, друзья с детства… Помнишь, как тебя за таракана взгрели, а?

Он рассмеялся. Иван подумал: «Вот ведь как нехорошо. Семён помочь хочет, а я ему даже слова приветливого не сказал. Неловко».

— Ты садись, Семён, — сказал он. — Я тебе рад, ведь и вправду земляки. А насчёт дома не волнуйся. За год скоплю денег и построю. Ты же знаешь, я своими руками всё сам могу сделать.

— Вот то-то и дело, что ты со своими золотыми руками да светлой головой живёшь в бедности. А дураки строят царские хоромы!

— Ну и господь с ними, с дураками!

— Ты меня послушай, — тихо сказал Семён. — Я тебе помогу с деньгами. Завтра придёт большая партия серебряной руды. Ты после апробации запиши, что по причине её большой сырости надобно не полфунта с пуда сбрасывать, а три четверти фунта. Дальше ни о чём не думай, я тебе из рук в руки… На дом хватит!

Иван ошалело поглядел на Семёна. Странные мысли закружились у него в голове. Всего четверть фунта — кто заметит? — а не надо копить, не надо ни в чём себе отказывать. За один день. Ему в голову ничего подобного не приходило!

— А завтра вечером заходи ко мне, — говорил Семён. — Я тебя с друзьями познакомлю. Что ты всё один да один, как медведь в берлоге. Дружно надо жить, по-хорошему. Ты мне помог, я — тебе.

Иван живо представил себе семёновских дружков, разговоры о чужих деньгах — кто сколько ворует, у кого какое жалованье. Эти друзья не отвяжутся потом ни за что.

— Нет, — твёрдо сказал он. — Нет, спасибо.

Семён вышел, не сказав ни слова.

Внешне с тех пор ничего не изменилось, но Иван знал, что в лице Семёна нажил себе врага.

Семён настроил против него канцеляриста Мартына Кторова, озлобленного неудачника. Мартын всем завидовал. Услыхав о богатстве далее незнакомого ему человека, он начинал грызть ногти и бурчать сквозь зубы: «Что же это такое, почему у него есть всё, а у меня — ничего. Ворует небось!» Ивану, которого привечали Порошин и Христиани, он завидовал особенно.

Семён всячески подстрекал Мартына. Говорил, что Иван насмехается над его маленьким ростом, наушничает начальству. Иван и Дарья Абрамовна и знать не знали обо всём этом. Поэтому, когда Ивана командировали от завода в Бийскую крепость, Дарья Абрамовна, ничего не подозревая, собралась к Мартыну в дом.

В доме Мартына за длинным столом сидели гости: поп, дьякон, два канцеляриста и копиист-чертёжник — мозглявый юноша, необычно гордый тем, что попал в столь избранное общество.

Сперва выпили за хозяина. Потом за всех присутствующих. Потом за будущую хозяйку, чтобы бог послал холостому Мартыну добрую и весёлую жену. Пили даже за дворовую девку Маланью, которая прислуживала за столом и поглядывала на Мартына хитрыми, бесстыжими глазами. Дарья Абрамовна едва пригубляла рюмку. Потом тихо сказала:

— Давай, Мартын, выпьем за моего Ванюшу, чтобы он всё сделал да поскорее возвращался.

— Чего же это нам за него пить, — неожиданно возразил Мартын. — Он-то небось, когда с начальством гуляет, о нас и не вспоминает.

— Да что ты, Мартын, — опешила Дарья Абрамовна. — Он и не гуляет с начальством вовсе. Ванюша непьющий.

— Конечно, — ехидничал Мартын, — он непьющий. Это мы пьяницы. Он учёный. А мы — мелочь канцелярская. Ему прапорщика дают, а мы — писари. Может, мы и такие и сякие, зато свою братию перед начальством не оговариваем!

— Кто оговаривает? — рассердилась Дарья Абрамовна. — Ванюша мой оговаривает? Ишь что понёс, окаянный!

— Это я окаянный? — закричал Мартын, вскакивая.

Гости тщетно пытались остановить его. Стол закачался. Штоф с водкой упал на пол и разбился. Началась свалка.

Потом Ползунов почти полгода вёл с Мартыном тяжбу. Дело кончилось мировой и обошлось Ползунову в пять рублей.

…Всё это припомнилось ему, когда он услыхал разговор Семёна с матерью. Он снова выглянул в окно — Семёна уже не было. Иван закрыл книгу и вышел на улицу.

Возле гармахерской, где находились печи для очистки меди, Иван увидал человек пять горнозаводских рабочих. Они не заметили его. Между ними сидел слепой старик с мальчиком-поводырём.

Ползунов узнал старика. Этот старик проработал на Барнаульском заводе двадцать лет и постоянно следил за плавкой серебра. Надо было поймать минуту, когда серебро уже начинало плавиться, но ещё не улетучивалось. Прошли годы, и перед глазами старика не осталось ничего, кроме ослепительного блеска металла.

— Спой ещё что-нибудь, дед, — сказал высокий парень в фетровом колпаке. Это был Артём Поляков, вожак и заводила у здешних рабочих. — Хороши у тебя песни!

Дед запрокинул к небу седую голову и запел: