Это почему-то взволновало мою нежную душу, и я поспешила удалиться с неприступным видом, заверив любезную девушку, что завтра вечером после пяти часов обязательно зайду за историческими снимками. Фея фотографии была несказанно обрадована моим обещанием, и это тоже придало мне значительное ускорение.
Собственное жилище встретило меня тем же ералашем, что и был, когда я его покидала. Глупо было ожидать чего-либо другого. Хитрый Монморанси прижимался к моим ногам и всеми доступными его кошачьему разуму средствами демонстрировал безграничную любовь ко мне, ожидая чуда, то есть очередной порции еды.
«Был бы у меня муж, — принялась я мечтать, — он бы и кота покормил, и порядок в доме навел, и меня встретил с распростертыми объятиями и чашкой милого моему сердцу напитка. Нет, с напитком в руках он не смог бы раскрыть мне объятия. Тогда сначала кофе, а потом объятия, или наоборот? Откуда я знаю, как положено. Может, в семейной жизни, как в ресторане: мухи отдельно, котлеты отдельно? В смысле, кофе, объятия и все остальное». Я окончательно запуталась в своих рассуждениях и прекратила изводить себя ненужными мыслями. Не стоит думать, будто я образец старой девы. Вовсе нет. У меня, естественно, были головокружительные романы, романтические вечера при свечах и все прочие атрибуты любовных историй. Я даже была замужем целых две недели. Но, увы! Мужчины нынче пошли какие-то неправильные: либо женатые, а это всегда выяснялось самым неожиданным образом, либо разведенные, а я не люблю товар, бывший в употреблении. Замужество, надеюсь, самая большая неприятность в моей жизни. Еще в институте у меня начался очередной роман с однокурсником, неожиданно я получила предложение руки и сердца, так же неожиданно согласилась, и мы сыграли веселую студенческую свадьбу. Играли свадьбу в общежитии. В маленькую комнатку набилась куча народу, причем как знакомых, так и не очень. Гуляли три дня и в конечном итоге забыли, кто женится, поздравляли всех подряд с законным браком и заставляли целоваться. Супруг мой оказался на редкость занудным и принципиальным: ни за что не соглашался жить с родителями под одной крышей, мотивируя это тем, что он, выдающаяся личность, бесконечно талантливый поэт и якобы творческая натура, поэтому ему нужен простор. В чем заключалось творчество натуры моего мужа, а также его талант, я так и не поняла до конца нашего брака и, когда разводились, напрямую спросила его об этом. Он как-то дико на меня посмотрел и умчался, высоко вскидывая костлявые колени. По-моему, при сем галопе он даже издавал звуки, весьма похожие на тихое ржание. Так бесславно закончилось мое замужество. Потом был еще один жених, сильно увлекавшийся астрономией. Он долго и нудно рассказывал мне о различных туманностях, черных дырах и белых карликах. От постоянного глазения в ночное небо у меня стала болеть шея и двоиться в глазах. Шурик, так звали астронома, неожиданно сделал мне предложение. Причем руку и сердце он предложил, не прерывая рассказа об Альфе Центавра. Мне почему-то сразу вспомнился мультик, где мужчина делает предложение женщине, обещает подарить ей звезду, а следом за любимой с отвратительным скрежетом ползет кастрюля. Разумеется, от подобной перспективы я в восторг не пришла и решительно порвала наши отношения. Родители скрепя сердце решили купить мне квартиру, весьма надеясь, что она поможет наладить мою личную жизнь. К их великому сожалению, все вышло как раз наоборот: я полной грудью вдохнула воздух свободы и не спешила его выдыхать.
Неожиданно резко зазвонил телефон.
«Не буду подходить, меня нет дома», — решила я. Но телефон продолжал настойчиво домогаться моего внимания.
— Еропкин на проводе, — резко бросила я в трубку.
— С вами будут говорить, — вежливо проворковал на другом конце провода девичий голос, — не вешайте, пожалуйста, трубку.
«Интересное кино, уж не сам ли это президент России хочет меня услышать? Ему, наверное, доложили о замечательной девушке Зайцевой Евгении, и он хочет мне предложить...»
Что именно хотел предложить мне президент, так и осталось загадкой. Вместо знакомого до боли «дорогим россиянам» голоса я услышала густой баритон Ковалева:
— Женька, ты что, фамилию сменила?
— Не обращай внимания, Вячеслав Григорьевич, со мной иногда такое бывает.
— Странная ты какая-то: то голоса, а теперь вот...
Я довольно невежливо перебила помощника депутата:
— Чего тебе надобно, Славка?
— Жень, понимаешь, тут такая история. Помнишь, мы вчера фотографировались у Лизки? А у нас с тобой еще фотоаппараты одинаковые оказались? Короче говоря, мы перепутали фотоаппараты, а мне срочно понадобилась пленка. Представляешь, я сунулся — а там ты. Это, конечно, здорово, однако у меня могут быть неприятности. Я к тебе подъеду минут через несколько, лады?
Прежде чем я успела что-либо ответить, Славка бросил трубку.
«Вот тебе клюква, — подумала я, — выходит, мне надо опять ехать к родителям? Ни за что. Мой организм не выдержит еще одной встречи с любимыми родственниками. Если Ковалеву очень нужно, пускай сам обрадует мою мамочку своим визитом. А может, и ехать никуда не придется, потому что пленка уже в проявке! Дело-то, насколько я соображаю, именно в ней! Интересно, чего же там такого, что у Ковалева неприятности на носу? Да ладно, сейчас приедет, я ему объясню: так, мол, и так, завтра заберем...»
Приняв соломоново решение, я принялась наводить порядок в своем жилище. Нужно сказать, дело это зряшное. Квартира моя хоть и небольшая, но вмещает массу нужных и не очень нужных вещей, и пытаться навести в ней порядок — все равно что катить камень в гору. Сизиф, если вы помните, с этим не справился. Достигнув с собой консенсуса, я плюнула на уборку и уселась перед телевизором. Честно говоря, предстоящая встреча со Славиком взволновала меня не на шутку.
«Потрясающе! Только недавно я сама внушала маме, что Славик мне не интересен еще со школьной скамьи, а теперь, выходит, что очень даже интересен. Может, я опустилась до профурсеток, которым важно положение и деньги, а не человек, или усохла без мужского внимания?»
Озадаченная такой несуразицей, я поплелась открывать дверь, в которую весьма настойчиво звонили.
— Привет, — бросил с порога Ковалев.