— Что уж теперь… — произнесла негромко и улыбнулась широко и открыто (не демону, упаси Всевышний! Демону улыбаться она пока всё-таки была не готова, пусть этот демон и стал, по удивительной случайности, не иначе, частью её семьи. Внучке своей улыбнулась).
— Ну, здравствуй, наследница. Звать-то тебя как?
Внучку Василисы звали Марией. «Машенька, — мысленно произнесла ведьма и почувствовала, как давно пустующее сердце затопило горячей нежностью. — Машенька Лиходеева».
У демонов, как и у ведьм, дочери брали фамилию матери, а сыновья — отца. Оно и понятно. Ведьмаки и демонессы только в фантастике да прочих сказках водились, в настоящей жизни они были так же реальны, как цветок папоротника в купальскую ночь или философский камень, превращающий все металлы в золото.
— В моём мире ей нет места, — шептал демон Иво, когда его дочь уснула, и они с Василисой, наконец, смогли поговорить по душам, не подыскивая правильных слов и не боясь, что об их рассказ кое-кто погреет свои маленькие розовые ушки. — Мы боевые демоны, наемники. Я да Стефан — вот и вся моя семья. Теперь вот ещё ты с Машкой.
Ведьма щедро подливала в кружку осоловевшему демону настойку, приготовленную по рецепту прабабки, и опасливо поглядывала на старшего брата своей внучки, который уронил голову на сложенные на столе руки уже после первых нескольких глотков.
— Что-то я в этой жизни не то сделал, — пьяно бормотал демон. — Обидел кого или как… Иначе не пойму, за что… Первая моя жена родами умерла. Я мальчишка совсем был, зелёный. Лечить не умел, силу вливать не знал как… Моя вина, не спорю. Тяжко было и муторно, этот орет, — кивнул на похрапывающего отпрыска. — Трудный был… Первый год вообще не спал… Выжил сам. Его вот вырастил. А то, что с женщинами не везёт… Так разве это главное? А потом Лизавета твоя. Красивая, живая, тонкая и непоседливая, как стрекоза, — зажмурился мечтательно, а на скулах напряжённо заиграли желваки. — Думал, всё. Конец моим несчастьям, а оно вон как обернулось…
Да уж, обернулось… Василиса основательно глотнула из собственной кружки и посмотрела на икону, под которой сидел демон.
«Я-то, Господи, кого обидела? Где и что сделала не так, что дочь моя ушла к тем, кто испокон веков преследовал женщин моего рода? Загонял, мучил, убивал. И всё просто так, без повода. Потому что Светлая Мать велела убивать любое порождение тьмы».
Василиса себя тьмой не ощущала. Что тёмного в том, что она знает, как помочь там, где другие бессильны? Что тёмного в том, что жизни спасает? Что умеет уменьшать боль? Понимает, как женщину укрепить в женском, а мужчину в мужском? Разве ж это тьма? Разве не наоборот? Чем, скажите, ведьмы не угодили Светлой Матери?
В древности их гнали, приносили в жертвы многочисленным кровавым богам, Ваал и Молох упились кровью ведьм-младенцев, ведьмы-камиллы сотнями легли под нож во славу античных богов, ацтеки поливали свой маис их кровью, инки кормили Солнце кричащими от страха знахарками. Инквизиция топила их, пытала, сжигала заживо… И только после открытия Этажа стало понятно, почему.
Вездесущий культ Светлой Матери, который появился едва ли не раньше Мироздания, охотился за каждым, кого считал тёмным, вынюхивал следы, выискивал доказательства, а порою нападал и без оных. В большинстве миров культ был под запретом, но не на Тринадцатом этаже. Здесь, щедро политый завистью тех правителей, кто не вошёл в Коалицию и кому не досталось ключей от лифта, удобренный желчной ненавистью фанатиков, взлелеянный служителями Церкви, культ процветал. Пока ещё только на неконтролируемых землях, но всё говорило за то, что это только пока. Ибо первые ласточки будущей катастрофы уже тревожно стригли кончиками хвостов воздух над головами ведьм.
Нет, всё было более цивилизовано, без прежних смертей и пыток. И ничего страшного, пожалуй, не было в государственной службе, в обязательной регистрации и магической вязи татуировки. На шее. Вместо ошейника. А может, и было.
Василиса зябко поджала пальцы на ногах и поёжилась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Господи, пронеси! Земля огромная, городов тысячи, а я маленькая, никому не нужная, одинокая старуха, — тут Василиса немного слукавила. Лет ей было сорок девять, но выглядела шептуха Лук так, что и по сей день вызывала завистливый шёпот двадцатилетних молодух. — Пронеси, Господи!»
Демон Иво нетрезво жаловался на судьбу, а Василиса спрашивала у себя, где она ошиблась, воспитывая дочь, что пропустила такого важного, что единственное родное существо переметнулось в стан врага.
— Напрасно ты привёл сюда Машку, — вдруг перебила она откровения своего ночного гостя, и тот умолк на полуслове, кажется, вмиг протрезвев.
— Не примешь демонское отродье? — словно выплюнул. — Так, что ли?
— Дурак, — упрекнула мягко и головой покачала. — Не поэтому. Если Лизавета в обители, когда, думаешь, сюда придут по мою душу? И что, по-твоему, сделают они с демонским отродьем, а? Тут одной регистрацией не отделаешься…
Иво нехорошо улыбнулся.
— Не придут, — наклонился вперёд и, бросив на сына внимательный взгляд, проверяя, точно ли тот спит, зашептал:
— Я её на родную кровь завязал. Не сможет она ни о тебе говорить, ни о Машке.
— Впервые о таком слышу, — изумилась Василиса, а Иво самодовольно хмыкнул.
— Поверь мне, это не единственное в нашем арсенале, о чём ты никогда не слышала.
Мужчина ещё раз посмотрел на сына и, почти прижавшись к уху ведьмы губами, прошептал:
— Она никогда — слышишь? — никогда не сможет рассказать о тебе или дочери. Никогда не сможет причинить вам вред. Даже неосознанно. Даже если её будут пытать. Ни рассказать, ни написать, ни даже мысленно сообщить. Никак.
Василиса изумлённо приподняла бровь и спросила:
— Но она хотя бы помнит о нас?
— О, да! — демон коварно ухмыльнулся. — Помнит. Злится. Ненавидит — меня, по крайней мере — а сделать ничего не может… Налей ещё, что ли, а? Пока дети спят…
Дети действительно спали. И если старший из них, уронив голову на сложенные крестом руки, спал глухим уставшим сном без сновидений, то младшая целиком окунулась в чужой, украденный мир. Как и в любом украденном сне, она не понимала, что видит явь, а не вымысел, а потому лежала спокойно, не металась по кровати, пока ещё не боялась, хотя и чувствовала, что что-то должно произойти, и…
И ещё Мария Лиходеева не знала, что именно сейчас колесо её судьбы замедлило свой бег, словно ночной скорый поезд, который протяжным гудением взорвал мирно спящий лес, предварительно усыпив бдительность пассажиров размеренностью хода и железнодорожной качкой.
А машинист тем временем уже дал сигнал к остановке, и колеса, скрипя о прочную сталь рельсов, взвизгнули, останавливаясь, и замерли, послушно ожидая приказа о дальнейшем отправлении, но уже не по прежнему маршруту.
Маша Лиходеева вздохнула и нетерпеливо дёрнула ногой.
— Не кошмар ли? — встревожилась бабка Василиса, резко повернув голову.
— Дочь демона кошмаров не боится, — уверенно ответил отец.
Не боится. Потому что смелая. Потому что маленькая ещё. Потому что не знает, что бояться надо не только страшных чудовищ и порождений тьмы, а пожалуй, и симпатичных мальчиков, которые ещё не мужи, но юноши. По крайней мере, одного из них. Того, который выше всех, чей голос громче, чьи уверенные движения выдают привыкшего отдавать приказы человека. Того, кто переступит через любого, чтобы добиться своей цели.
Маленькая Маша Лиходеева затаилась за высокой белой колонной и с интересом следила именно за ним, за тем, которого все называли Димоном, даже не подозревая, что её любопытный взгляд парень чувствует затылком, что это отвлекает его от игры, словно назойливо зудящая муха. Отвлекает и злит… Впрочем, откуда Маше было об этом знать? О путешествиях сквозь сны она никогда не слышала, да и вообще не понимала, что её сознание уплыло в чужую реальность. Уверенная, что спит на диванчике в доме своей бабки, в том самом доме, где ей суждено провести всё своё детство и юность, и откуда, когда придёт время, ей так не захочется уезжать, она чувствовала себя спокойно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})