даже не сразу это осознал, постояв в прострации несколько секунд. Выхожу из спальни и нахожу на первом этаже Марину Владимировну.
– Где Егор?
– На заднем дворе развлекается с этой – небрежно бросает домработница, поджав губы.
– Что? – переспрашиваю я, глубоко озадаченный. Что за день сегодня такой?! Партнёры пытались протолкнуть свои пункты в контракт, подчиненные безбожно косячат, теперь вот Марина Владимировна чудит.
– На качелях катаются. С этой вашей новой учительницей. Чему уж она Егорушку научит, я не знаю…
Не верю. Мне нужно это увидеть. Убедиться. Стоило мне завернуть за угол дома, как я услышал веселый детский смех. Смех моего сына, который я не слышал вот уже пять лет. Я остановился поодаль, не желая быть замеченным и разрушать иллюзию. Вдруг это игра моего воображения, и стоит мне моргнуть, как картинка исчезнет?! Но нет, Ева что-то рассказывает Егору, а мой сын открыто смеется.
Стараясь также быть незамеченным, возвращаюсь в дом и скрываюсь в своем кабинете. Но отвлечься и поработать не получается, потому что я все время отвлекаюсь на смех сына. Вспоминаю, как Егор любил эти качели, как также хохотал, когда Лена раскачивала его, и он кричал:
– Смотри, мама, я лечу к солнышку на небо! – а Лена смеялась в ответ.
Выглядываю в окно в надежде увидеть свою жену, но чуда не случилось: я все также натыкаюсь взглядом на вьющиеся лавандовые волосы.
Я злюсь. Нет, не на Еву. На себя. Потому что не понимаю, что происходит со мной. Потому что…неожиданно оказалось, что я живой. Что могу чувствовать. И мои чувства направлены на фею с лавандовыми волосами. А я не хочу ничего чувствовать! Гораздо проще, когда тебя ничего и ни с кем не связывает. Потому что однажды я уже любил. И эта любовь принесла страдания не только мне, но и моему ребенку. И повторения того кошмара наяву я не выдержу. Я не могу любить, просто не могу! Или…?
Мои мысли прерывает неожиданный стук в дверь.
– Извините, можно? – в кабинет просовывается лавандовая голова, смущенно улыбаясь.
– Заходите, Ева, – ловлю себя на мысли, что мне нравится то, как сочетается имя с ее внешностью. С виду девушка сама невинность: эти длинные волосы, легкий румянец от смущения, эти манеры и жесты…но это только на первый взгляд. В этих широко распахнутых глазах я явственно вижу порок и искушение, а эти сочные пухлые губы так и просят, чтобы их поцеловали. Или наказали. В зависимости от ситуации и обстоятельств. И опять же я четко понимаю, что хочу и того и другого. Именно с этой девушкой. Черт!
– Матвей Михайлович, – робко произносит Ева, переминаясь на пороге.– Есть минутка? Я хотела бы поговорить.
– Проходите, присаживайтесь, – жестом показываю на кресло напротив, предлагая сесть, а сам с удовольствием слежу за девушкой. Она прекрасна: гибка, грациозна, в ней есть даже какая-то аристократичность, и я бы поверил в это, если бы точно не знал, что девушка из простой семьи. – Внимательно слушаю, – произношу, складывая пальцы домиком. От греха подальше. Чтобы не было соблазна прикоснуться. Так надежнее.
– Это касается Егора…
– Так…
– Дело в том, что… Наверно, вы замечали, что мальчик несколько замкнут и моментами уходит глубоко в себя…
– Егор абсолютно здоров, – жестко перебиваю, моментально разозлившись. Ева не первая, кто намекает, что Егора надо показать специалистам, и он нуждается в помощи психолога и психиатра.
– Я и не намекала, что с ним что-то не так! И в мыслях не было. Егор-абсолютно нормальный и здоровый ребенок. Просто в силу обстоятельств рано повзрослевший. Мы сегодня говорили с ним, и он признался…в общем, Егору вас очень не хватает, и мальчик очень скучает. И поэтому у меня к вам просьба: вы…, – Ева мнется, отводя взгляд в сторону. Но все же глубоко вздыхает и решительно заканчивает: – Вы не могли бы проводить с ним больше времени?
Ева не сказала ничего такого, чего бы я в глубине души не знал и не понимал. Да, я действительно разрываюсь между бизнесом и сыном. Но я каждую свободную минуту стараюсь проводить с ним. Но я боюсь. Я, взрослый, тридцативосьмилетний мужик боюсь. Нет, не своего сына. А того, что я могу сделать что-то не так или сказать что-то не то, и глаза Егора снова станут пустыми и безжизненными.
Я понимаю, что Ева права на все сто, но отчего-то мгновенно зверею. И, не отдавая себе отчета, начинаю ее отчитывать, как нашкодившего ребенка.
– Напомните мне, пожалуйста, Ева, в качестве кого вы были приняты на работу?
Учительница моего сына слегка прищуривает глаза, недобро глядя на меня, но все же нехотя цедит:
– В качестве репетитора по английскому языку.
– Тогда почему вы превышаете полномочия и лезете туда, куда не следует? Или может у вас есть диплом психолога?
Ева молчит и отворачивается в сторону, сжав кулаки. Она понимает, что в данной ситуации я тоже неправ, и могла бы давно поставить на место и хлопнуть дверью, но продолжает стоять на месте, сцепив зубы. Очевидно, что ей нужна эта работа, поэтому девушка терпит мои тиранские замашки.
– Не слышу, Ева, – добавляю масла в огонь, и девушка снова поворачивается в мою сторону, одарив меня презрительным взглядом.
Мне тридцать восемь, и за свои годы я видел много прекрасных женщин. Кто-то одаривал меня загадочными улыбками, кто-то заинтересованным взглядом, некоторые заходили дальше и при первом же взгляде кидали соблазнительные намеки. Но ни одна из них не завела меня, как только что Ева. Она блеснула на меня своими небесно-голубыми глазами, а я ловлю себя на мысли, что хочу намотать ее лавандовые волосы на кулак и попробовать эти губки бантиком на вкус. Уверен, что они сладкие, как мед.
– Нет, Матвей Михайлович. Извините, что влезла не в свое дело, – едко выплевывает последнюю фразу. Знаю, что она сейчас думает, что я – деспот и тиран, но так будет лучше. Потому что я не должен к ней ничего чувствовать. Потому