Читать интересную книгу Приключения агента Эжена - Владимир Кучин

Тут, я должен отметить, что Лулу Бандиян после войны иногда покидала барак своего мужа Луку Бандияна и уезжала в Новый Орлеан, где девушки ее грациозной комплекции легко находили обеспеченную клиентуру среди моряков – ветеранов войны. В Новом Орлеане одним таким ветераном войны был неизвестный мне советский тайный агент. Его снабдили нужной сверхсекретной вагинальной свечкой, а он представил в Центр досье на возможные объекты внедрения. Возможно, работа мужа Лулу на полусекретном заводе в Питтсбурге сделала свое дело. Советский агент воспользовался услугами Лулу, подменил ее противозачаточное средство, и она к радости моего небиологического отца Луку Бандияна родила ему в Питтсбурге мальчика. Это был я – Эжен Бандиян.

Загадкой для меня остается тот факт, что без всякого, казалось, внешнего толчка в моем пятнадцатилетнем сознании всплыла фраза про Элвиса, тем более что Элвис Пресли в момент моего «внедрения» был неизвестен. Я предполагаю, что были какие-то корректоры «Винограда», которые ко мне направлялись. Особо подозрительна мне немка-сиделка, которая в самом начале шестидесятых годов приходила несколько раз в гости к моей матери. Эта престарелая фрау Зиммер или Биммер часто говорила с Лулу Бандиян на французском языке, а себе под нос бормотала что-то по-немецки, что вполне могло быть акустическим кодом, воздействующим на меня. Как минимум после ее визитов я непонятно откуда стал проявлять интерес к немецкому языку и к концу школьного обучения его прилично знал.

Имеются ли другие агенты, которые вошли в жизнь с помощью «Винограда» я информации не имею, как непонятно мне выполнил ли я свое подлинное боевое задание, или мне его заменили на другое.

Западная Германия, Ильцен

Прошло три месяца или чуть больше с начала моей службы на тренировочной базе разведбатальонов сил спецназначения морской пехоты. В один из воскресных дней, когда учебных занятий, тренировок и прочей принудиловки не было, но мы должны были торчать в расположении своей команды, так как были в «оперативном резерве», вахтенный вышел из сержантского кубрика и громко проорал о минутной готовности учебной команды G3, то есть моей, к общему построению на плацу. Сообщение застало меня у телевизора. Я отнес свой табурет в кубрик нашего отделения, надел пилотку, куртку и побежал на плац. Капралы быстро провели построение. И, когда наш ужасный сержант Колд с фуражкой в левой руке, что уже не предвещало ничего хорошего, вышел из двери каюты нашей команды и спустился на одну ступеньку – капрал учебного отделения Н1 бросился к нему и доложил о построении. Колд как обычно кивнул ему всем туловищем, не сгибая бычью шею, и прошел к центру нашей шеренги.

«Парни», рявкнул он, «командование решило, что вам пора завершать свой балдеж на этом Калифорнийском пляжике. Вы все произведены в рядовые и зачислены в кадровый состав разведывательного батальона 91. Скоро мы отправимся к старым телкам в Европу. Но не думайте, что там, в пивных краях, мамочка даст вам пососать свои сиськи. Я вчера приказом назначен кадровым командиром вашей роты. Командирам отделений приказываю обеспечить получение рядовыми их личного оружия, боекомплекта, сухого пайка на трое суток, и прочего скарба. Вылет из Огаста, штат Мэн, утром. Наш Геркулес уже заливают керосином. А сейчас справа по одному бегом в сержантский кубрик для бюрократии, подписок-расписок и прочей идиотской хрени. Капрал, командуйте!»

После ужина мы по отделениям сидели в готовности к вылету в своих кубриках. Наконец-то я получил денежное довольствие за три учебных месяца. Толщины бараньей котлеты с плаката в Колумбусе эта пачка купюр не достигала, но настроение, обычно весьма поганое, мне улучшила. За полночь объявили построение, потом мы колонной по два дошли до главных ворот базы, запрыгнули в грузовики, капралы зашнуровали тенты изнутри и мы поехали. Ни один офицер центра, включая командира нашего учебного батальона первого лейтенанта Ласси, нас не проводил. Сержант Колд был прав – ни одна мамочка не давала нам свою сиську.

Всю ночь мы ехали в грузовиках до военного аэродрома в Огаста. По приезде капралы отпустили нас в здание аэропорта на двадцать минут на всякие естественные потребности. Я покурил, сходил в сортир, сожрал большой кусок консервированной колбасы из сухого пайка и запил его сельтерской из пластикового пакета. Светало, когда мы погрузились в Локхид Геркулес. Внутри лайнера половина кресел была отвинчена и на освободившейся площадке были уложены и привязаны тросами к полу чугунные радиаторы. Вонючий капрал Битер шепнул нам, что мы летим в Исландию, а оттуда в Гамбург в Западной Германии. На кой хер нужно было везти радиаторы из Америки в Германию это, я думаю, знали только на самом верху в Пентагоне. Мне кресла не досталось, но я шикарно устроился на брезентовых почтовых пешках в самом хвосте лайнера в почтовом отсеке. Примерно через полчаса после посадки и проверки капралами личного состава 130-й Геркулес запустил сначала первую пару своих пропеллеров, затем вторую, начал рулежку, разгон и оказался в воздухе. Вскоре сержант Колд созвал капралов и дал им какие-то указания. Наш капрал Битер так передал его приказ: «Курить, срать, ссать в полете запрещается. Лайнер перегружен, и пилоты отстегнули бочки для дерьма, чем довели полетный вес до взлетного. Гальюны заперты. Если кому невтерпеж – и он обделается – получит двое суток ареста немедленно по прилету в Гамбург. Хорошая новость – до Исландии 4 часа лета и там мы приземлимся на час или больше». Все четыре часа полета до Исландии я сладко спал на первоначально довольно колючих мешках с почтой, которую для придания ей мягкости мне пришлось утрамбовать прикладом моей штурмовой винтовки.

Когда Геркулес начал снижение, я проснулся. Пилоты выполняли разворот против ветра и так заложили вираж на левое крыло, что я свалился с почтовых мешков к двери запасного выхода. Это вызвало большую радость у парней моего отделения, и они сопроводили мой трюк всякими дружескими комментариями, самый мягкий из которых был – «доигрался карпатский говнюк Рыбачек» – жизнь продолжалась. Лайнер стал терять высоту и делал это с надрывным ревом моторов очень резкими рывками. Колбаса, сожранная мной в Огаста, объединилась с шипучей сельтерской, и эти продукты попыталась освободиться из моего желудка, но я удержал их силой воли и страхом очевидного ареста за облеванные мешки с почтой. Сделав несколько козлов, покрутившись и повиляв хвостом, 130-й Геркулес остановился. Все иллюминаторы у нас были задраены и «что же там за бортом» мы не знали.

Сержант Колд вышел из кабины пилотов, а он летел именно там, посмотрел на наши заспанные рожи и пролаял: «Парни, поздравляю, вы в Европе на островке Исландия. Стоянка сорок минут. Когда я покину борт, можете выползать на взлетную полосу. Температура за бортом десять градусов по Фаренгейту, в домик аэропорта идти не советую, справа по борту прекрасное место, подготовленное для вас вашими предшественниками – там вы и проделает все свои делишки, да не обморозьте свои окурки на исландском ветерке.» Сержант Колд нас не обманул – исландский ветер обжигал. Справа, ярдах в двадцати от взлетной полосы, в каменистой тундре располагался огромный шершавый кусок льда грязного желто-коричневого цвета величиной с три хоккейных поля. Это была замерзшие моча и кал американских военных путешественников. Мы бодро дошагали до этого странного стадиона, встали по ветру – то есть в направлении кабины пилотов нашего Геркулеса и в семьдесят две струи произвели свежую горячую заливку полярной ледовой арены. Я покурил, посмотрел на какую-то страшно далекую низкую гору, и залез по трапу в теплое брюхо лайнера. А еще через четыре часа мы плюхнулись в Гамбурге. Первое задание Центра было выполнено – я начал службу в 91-м разведывательном батальоне морской пехоты, размещенном на базе в Западной Германии.

Уже знакомые нам по аэропорту Огаста серые военные автобусы ждали нас в Гамбурге в аэропорту на острове Финке. Погрузка была недолгой, и вскоре по четвертому шоссе, о чем мне сообщили дорожные указатели, я продвигался на юг в Ильцен – старинный графский город на речке Ильменау. В Ильцене мы достаточно круто повернули на запад, вскоре попали на границу Люнебургской пустоши, повернули снова на север и через полчаса въезжали на территорию базы спецподразделений американской морской пехоты. Весь путь от аэропорта до базы занял четыре часа. Первое же, что бросилось мне в глаза по приезду, был высокий флагшток, воткнутый в массивное бетонное основание у штаба базы. На флагштоке зимний ганноверский ветер рвал полотнище американского флага. Сержант-майор Колд знал, очевидно, местные порядки. Он сам лично проследил за нашим построением, находясь строго по уставу на левом фланге строя, затем подозвал к себе командира первого отделения и отправил его в штаб как ротного вестового. Свои необычные действия Колд выполнял, будучи одет в парадный синий мундир и белую парадную фуражку, которые он напялил на себя в самолете при подлете к Гамбургу. Вскоре из штаба вышел очень высокий и худой капитан, также в парадном мундире и перчатках. Колд лично подал команду «смирно» и строевым уставным шагом мимо всего нашего строя подошел – подлетел к тощему капитану и что-то ему коротко доложил. Капитан прошел к центру строя, отдал нам честь, а затем, не говоря ни слова, удалился в свой одноэтажный штаб. После этого капралы по отделениям строем повели нас в нашу двухэтажную казарму в дальнем конце базы.