— Амброзия! — крякнул Фролыч и всадил остаток в место для приема пищи.
Чудо-настойка была легка, в меру сладка и пилась, как чай! Потянувшись к банке для повтора, он услышал страшное, почти приговор.
— Фролыч, что-то мне кажется, что это была волчья ягода! — убил его Василич. Оттенка сатиры или юмора в его голосе не было. Были только кости с черепом на голубом фоне его глаз.
— Да нет, фигня! Мы же пока живы! — неудачно попытался успокоить его Фролыч. — Вообще-то, странный какой-то вкус… А давай кого-нибудь, кто в ботанике разбирается, позовем попробовать.
Выглянули в коридор. Там, естественно, оказался особист.
— Витьк, а Витьк? Выпить хочешь? — неуверенно спросили его.
Витька захотел. Очень! Поэтому предложенные полстакана хряпнул разом, после чего и ответил на их вопрос: «Однозначно — облепиха! У сливы другой вкус! Наливай еще!»
Обрадованные, друзья налили чекисту полный стакан. Тот сел поудобнее на койку и благостно влил жидкость в святая святых, то есть — в себя.
Стало так хорошо и тепло на душе, что, проигнорировав присутствие контролирующего органа, налили по стакану и себе. Чокнулись, включили подъемные механизмы рук и ЗАСТЫЛИ: Витек, пустив слюну, закатил глаза и медленно сполз по переборке! Дальше была тишина — жуткая, зверская тишина.
— Кажется, это была волчья ягода… Отморячились! — прошептал Фролыч, подумав, что пора топиться.
— Кто? — не понял друг.
— Он — точно, а мы — наверняка. Не ботаник ты, Василич, не ботаник…
— Думаешь, ошиблись? — ойкнул Василич.
— А ты их цвет помнишь? Точно желтые или красноватые? — тужился Фролыч.
— Хрен его знает, вроде желтый. Может, обойдется? — всхлипнул друг.
— Нет, это редкий песец, стопроцентный. Смотри, как побелел!
Несчастные еще минуту стояли как вкопанные, пока не поняли, что перед тем, как топиться, надо сбегать за доктором. Они уже были в двери, когда вдруг услышали «Хр-р-р-р-р-р-р» — протяжный богатырский храп из угла каюты.
— Ты знаешь, — сказал мне Фролыч при встрече, — с тех пор я люблю храпящих особистов. Храпит — значит, жив!
Михаил Крюков
О людях и самолетах
От автора
Родился в 1957 году, в Москве.
Я не Лев Толстой, поэтому детство, отрочество и юность описывать не буду и, хотя я и не Максим Горький, сразу перейду к разделу «В людях».
«В людях» я работал в оборонке, на предприятии, выпускавшем (да и сейчас выпускающем) радиолокационные станции.
Чтобы понять, как эти станции ведут себя в войсках, решил написать рапорт и на пару лет надеть лейтенантские погоны. Судьба, однако, рассудила по-своему, и погоны я снял только через 23 года, дослужившись до подполковника.
В армии получил еще два высших образования и вступил в КПСС. Несгибаемый (но без фанатизма) марксист-ленинец, верный последователь, продолжатель и все такое.
Большую часть службы занимался преподавательской работой.
Сейчас в свободное от модерирования сайта www.bigler.ru время продолжаю преподавать.
Кадет Биглер (Михаил Крюков, подполковник запаса, модератор сайта)
РОДНАЯ РЕЧЬ
После окончания училища старший лейтенант Спицин попал в Южную группу войск, в Венгрию. Поскольку вероятный противник был, что называется, под носом, службу тащить приходилось по-настоящему, да и вообще, Спицин был парнем добросовестным, втайне мечтал дослужиться до майора и в общагу приходил только ночевать.
Контакты с местным населением не поощрялись, да и особой необходимости в них не было. По-мадьярски Спицин, как и положено нормальному советскому офицеру, не знал ни слова, а стимула изучать язык у него не было, так как единственное чувство, которое вызывали у него местные женщины, была оторопь. Ну, и еще Дракула почему-то вспоминался, хотя Влад Цепеш, как известно, был мужчиной и проживал в соседней Румынии. Так что, в течение года или полутора лет старший техник Спицин перемещался исключительно по маршруту аэродром — столовая — общежитие, честно заработанные форинты укрепляли надежду на покупку в Союзе автомобиля… как вдруг все изменилось.
Началось с того, что разбился один из полковых Су-7Б. Точнее, не разбился, а столкнулся с землей, а еще точнее — с болотом. Летчик сумел катапультироваться, а самолет ухнул в недра местной Гримпенской трясины. «Сушку» решили не доставать, но кое-какая аппаратура с самолета в жадные, загребущие лапы разведки вероятного противника все-таки попасть была не должна.
Для археологических раскопок отрядили целую команду, старшим которой по честному офицерскому жребию выпало быть, естественно, Спицину.
Через 15 минут после начала работ стало ясно, что приехали зря. Достать самолет из болота не удалось бы и взводу Дуремаров, не говоря о дохляках из ЦРУ. Да и не стали бы они нырять в вонючую, взбаламученную грязь за аппаратурой с Су-7Б…
Стоило только вычерпать из ямы часть жижи, как она с довольным чавканьем возвращалась обратно. Со стороны это выглядело так, как будто ненормальные русские решили перемешать болото.
Осознав убыточность идеи, работы решили прекратить. Кое-как отмывшись в том же болоте, голодные и злые солдаты погрузились в «Урал».
Дорога в гарнизон проходило через мадьярское село, в котором играли свадьбу. Машину остановили и жестами объяснили, что за здоровье жениха и невесты следует выпить и закусить. Спицин заколебался. С одной стороны, молодой организм требовал своего, и при виде накрытых столов начал подавать недвусмысленные сигналы, но, с другой стороны, возможны провокации и куда девать пистолет?! «Если пьянку невозможно предотвратить, надо ее возглавить», — лицемерно подумал старлей и скомандовал: «Из машины!».
Измученные трезвым образом жизни и армейской пайкой, воины мгновенно утратили боеготовность. Сладенькие венгерские вина в течение получаса снесли башни у всех солдат. Спицин держался дольше. Впоследствии он смутно припоминал, что хозяин дома повел его осмотреть винный погреб. У каждой бочки, покрытой плесенью и пятнами селитры, он останавливался и предлагал попробовать «маленький стаканчик». До конца погреба не дошли.
Под утро хозяин вместе с гостями собрали русских гонведов, аккуратно уложили в кузов «Урала». Мадьяр сел за руль. У ворот КПП деликатно посигналил: «Забирайте своих»…
Через две недели Спицина вызвали к начальнику штаба.
— Планируются большие учения с перебазированием. Передовая команда убывает на новый аэродром через неделю, но надо съездить, посмотреть как там, и вообще… Поедешь вот сюда, — начальник штаба ткнул карандашом в карту, — досюда вроде электричка местная ходит, а там — на автобусе, ну, или на попутке… Опыт общения с местным населением у тебя есть, — ухмыльнулся НШ, — езжай, алкоголик!
Спицин достал блокнот, наклонился над картой и содрогнулся. Простые, привычные русскому уху названия венгерских городов Секешфехервар, Ходмезевашархей и Терексентмиклош, взявшись за ручки, пустились перед его помутневшим взором в пляс.
Название конечного пункта Спицину удалось перенести в блокнот с карты только с четвертого раза, о том, чтобы его запомнить, не было и речи…
Кое-как добравшись на местном поезде до промежуточной точки, старлей впал в мрачную задумчивость. Какой ему нужен автобус он, понятно, не знал, а если бы знал, не смог бы спросить, а если бы смог спросить — не понял бы ответа. Оставалось одно — голосовать.
Спицин вышел на пустынную утреннюю дорогу. О том, что с водителем придется тоже как-то объясняться, он старался не думать.
Внезапно он услышал до боли знакомый, можно сказать, родной звук. Из-за поворота вывернулся «Урал» характерно-зеленого цвета. Подобно Робинзону Крузо, увидевшему на горизонте парус, Спицин заметался на обочине. Спасение пришло в лице пехотного подполковника.
— На аэродром? Садись!
Спицин привычно полез в кузов.
— Ты куда?! — удивился пехотинец, — у нас так не делается!
В кузов был отправлен водитель «Урала», солдат, подполковник сел за руль, а Спицин, не привычный к таким церемониям, устроился на правом сидении.
На КПП к «Уралу» подлетел наглаженный сержант:
— Товарищ подполковник, помощник дежурного по КПП сержант Кириллов!
— Проводишь старшего лейтенанта да авиационного КП. Знаешь, где это?
— Так точно!
Сержант без команды подхватил спицинский чемодан.
На чисто выметенной аллее, обсаженной аккуратно подстриженными кустами, встречные солдаты при виде старшего лейтенанта переходили на строевой шаг и четко по уставу приветствовали его; непривычный к такому строгому соблюдению правил воинской вежливости Спицин пугливо козырял в ответ. Когда у солдатской столовой ему отдал честь прапорщик, Спицин так растерялся, что не ответил на приветствие.