Войдя в квартиру, они на цыпочках проследовали в свою комнату.
Любопытная Ангелина Ивановна, выглянув в коридор, проводила их недоброжелательным взглядом.
– Ну, сегодня опять начнут скрипеть, – раздраженно подумала она.
Но сегодня, чтобы не скрипеть, наши любвеобильные занялись любовью прямо на полу.
А на полу до скрипа дело не дошло, но «охи» и «ахи» опять возбудили их пожилую соседку.
Утром, поймав Татьяну на кухне, Ангелина Ивановна не преминула высказаться:
– Милочка, вы мне опять не дали выспаться. И потом, он же значительно моложе тебя.
– Ангелина Ивановна, я, в конце концов, имею право приглашать гостей или нет? – не повышая тона, но довольно-таки резко спросила Татьяна.
– Конечно, имеешь, – ответила Ангелина Ивановна, – но заниматься с ними черт знает чем, непозволительно.
Еле сдерживая себя, Татьяна произнесла:
– Ну, почему же черт знает чем, мы занимаемся любовью, а запрета на такие занятия в природе не существует.
– Милочка, да ты совсем обнаглела, – взвилась Ангелина Ивановна, – она, видите ли, любовью занимается.
В это время на кухню вышел заспанный Емельяныч:
– Что за крик, а драки нету. О чем это вы тут балакаете?
– Доброе утро, Емельяныч, – радостно приветствовала его Татьяна, – Ангелина Ивановна, как всегда, жизни меня учит.
– Ивановна, опять за свое, – забрюзжал Емельяныч, – надо тебе мужичка найти, что ли.
Ангелина Ивановна вспылила еще больше:
– Вечно ты, старый, со своими дурацкими советами. Это у тебя одни бабы на уме.
– У меня бабы, – хихикнул Емельяныч, – а у тебя мужички, да секса.
Очень понравилось нашему Емельянычу заморское слово «секс», которое привезли с собой фронтовики, и теперь он периодически вставлял его в канву разговора.
– Ах, ты старый развратник, – воскликнула Ангелина Ивановна, – откуда тебе знать, что у меня на уме?
– А оттуда и знать, что у всех у вас одна секса на уме, – без всяких сомнений заявил Емельяныч.
Услышав утверждение Емельяныча, Татьяна весело рассмеялась, А Ангелина Ивановна еще больше нахмурилась:
– Неисправимый ты человек, Емельяныч, дури у тебя в голове больше разума.
– Для кого и разум дурен, а для кого и дурь разумна, – парировал Емельяныч, – вот ты, Ивановна, слишком умом своим гордишься, а одного не можешь понять, что молодым без сексы никак не прожить. Правильно я говорю? – обратился он к Татьяне.
– Конечно, правильно, Емельяныч, – согласилась с ним Татьяна, – разве без секса дети бывают.
– Вот-вот, слушай Ивановна разумные речи. Смогла бы ты без сексы своих сынов воспроизвести? – спросил Емельяныч.
– Секс, слово-то какое противное, – скривилась Ангелина Ивановна, – когда я детей своих задумывала, у нас и в мыслях этого секса не было.
– Не было сексы, так траханье было, – хихикнув, сказал Емельяныч.
– Я тебе сейчас такое траханье устрою, что ты у меня своих не узнаешь, – схватив со стола сковородку, замахнулась Ангелина Ивановна.
Емельяныч поспешил в туалет и уже оттуда прокричал:
– Значит, трахалась, раз так взбеленилась.
– А ты, что, в штаны от страху наложил, похабник? – взревела Ангелина Ивановна.
– Не в штаны наложил, а так на тебя возбудился, что просто невтерпеж, – ответил Емельяныч.
Не дожидаясь окончания перепалки, Татьяна прошла к себе в комнату и затворила за собой дверь.
С Меченосцем обитатели коммунальной квартиры познакомились по—разному.
С Ангелиной Ивановной он столкнулся в коридоре, когда торопился пройти в туалет.
Увидев соседку, он по—дружески произнес:
– Здравствуйте, Ангелина Ивановна.
На что услышал недовольное:
– Уже знать представила.
Потом, по всей видимости, Ангелина Ивановна одумалась и пробурчала:
– Здравствуй, коли, не шутишь, не знаю, как звать – величать.
– Меня Павлом кличут, – представился Меченосец.
– Ну, Павлом, так Павлом, – пробурчала Ангелина Ивановна и проследовала в кухню.
– Вредная старушенция, – подумал Меченосец и забрался в туалет.
Первый раз со Светочкой Меченосец пересекся на кухне, когда вечером ставил на керогаз закопченный чайник.
– Здравствуйте, – поздоровался он и, упреждая вопрос об имени, представился, – родители меня Павлом нарекли.
– Очень приятно, – покраснев, произнесла Светочка, – а меня зовут Светлана.
– А по батюшке как? – спросил Меченосец.
– Можно просто Светлана, – разрешила Светочка.
Пока разогревался чайник, они перекинулись еще несколькими, ничего не значащими фразами и разошлись по своим комнатам.
Встреча с Емельянычем оказалась очень задушевной и продолжительной.
Татьяна не пришла еще с дневной смены, а Меченосец валялся на кровати и слушал пластинки.
Клавдия Шульженко напевала с пластинки о синеньком скромном платочке, когда в дверь тихонько постучали, и в комнату просунулось небритое лицо Емельяныча.
– Не помещаю? – спросил он и, получив разрешающий ответ, втиснулся в комнату.
Меченосец встал с постели и, придвинув стул, предложил Емельянычу сесть.
Емельяныч любезно согласился и, сев на стул, представился:
– Кирилл Емельяныч, а попросту Емельяныч.
– Павел, хоть попросту, хоть как, – представился Меченосец.
– Ну, молодец, – с восхищением осмотрел Меченосца Емельяныч, – никак из Сибири? – спросил он.
– Из Сибири, – подтвердил Павел и засуетился возле стола.
На столе появились бутылка столичной, хлеб, соленые огурчики и баночка консервов.
– У нас в Сибири за знакомство принято чебулдыкнуть, – сказал Меченосец, наполняя стопки».
– Как ты сказал? – переспросил Емельяныч.
– Чебулдыкнуть, значит выпить, – повторил Меченосец.
– Чудно, – покачал головой Емельяныч, но стопку со стола прихватил.
Они чокнулись за знакомство и, пропустив содержимое вовнутрь, захрумкали солеными огурчиками.
– А ты, значится, с фронта прибыл? – спросил Емельяныч.
– С Первого Украинского, – подтвердил Меченосец, – до самого Берлина дошел.
– Молодец, – еще раз похвалил Емельяныч, – поди, страшно на передовой-то было.
– По—всякому, бывало сердце в пятки так и шарахалось, – ответил Меченосец, – а глотнешь из фляги глоток или два, и оно обратно возвращается.
– Значит, с ентим делом, – показал Емельяныч на бутылку, – и на фронте половчей.
– А то, как же, – тоном бывалого солдата заявил Меченосец, – без спирта на фронте ни ногой. Как в атаку, так сто грамм, ну, а если, например, в окружении, так все двести.
– Неужь двести? – неподдельно удивился Емельяныч. – Двести, а иногда и поболе, – подтвердил Меченосец. – Ну, что ж, – перехватил инициативу Емельяныч, – тогда за вас, за фронтовиков.
Они выпили по второй, и Емельяныч попросил поставить пластинку с Лидией Руслановой.
Меченосец поставил пластинку, и в комнате раздался звонкий голос певицы:
Живёт моя красотка
В высоком терему,
А в тот высокий терем
Нет входа никому.
И тут Емельяныч расправил плечи и подхватил:
Я знаю, у красотки
Есть сторож у крыльца,
Но он не загородит
Дороги молодца.
И вот нежданным гостем
Войду я в терем к ней.
Была бы только ночка
Сегодня потемней.
Здорова будь, красотка,
Сбежим, моя краса,
Из терема на волю
В дремучие леса.
Пойдём там пир горою
В большом густом лесу,
И атаман женою
Возьмёт себе красу.
Давно готова тройка
Лихих, серых коней.
Была бы только ночка
Сегодня потемней.
Пока Емельяныч пел, Меченосец налил в стопки по третьей, и по окончании песни предложил выпить за Лидию Русланову, которая своими песнями была с ними на передовой.
Емельяныч с удовольствием выпил за любимую певицу и даже немножко прослезился.
Пришедшая с работы Татьяна застала в комнате умилительную сцену. Маленький, тщедушный Емельяныч смотрел снизу вверх на могучего Меченосца и непрерывно повторял:
– Пашка, как я тебя уважаю. Ты настоящий мужик, Пашка.
Увидев Татьяну, Емельяныч засобирался на выход, но она остановила старика и предложила выпить за его здоровье.
На этом поллитровая бутылка закончилась, а открывать вторую было не с руки.
После обеда Татьяна повела Меченосца в Зимний дворец. От его великолепия челюсть у Меченосца отвисла и он, как контуженый, только частично разбирал Татьянины слова.
До закрытия они смогли посмотреть только одну пятую часть этого уникального музея.
А завтра предполагался выходной, который они хотели полностью посветить Зимнему.
Но завтрашнее посещение Зимнего оказалось под угрозой.
В этот вечер Меченосец сделал большую глупость, пригласив Татьяну в Летний сад.
Там его громко окликнула напомаженная Вика: