Мы засмеялись. Ларс с довольным видом огляделся. Из-за его спины показалась Лина. Она вернулась ни с чем.
– Там очередь была, – сказала она, – но в поезде есть буфет.
– Есть, – кивнул я.
– Пошли?
– Ладно, – согласился я, – как говорит Флекснес[2], вот и ладушки. Хватит с меня этого вашего Кристиансанна!
Они по очереди обняли меня. Эту традицию мы завели во втором классе гимназии – каждый раз, встречаясь, мы обнимались.
Потом я закинул на спину рюкзак, подхватил чемодан и следом за Линой вошел в вагон. Они помахали мне, а потом поезд тронулся и они побрели к парковке.
Почти не верилось, что это было всего два дня назад.
Я отложил книгу и, свернув еще одну самокрутку и отхлебнув холодного кофе, перечитал три написанных предложения.
Машин возле магазина стало меньше. Я сходил на кухню за яблоком и снова уселся за письменный стол. За следующий час я написал три страницы. В них говорилось о двух пареньках из поселка, и, насколько я мог судить, получалось неплохо. Наверное, еще страницы три – и можно заканчивать. А что, хорошо – в первый же день я здесь написал целый рассказ. В таком темпе у меня к Рождеству целый сборник наберется!
Поднявшись, чтобы выбросить гущу из кофейника, я увидел, как по ведущей от магазина дороге едет машина. Она остановилась возле дома завхоза, и из нее вышли двое мужчин лет двадцати пяти. Оба крепкие, но один высокий, а второй пониже и пополнее. Я взял кофейник, наполнил его водой из-под крана и поставил на плиту. Мужчины поднялись к дому. Чтобы они меня не заметили, я шагнул в сторону.
Возле входа шаги стихли.
Они что, ко мне пришли?
Один что-то сказал другому, и тишину в квартире разбил звонок.
Я вытер руки о штаны, прошел в коридор и открыл дверь.
Тот, что пониже, протянул руку. Лицо у него было квадратное, подбородок тяжелый, рот маленький, а глаза хитрые. Над верхней губой – темные усы, на щеках – щетина. На шее – толстая золотая цепочка.
– Реми, – представился он.
Я растерянно пожал ему руку.
– Карл Уве Кнаусгор, – сказал я.
– Франк, – представился высокий и тоже протянул мне огромную лапищу. Если у первого лицо было квадратным, то у этого круглым. Круглым и мясистым. Толстые губы, царапины, почти розовая кожа. Жидкие светлые волосы. Он походил на ребенка-переростка. И глаза добрые, прямо как у ребенка.
– Пригласишь войти? – спросил тот, которого звали Реми, – ты тут, говорят, один сидишь, вот и решили тебе компанию составить. Ты ведь пока в деревне никого не знаешь.
– Ой, – сказал я, – очень мило. Проходите!
Я отошел в сторону. Мило! Что за херню я несу? Мне что, пятьдесят лет?
Они вошли в гостиную и огляделись. Реми закивал.
– Тут в прошлом году Харрисон жил, – сказал он.
Я взглянул на него.
– Он до тебя учителем работал, – пояснил он, – мы сюда часто приходили. Он клевый был.
– Очень прикольный, – поддакнул Франк.
– Никогда не отказывал, – сказал Реми.
– Мы по нему дико скучаем, – добавил Франк, – можно сесть?
– Да, конечно! – сказал я, – хотите кофе? Я уже кофейник поставил.
– Кофе? Да, спасибо.
Они сняли куртки, положили их на подлокотник и уселись на диван. Туловища у них смахивали на бочки. Руки у Франка были такие же толстые, как мои ноги. Даже повернувшись к гостям спиной, я ощущал их присутствие, оно наполняло всю квартиру, отчего я чувствовал себя слабым и по-девичьи субтильным.
«Очень мило». «Хотите кофе».
Да что ж за херня, чашек-то у меня нет! Только та, что я с собой привез.
Я открыл шкафчик над плитой. Разумеется, пусто. А потом открыл дверцу снизу. Там, рядом со сливным шлангом, стоял стакан. Я ополоснул его, насыпал кофе в кофейник, легонько постучал им о плиту и вынес в гостиную. И огляделся, выискивая, на что бы его поставить.
Ладно, пускай будет «Райский сад».
– Ну чего? – спросил Реми, – чего скажешь, Карл Уве?
От фамильярности, с которой этот незнакомый человек назвал меня по имени, мне стало не по себе и щеки запылали.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Да я не знаю… – ответил я.
– Мы сегодня на тусу собираемся, – сказал Франк, – в Грюллефьорд. Поедешь с нами?
– У нас в одной машине есть место свободное, и мы знаем, что в алкошоп ты сходить не успел, но у нас и на тебя выпивки хватит. Ну, чего скажешь?
– Даже не знаю, – проговорил я.
– Ну ты че, хочешь в пустой хате сидеть и по клавишам долбить?
– Да пускай сам решает! – вступился Франк.
– Да-да, ясное дело.
– Я поработать хотел, – сказал я.
– Поработать? Это чего делать-то? – спросил Реми, но тут заметил пишущую машинку. – Ты чего-то пишешь?
Щеки опять погорячели.
– Немного. – Я пожал плечами.
– Ого, да ты писатель! – воскликнул Реми, – ниче себе. – Он расхохотался. – Я за всю жизнь ни одной книжки не прочел. Даже когда в школу ходил. Вообще подальше от них держался. А ты? – он посмотрел на Франка.
– Я кучу прочел. Такие книжки, где про то, как коктейли делать.
Оба громко расхохотались.
– Это считается? – Реми посмотрел на меня. – Ты ж писатель. Такие книжки, где выпивку делать учат, – это литература?
Я растянул губы в улыбке.
– Книга – она и есть книга, – ответил я.
Они помолчали.
– Ты, слышал, из Кристиансанна? – спросил Франк.
Я кивнул.
– У тебя там телка есть?
Я чуть подумал.
– И да, и нет, – сказал я.
– И да, и нет? Это уже интересно! – обрадовался Реми.
– Прямо для тебя вариант, – Франк посмотрел на Реми.
– Для меня? Ну не. У меня они либо есть, либо нет.
Они снова умолкли и отхлебнули кофе.
– А дети у тебя есть? – поинтересовался Реми.
– Дети? – переспросил я. – Какие на хрен дети, мне всего восемнадцать!
Наконец-то реплика в тему.
– Вообще-то в жизни и такое бывает, – сказал Реми.
– А у вас что, дети есть? – спросил я.
– У Франка нету. А у меня есть. Сын. Девять лет. Со своей матерью живет.
– С ней у Реми было «либо есть», – встрял Франк.
Они засмеялись. А после оба посмотрели на меня.
– Ладно, чего мы его прямо в первый день достаем, – сказал Реми и поднялся. Следом за ним поднялся и Франк. Они взяли куртки и вышли в коридор.
– Ты про тусу подумай, – сказал Реми. – Мы у Хеге будем – на случай, если передумаешь.
– Да он же не знает, где Хеге живет, – сказал Франк.
– По верхней дороге поднимешься, а там четвертый дом слева. Сам увидишь. Рядом с домом машин будет много. – Он протянул руку – Давай, приходи. Спасибо за кофе!
Когда дверь за ними закрылась, я пошел в спальню и, улегшись на кровать, вытянул руки и ноги и прикрыл глаза.
К дому подъехала машина. И остановилась.
Я открыл глаза. Опять гости?
Нет. Где-то хлопнула дверь. Это мои соседи, кто бы они ни были, вернулись домой. Может, ездили в Финнснес за покупками.
Ох, как же меня тянуло позвонить и поговорить с кем-нибудь из знакомых!
Еще хотелось спать – уснуть, чтобы оказаться подальше от всего, но не получалось. Вместо этого я пошел в ванную, разделся и снова принял душ. Эдакий способ обмануть себя, заставить поверить, будто затевается что-то новое. Спать, конечно, лучше, но и душ неплохо. С мокрой головой и в липнущей к спине рубашке я сел и продолжил писать. Двое подростков бродили по лесу. Они боялись лис. Каждый сжимал в руке пистолет, стреляющий пистонами, чтобы, если лисы появятся, отпугнуть их. Внезапно они услышали выстрелы. Они бросились туда, откуда доносились выстрелы, и прибежали к мусорной свалке посреди леса. А возле лежали двое мужиков – они стреляли крыс. На этом месте внутри у меня словно струна натянулась, меня захлестнули радость и сила, я как будто печатал слишком медленно, буквы не поспевали за историей, и чувство это было чудесным – чистым и блестящим.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Стрелявшие в крыс мужики ушли, и подростки притащили два стула и стол, сидели и читали порножурналы, и один из мальчишек – тот, кого звали Габриэль, сунул член в бутылочное горлышко, и его вдруг что-то ужасно укололо, а когда он вытащил член, то увидел, что на головке сидит жук. Гордон смеялся так, что свалился со стула. Они забыли о времени, и когда Габриэль опомнился, было слишком поздно. Когда он вернулся домой, отец был в ярости, до крови разбил ему кулаком губы и запер в котельной. Там мальчик просидел всю ночь.