– Димиус! Но почему? Скажи, почему? – Серый Человек выплюнул окурок и истерично зажал руками уши… – Что со мной? Неужели меня совсем не за что полюбить?
Старик хрипло рассмеялся и отхлебнул густого чёрного пойла из ковша.
– Глупец! Да просто потому, что ты жив, Странник. Понимаешь, Рут, ты ещё жив. А они почти все давно мертвы. Мертвы ещё с рождения. Мёртвый любит мёртвых. Сдохни! И они полюбят тебя.
– Но ведь, так было не всегда. Меня любили, но всё это куда то делось. Теперь даже последняя нищая портовая шлюха не посмотрит в мою сторону. Я постарел?
– Ты или слишком жадный, Рут, или слишком гордый. Или просто ленивый и тупой мозгляк. А, скорее всего, всё это вместе. – Димиус снова хлебнул из ковша. – Дело, браток, не в них. Всё дело лишь в тебе, и ни в ком другом. Не лги хоть самому себе.
– Знаешь, Димиус, я вчера был у той, которая год назад хотела меня до слёз. До истеричной ревности, до безумия.
– И что? Что она сказала тебе? Ты вообще выслушал её?
– Она сказала, что почти забыла меня и даже не хочет вообще больше видеть.
– Идиот, неужели ты всерьёз поверил, что она тебя разлюбила? – Старик вяло усмехнулся и сипло закашлялся от новой затяжки вязкого дыма.
– Ну да! Она сама это сказала.
– А ты видел при этом её глаза? Что было в них?
– Ну… Мне показалось, что там всё менялось… Так сразу трудно сказать… Холод какой-то или злость… может, равнодушие… Возможно у неё теперь появился кто-то другой, помоложе.
– Ты лжёшь! Там не могло быть равнодушия.
– Мне правда трудно вспомнить… Но почему то я сразу поверил ей.
– Это потому, что ты сам хотел в это поверить. Она тут не при чём.
– И что теперь? Чего мне ждать?
– Или ничего или смерти… Хотя это одно и то же.
Рут и Димиус сидели в старом дворе у детской песочницы. Ночь прошла, оставив лишь сырой туман в мозгах и кислятину нечищенных зубов во рту.
Девочка нарисовала пальцем сердце на песке.
– Оно такое? – она подняла голову на Серого Человека.
– Нет, Валерия, оно больше. Намного больше. Намного-намного больше.
Вдруг Рут заплакал. Грязные слёзы на небритых щеках. Романтично и глупо распускать нюни с утра. Девочка не понимала, что с ним. Но тоже начала всхлипывать.
Старик молча смотрел в небо. Утро. Проклятое новое утро. И небо всё ближе и ближе.
Рут возвратился с кладбища только к вечеру. Поминки Димиуса прошли в кафе, как во сне. Кошмарном призрачном сне. Фигуры малознакомых людей, столы, какие-то слова – всё перемешалось в одну густую массу, похожую на липкую прокисшую кашу.
Кто-то подходил, похлопывал его по плечу, говорил что-то о сочувствии, наверное пытаясь поддержать или ободрить. Его пустая голова совершенно не понимала, не принимала никаких слов. Он машинально кивал и отходил в сторону. Ушёл тихо и скрытно, раньше всех. Дома, не раздеваясь упал на диван и забылся…
Небо, похожее на молоко. Земля, заваленная снегами, похожа на небо. Цвет не отличается. Наверху и внизу всё то же беспросветное молоко и метель. Грязной прослойкой между небом и землёй коробки, коробки, коробки. Человеческие соты. Тут ещё слегка теплится жизнь.
Старухи, торгующие вязаными варежками и носками. Головы свиней с глупо улыбающимися ветру рылами и задубевшие на морозе туши рыб. Сваленные в кучу деревья, срубленные в угоду празднику. Безрадостный пейзаж городской зимы.
Ветер со снежной крошкой в лицо и собака, греющаяся на крышке люка теплоцентрали. Рут достал из кармана куртки сухой кусок батона.
– На! Бери. Ешь.
Псина нехотя встала с люка, отошла, прихрамывая, на десяток метров, и присела на снег, продолжая с опаской поглядывать на Серого Человека.
« – Страх, недоверие, вражда… Везде одно и то же. – Мрачно подумал Рут. – Везде. Среди людей, и среди зверей.
Скоро он должен выполнить своё предназначение. Оставление своей земной человеческой жизни. И возвращение домой. Остальное теперь не важно. От этого приходила то ли уверенность, то ли даже некая болезненная бодрость, правда больше похожая на агонию или на истерию. Но, как бы там ни было, всё-таки имелась настоящая цель, это радовало и придавало сил.
***
…А что было здесь действительно ценного, дорогого, стоящего? Такого, что имело бы человеческий смысл? Такого, ради чего людям и жить стоит и сдохнуть не жаль? Самое, самое…
Рут вспомнил. Все эти последние пол десятка лет у него на стене, над диваном у изголовья висел тайный мешочек. Такой маленький, синий подарочный мешочек. Совсем крохотный, всего с пол ладони. Главное там. Самое главное. Раз в год, обычно под Новый Год, он доставал из мешочка это главное. Серебряный медальончик с её фотографией и прощальное письмо.
Рут перечитывал письмо раз в год, сам не зная зачем. Ведь он уже давно запомнил все эти слова наизусть. Наверное, только для того, чтобы опять подержать в руках этот родной листик с её почерком. Потрогать его пальцами, убеждаясь вновь и вновь, что это не было сном, бредом, фантазией. Это было, было, было. Было в её руках. Она сама нашла этот листок и писала на нём своей рукой. Неважно, что это было давно. Главное, что она держала его в руках. А теперь и он держит. Как в первый раз…
И теперь он бережно достал медальон, открыл его и долго-долго смотрел, смотрел, смотрел… Любовался.
Как это странно… Обычное лицо обычного человека, но оно такое необыкновенно родное, прекрасное и дорогое. Обычное лицо необыкновенной милой женщины. Единственной и драгоценной…
Конец ознакомительного фрагмента.