Днем он пришел проведать меня. Принес еду из фастфуда и содовую воду. С этого момента мне трудно восстановить подробную последовательность событий. Наверное, он приходил по крайней мере раз в день и приносил еду и питье. Я впала в полную зависимость от него. Приходя, он снимал наручники, чтобы я могла поесть. Он принес ведро под туалет. Я ненавидела моменты, когда он снова надевал наручники, так что получалось — я ждала его прихода и минуты освобождения от них. Наручники хотя и были отделаны мехом, все равно въедались в запястья, кожа под ними не просыхала. В комнате было жарко, и с меня тек пот. Он сказал, что пытается раздобыть кондиционер и поставить в комнату. Между тем он принес вентилятор, который давал большое облегчение. Я спрашивала каждый день, когда он отпустит меня домой. Я не могу дословно воспроизвести ответ, но смысл сказанного вполне представляю.
Он пытался заставить меня улыбнуться, подражая различным смешным голосам. Он изображал английский акцент, техасский акцент, австралийский акцент. Воспринимаю это как часть плана по манипулированию мною в попытке примирить меня с ним. Он использует все возможности для завоевания моего доверия. Он стал для меня всем. Я зависела от него полностью — еда, питье, туалет. Он был для меня единственным источником развлечений. Мне так не хватало человеческого общения, что я уже с нетерпением стала ожидать его прихода; это выглядело так, как будто он приносил мне подарок в виде собственной персоны. В течение месяцев он был для меня всем миром. Я очень много спала. У меня не было других занятий, сон помогал лечить разбитое сердце. Кошмар стал моей средой обитания. Я мечтала научиться летать. Когда я просыпалась, то не имела никакого представления о времени. Немного света проникало сквозь полотенце на окне, вот и все. Я научилась определять время по посещениям Филлипа. Я знала, что он приносит еду ночью. Он не притрагивался ко мне с того эпизода в ванной комнате, пока не наступил один день. Примерно неделю спустя…
Первый раз
Слышу грохот замка и знаю, что он пришел меня кормить. Я очень голодна сегодня. Не помню, когда ела в последний раз. Не знаю, сколько суток я уже провела в этой комнате. Говорю себе, что надо считать дни, чтобы, когда меня спасут, знать, сколько меня продержали именно здесь. У меня нет возможности вести счет. С одной стороны, из-за наручников тяжело владеть руками, с другой стороны, у меня нет, на чем писать, и нечем писать.
Он всегда приносит мне содовую. Если сохранять обертки от соломинок, я потом смогла бы их посчитать, но он всегда забирает с собой весь мусор, а затем надевает наручники, так что у меня нет возможности спрятать обертку. Я пытаюсь вести счет дням по количеству закатов. Но я так легко засыпаю, что, когда пробуждаюсь, уже темно. Немного света проникает через оконце. Или раннее утро, или вечер. Когда на небе солнце и дует ветер, тень, отбрасываемая деревом на полотенце на окне, похожа на повешенного человека. Я прозвала это дерево «деревом палача». Однажды любопытство взяло верх, и я изо всех сил попыталась встать на ноги, сражаясь с наручниками. Мне это удалось, и я решила посмотреть, что за окном. Я схватила угол полотенца зубами и тянула и шевелила его, пока не освободила часть окна для осмотра. Во дворе ничего не оказалось, кроме средних размеров дерева с длинными ветками и густой листвой. Мне приятно видеть дерево, у меня нет сил уже выносить одиночества. Очень странно не ходить в школу каждый день. Иногда я скучаю по школе, а иногда мне приятно, что не надо вставать и идти туда. Однако я так скучаю.
Тут совершенно нечем заняться. Я придумываю истории. Однажды я придумала мальчика, который прилетел со звезд. Он летает по миру и, когда слышит, как плачет ребенок, всегда является выяснить, в чем дело. Я придумала, что однажды Звездный Мальчик услышал, как я плачу, потому что я плачу каждый день. Он решил, что я плачу не просто так, и перевернул землю в поисках меня. Когда он меня находит, он распахивает окно моей тюрьмы, я беру его за руку, и мы летим вокруг света. Но потом он возвращает меня в тюрьму, сама не знаю почему.
Я слышу гулкие шаги моего тюремщика в соседней комнате. Он входит в дверь с молочным коктейлем в руке. Сначала я улыбаюсь ему, хочу показать, что со мной все в порядке. Почему-то я думаю, что мне важно казаться довольной рядом с ним. Он садится и говорит, что сегодня нам кое-что предстоит. Он говорит, что даст мне коктейль и поесть после того, как мы закончим. Закончим что?
Внезапно я больше не хочу есть. Внизу живота появляется это ужасное чувство. Я хочу, чтобы он ушел, и хочу уйти сама. Я говорю ему, что не голодна и хочу домой. Он ставит коктейль на полку и наклоняется ко мне. Он велит снять полотенце и лечь на одеяло. Он снимает с меня наручники и вновь сковывает ими мне руки, но уже не за спиной, а спереди. Затем он садится рядом со мной и объясняет, что он собирается делать. Он снова встает и снимает всю одежду. Я не хочу, чтобы он это делал. Начинаю плакать. Он заводит мои скованные руки за голову. Я чувствую себя такой беспомощной и уязвимой. Такой одинокой. Он ложится сверху. Он тяжелый. Я продолжаю плакать. Он говорит, что все быстро закончится и мне бы лучше не сопротивляться, так как в этом случае ему не придется быть агрессивным. Я ничего не понимаю. Он раздвигает мне ноги и вставляет свою твердую штуковину мне между ног. Меня словно разрывают на две части. Наверное, это выйдет у меня из живота. Я такая маленькая, а он — большой.
Почему он делает это? Разве это нормально? Я пытаюсь вывернуться и сдвинуть ноги. Он берет мои ноги и силой разводит их. Он слишком большой и тяжелый для меня. Он держит мои руки за головой. Пытаюсь думать о чем угодно, только не о том, что со мной происходит. Смотрю куда угодно, только не ему в лицо. Чувствую слезы на щеках. Он издает странные звуки, хрюкает, пот течет с него прямо на меня. Мне трудно дышать. Внезапно он очень громко хрюкает и содрогается, придавливая меня всем своим весом. Я не могу шевельнуться. Он спрашивает, все ли со мной в порядке. Говорит, что в следующий раз будет легче, если я не буду сопротивляться. Говорит, что не будет так больно. Думаю про себя, что если бы ты этого не делал, мне бы вообще не было больно. Но я так испугана его действиями, что и слова против сказать не могу. Про себя я кричу: «НЕТ, Я НЕ В ПОРЯДКЕ… СЛЕЗЬ С МЕНЯ! Почему ты делаешь это? Что все это значит?» Он говорит, что все закончено, встает и сообщает, что принесет мне помыться. У меня кровь «там, внизу».
Я напугана. Я умираю? Почему идет кровь? Он говорит, что все в порядке, просто «моя вишенка лопнула». Не понимаю, что это значит. Он уходит и возвращается с ведром горячей воды и мочалкой. Снимает с меня наручники и говорит, что пойдет в другую комнату, а я пока могу вымыться. Моюсь и заворачиваюсь в чистое полотенце, сажусь опять на одеяла. Молочный коктейль забыт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});