Остановив ее блестящим полуботинком, Колчак очень естественно улыбнулся и спросил:
— Пьешь? Или за картами приходил?
— Пью… за картами, тащ контрамирал.
Моя детская паника умилила старого волчару. Хмыкнув, он ступил на «бороду Макарова», открывая мне фарватер.
Я опять вставил бутылку, но уже в левый рукав и через пятнадцать минут пытался отдышаться в своей каюте. Бутылка зло сопела в рундуке. Сопение выдало…
В дверь постучались. На пороге стоял улыбающийся механик:
— «Шило» есть?
— Нет, дядя Миша.
— Не ***** («обманывать» — разговорный русский). Доставай!
— Меня начальник через клюз протащит! Смилуйтесь!
От неравноправного диалога нас отвлек повторный стук в дверь. Механик юркнул на шконку и задернул штору. На пороге стоял помощник Гога. Неравноправный диалог на разговорном русском повторился.
— Гога, этот шкет не понимает, что Саня, его начальник — наш друг, и что Саня дал добро это «шило» съесть, — сказал механик, откинув полог. — Наливай!
— Можно, я у Сан Владимыча узнаю?
— Узнай, он сейчас у комбрига на совещании. Наливай же!
Через полчаса довольные «садисты» ушли, унося с собой полстакана, «необходимых для протирки рефмашины». Но я-то знал, что у моего шефа суточная норма — полстакана чистого без закуски враз. И не более, но и не менее.
Зазвонил телефон:
— Кто говорит?
— Облом! Быстро в мою каюту!
— Где карты?
— Не готовы. Завтра.
— А где «шило»? — дохнул шеф знакомым перегаром.
— Ваши друзья схарчили.
— Что-о-о? К 18.00 бутылку на стол! Сход на берег — через «шило»!
Поняв, что со мной сыграли одну из флотских шуток, начал действовать. Сход на берег был нужен как воздух!
— Дима, пол-литра шила срочно! Отдам через неделю! — кинулся к корабельному стоматологу, зная, что тот только что получил 10 литров чистого медицинского на поход.
— Бутылка моего спирта — это бутылка хорошего коньяка! — заупрямился док.
Через полчаса мы уже разливали бутылку грузинского «чая». В 18.00 «шило» сопело на столе моего шефа.
— Люблю военных! — крякнул он. — Добро на сход! Впредь будь бдительнее!
ЖИВЕТЕ ВО РЦЫ
— Рубка дежурного — каюте старпома, рассыльного ко мне.
— Есть!
— Дзынь!
— Рубка дежурного — ют, тащ, к Керимбабекову земляки приехали. Прошу добро спустить Бабека на стенку.
— Только в сопровождении дежурного по низам. Вызывай сам!
— Дзыынь — дзынь!
— Дежурный, я долго буду ждать рассыльного?!
— Уже летит, тащ третьего ранга.
— Дзынь!
— Таварищт старыши лэтнант, матрос Керимбабеков. Там зэмэлы ка мнэ пршлы. Пращю дабро на схот!
— Бабек, я же сказал, Ъ, только в присутствии дежурного по низам! Дзыынь — дзынь!
— Тащ, второй статьи Кузин. Прибыл с почты. Посылки раздавать будем?
— Сколько?
— Двадцать…
— Дежурным по боевым частям и службам наверх!
— Тащ, рассыльного вызывали?
— Ты где, ступидо, был?
— Бабека искал — к нему земели приехали.
— Так вот же он стоит!!! Пулей к старпому!
— Тащ, мэнэ зэмэлы ждют. Прщю добро схот.
— Где твои гюйс и берет, чувырло?! Марш вниз — через минуту у меня!
— Дежурному по низам прибыть в рубку дежурного!
— Дзыынь — дзынь.
— Каюта 12, мичман Побегайло слуша-а-а-ик-ет.
— Павло, где эта сволочь?!
— Хто?
— Вовка — мой дежурный по низам, Ъ!
— Га? Якой?
— Поцикайло, Ъ!
— Тю, не знаю!
— Открывай дверь, гад! Открой, киевский шлепок, постреляю на хрен!
— Ну, шо ты, выпить хочешь?
— Ой, мама мины. Когда ж он успел заложить за шкентель?
— Брааатан, захди! Павлуха, налей ему, Ъ.
— Рынду набью, урод! Урод! Сиди — не высовывайся — смена через три часа. Появишься — трупом сделаю!
— Рубка дежурного — каюте старпома. Почему на борту моего корабля, мля, подаются неуставные команды!?
— Какие, тащ?
— Где дежурный по низам?! Почему вызываете его по трансляции?!
— На камбузе. Проверяет качество пищи!
— Хрен там, здесь я!
— Хохол, я ж тебе сказал в каюте сидеть! Урод! Веди Бабека на стенку. И не возвращайся! Оба! На хрен оба скройтесь в тумане!
— Рубка — старпому. Кто там бубнит? Бубнило порвать?
— Да нет, тащ третьего ранга. Это механик мимо проходил.
— Вахтенный журнал мне на проверку! Срочно!
— Вы что, дежурный, большую приборку на корабле отменили собственным приказом, Ъ!?
— Есть! Будет исполнено!
— Уроды, уберите посылки из рубки! Рассыльный, попробуй дотянуться до «Лиственницы». Держись, Ъ! Больно?
— Тащ, счассс…
— Дзыыыынь! Начать малую приборку!
— Гад! Га-а-ад! БОЛЬШУЮ! На! Больно? Потерпи, сынок, я тебя через час совсем урою! Сволочи, посылки за борт! Сволочи!
— Тащ лэтнант, матрос Керимбабеков. Мэнэ зэмэлы ждют.
— А-А-А где Поцикайло?!
— Сказал мэнэ у каюта ждат.
— Дежурному по БЧ-5 наверх! Ваня, тащи раздвижной упор к каюте 12. Ломай ее, Ваня!
— Тащ, так это… Сломали… а она это…
— Что?
— Пустая! В иллюминатор ушли…
— Дежурный — старпому! Срочно ко мне!
— Почему в вахтенном журнале нет записей о прибытии на борт и сходе капитана 1 ранга Волобуева, фуева?! Сдать дежурство! Сегодня заступаете по новой!
— Тарщ, дети…
— Еще наделаете, если этих жена отсудит.
…
— Заступающей вахте построиться на юте!
— Поцикайло, а ты куда, кабан?!
— Тю, на сход!
— Убью, «вассер» не успеешь крикнуть! Сволочь! Сволочь!
…
— Пап, а почему тебя два дня не было?
— Папа, а мы на почту за посылкой от бабушки сходим?
— А мама сказала, чтобы ты нам пищу приготовил вместо того, чтобы «шило» глотать! Пап, это такой фокус?
— Пап, а пап, распишись в моем дневнике за полгода — училка ругается.
— Скажи… своей… бабушке: Посылки за борт! Училку — в расход! Маму вашу — к узбекам! Поци-ик-ик-кайло, убью!
…
— Дяденька доктор, он у нас, вообще-то, папка хороший. Вы его сильно не связывайте, а то у него «шило» внутри. Он его проглотил. Больнааа…
— Воды!
— На, пей, старлей.
— Не этой! В море отпустите, сволочи!
…
— Аврал! По местам стоять! С якоря и швартовых сниматься!
— Вахтенный офицер — каюте старпома. Почему, Ъ…
…
— Папочка, у мамы все хорошо. Дядя Сирежа мелицанер ее возит на работу и дамой. Бабушка приехала, и сама наканец получила посылку. Она тебя любит — когда видит твою фатографию на сирванте — чмокает губами, но очень смишно: «Чмо-чмо-чмо!». Папуль, возвращайся скорее!
ЗОРКИЙ СОКОЛ
Вы когда-нибудь видели птицу, бьющуюся в окно? Она бьется яро, но глупо. Птица видит цель — небо, но не видит препятствия, причины, вызывающей ее недоумение и бессильный гнев.
Гавайская сова, которую ветром унесло далеко от берега Гонолулу, была такой же: обязанная выглядеть философски, она выглядела запуганным «фридом файтером».[1] Сова сидела в теплом уютном углу на ходовом мостике, куда ее принес спасший от гибели в штормовом море сигнальщик, и с ужасом глядела на стоящих перед ней больших и лысых коммунистов.
— Съедят! — подумала птица.
— Жалко птицу! — подумал осовевший от качки командир и приказал принести воду и сырого мяса.
— Накормят и убьют! — решила сова и еще раз попробовала разбить толстое стекло.
— Что ж ты такая мелкая? Не кормят американцы? — спросил этот толстый коммунист, пытаясь привлечь внимание птицы к куску мяса.
— Так просто меня не съешь! — крикнула сова на пернатом языке с гавайским акцентом и нагадила.
— Ладно, — сказал толстый, — сиди, сохни. Высохнешь — полетишь домой. Штурман, рассчитай курс — подскочим поближе к Оаху. Сильный ветер — боюсь, не долетит.
— Пора. Сейчас или никогда! — решилась сова и, увидев берег, стала биться в стекло, едва не ломая крылья.
— Выпустите ее! — приказал командир. Откинулись барашки, рама пошла вверх, давая свободу.
— Фак ю![2] — победоносно крикнула птица, взлетая вверх.
— Жалко птицу! — повторил командир, увидев ее падение в воду.
Поведение этой совы мне напоминает молодого политработника, недоумевающего в бессильном гневе от невозможности преодолеть невидимое препятствие, отделяющее его от осовевших слушателей.
Его, молодого выпускника Киевской школы полиморсоса, взяли в море на стажировку. Он помогал нашему заму клекотать на комсомольских собраниях, а в короткие перерывы — учиться пить кровь у командира. Стоял он птицей на ходовом, справа от командирского кресла, и соколиным взглядом пялился в океан — пытался вспомнить заданный ему в этой школе штурманский уклон. Но это был не уклон, а дифферент, переходящий в девиацию с моральным склонением.