— Как вы думаете, что это? — улыбается наша спутница Гладис Мендес. Мы пожимаем плечами.
— Это народный кооператив. Никарагуа — аграрная страна. На полях и плантациях трудится 70 процентов никарагуанцев. Для решения проблемы сельского хозяйства, обеспечения населения основными продуктами питания, увеличения урожайности главных экспортных культур — кофе, хлопка, сахарного тростника — революционное правительство осуществляет аграрную реформу. Одной из первых радикальных мер стал декрет № 3, в соответствии с которым была экспроприирована вся земельная собственность семейства Сомосы и его ближайшего окружения. На конфискованных землях, площадь которых превышает миллион гектаров, в первые два года после революции были созданы полторы тысячи госхозов, которые дают теперь 16 процентов внутреннего валового продукта. Аграрная реформа развивается. Ее новые положения предусматривают конфискацию крупных поместий. Министерство сельскохозяйственного развития и Институт аграрной реформы создают на них кооперативы или распределяют между безземельными крестьянами, батраками, издольщиками...
Третий рассказ Густаво
— Хотите посмотреть мою комнату? — предложил Густаво, когда я зашел к нему в воскресенье. До сих пор мы беседовали в гостиной, и я понял, что приглашение это неспроста. Видно, мальчик покажет что-то не совсем обычное. Топчан, письменный стол, книжные полки, окно, выходящее в небольшой палисадник.
— Посмотрите сюда,— Густаво показал на потолок, который явно требовал ремонта.— Знаете, что это такое? Следы от пуль. Хотите расскажу?
...Уже было невозможно жить. Сомоса зверствовал, очевидно чуя свои последние часы. Нашим постоянным спутником стала неуверенность: опасно ходить по улицам, опасно оставаться дома, опасно идти в магазин. Опасно быть молодым!
В нашем районе ночью погас свет. Мы услышали автоматные очереди. Было страшно.
В дверь постучали. Надо открыть... Что нас ждет?
Вошел парень лет двадцати пяти — с глазами орла, с пистолетом, с гранатами. Его окружали другие партизаны.
— Сохраняйте спокойствие! Фронт сандинистов начал последнюю атаку. Нам нужны люди, чтобы строить баррикады. Нужны инструменты, оружие, медикаменты, ветошь. Вы можете нам помочь?
Узнав, что эти парни — сандинисты, мы очень обрадовались. Чего только не сделали бы для них! Мы хотели, чтобы уже завтра они победили. Но борьба была трудной.
...Проходили длинные дни, ночи без сна. Кончались продукты. Тем немногим, что у нас было, мы делились с партизанами. Команданте Пако — тот самый, с глазами орла — казалось, никогда не уставал. Никто не знал, когда он ест, когда спит. На улицах каждую ночь слышался его голос:
— Свободная родина или смерть!
Сотни людей вторили ему. Голос команданте Пако помогал бороться со страхом, заставлял действовать, объединяться. Никогда не забуду этот голос — такой твердый, такой уверенный в победе.
Днем Пако был всюду, у него были тысячи глаз, тысячи ушей, тысячи рук. Его штаб находился в соседнем доме. Когда Пако узнал, что мой годовалый брат заболел, он отвел нас в госпиталь сандинистов. Пако же достал и молоко для ребенка. Он был очень человечный, но жестокий к сомосистам, к доносчикам, к шпикам — ко всем врагам.
Когда Пако приходил в наш дом выпить черного кофе или съесть «гайо пинто» («Гайо пинто» («крашеный петух») — блюдо из смеси риса и фасоли, популярная пища в бедных никарагуанских семьях.) — единственное, что у нас было, — мы разговаривали. Я спрашивал: почему сандинисты не идут в атаку на президентский дворец? Почему разрешают самолетам Сомосы фотографировать позиции партизан? А потом на нас бросают бомбы, стреляют из танков... На это Пако спокойно отвечал, что каждая война имеет свою тактику. Приказ главного штаба Сандинистского фронта — удерживать все стратегические точки в Манагуа, оперативными действиями выматывать силы гвардейцев Сомосы.
...Прошло двадцать дней. Уже не было воды... Уже забыли про еду... Почти все жители ушли из нашего района. Раньше я видел такое только в кино. Сомоса дошел в своей злобе до того, что приказал сбрасывать на Манагуа бочки с динамитом. Он терял власть. Другие города он уже сжег: Эстели, Леон лежали в руинах. Сомоса сам убивал свой народ.
Большинство сандинистов пешком ушли в Масаю — это город рядом с Манагуа, он был в руках партизан. Пако остался в засаде с группой из десяти человек. Он никогда не промахивался: стрелял точно в цель. Сандинисты знали наш, район как свою ладонь. Ни одной спокойной минуты не было у солдат Сомосы: за каждым деревом им мерещился сандинист, за каждым углом их ждала пуля.
Однажды на рассвете Пако постучал к нам в окно:
— Мы уходим в Масаю. До скорой встречи после победы!
— Желаем тебе всего хорошего! Береги себя, не рискуй понапрасну!
— Не отлита на земле еще такая пуля, которая смогла бы меня догнать.
Пако смертельно ранили неподалеку от Манагуа...
Мы никогда.не забудем этого парня — истинного сандиниста, чистого человека, увлеченного идеей освобождения родины. Для меня команданте Пако — символ настоящего мужчины, которому стоит подражать...
Красавица креолка Гладис Мендес — революционер со стажем. Она воевала в партизанском отряде, вела борьбу в подполье. Ныне народ доверил ей заботу о детях. Гладис — секретарь Ассоциации юных сандинистов. Ее главная забота — ликвидация неграмотности. За первые два года после революции число школ в стране достигло невиданной цифры — 2025. Особенно много их открылось в сельской местности. — Помню, как в 1981 году пришел корабль из Советского Союза с бесценным грузом — тетрадями, портфелями, линейками, пластилином, игрушками, — вспоминает Гладис. — Это были подарки советских пионеров детям Никарагуа. Настоящее богатство! Груза было много, но, к сожалению, на все школы все равно не хватило. Многие ребята до сих пор очень нуждаются в школьных принадлежностях. Впрочем, мы оптимисты. Разве в вашей стране не было после революции трудностей?! Машина петляла по узким улочкам древнего города Матагальпы. Раскачиваясь на рытвинах, мы медленно въехали в бедные кварталы. Остановились возле школы. Пошли по классам. Класс — это крыша на четырех столбах, укрытие от знойного солнца и тропического ливня. Самодельные скамейки. Доска. Кабинет директора — небольшой сарайчик. — Здесь у меня и кабинет, и учительская, и класс для подготовительной группы, — сказала директор школы Мануэле Эспиноса, молодая женщина с лучистыми добрыми глазами. — И еще — склад стройматериалов. В общем, хранилище всех наших ценностей. Что, скажете — бедно живем? Да, бедно. И все же школа — большая победа революции в этом уголке Матагальпы. Как ребята любят учиться!.. На ее столе я заметил голубоватую обложку ученической тетради. Слово «тетрадь» было написано по-грузински. Значит, и сюда дошли подарки советских ребят. За дверью послышалась мелодия знакомой песни. Юные сандинисты из местной организации АНС распевали пионерский гимн «Я говорю только — товарищ»... Мы вышли на улицу, и нас тут же окружили дети в красных галстуках. Первым подошел пятиклассник Оскар Гонсалес в головном уборе солдата-сандиниста. Над козырьком пришита свинцовая пуля — подарок брата, получившего ранение в боях с сомосистами в департаменте Эстели.
— Все ли ребята в Советском Союзе состоят в пионерской организации? — спросил он.
Мы ответили и, в свою очередь, спросили:
— Что вам дала революция? И услышали:
— Она дала нам радость и счастье. Мы будем помогать революции хорошей учебой и трудом. Мы готовимся защищать ее. Да, да, да! Защищать! Манагуа — Москва Анатолий Исаев Фото В. Шинкаренко
Переход через границу
Сани вдруг встали. Лошадь, сколько ни понукал ее возница, не хотела идти дальше. Унтер-офицер Капин всматривался вперед, но в темноте ничего не было видно; ветер мел по ближним сугробам поземкой, слепил снежной крошкой глаза.
Тяжело ступая по глубокому снегу, он обогнул спереди лошадь и вдруг явственно увидел, как всего в нескольких шагах от него из снега поднялась белая фигура и побежала. От неожиданности унтер-офицер оторопел. Потом рука его привычно потянулась к кобуре, и Капин, пугаясь собственного крика, заорал:
— Стой, стрелять буду!
Ответом ему было только завывание ветра. Капин выстрелил в темноту, потом вскочил в сани и закричал ездовому:
— Гони!..
Выбиваясь из сил, лошадь бежала по снегу, настигая нарушителя. А то, что это нарушитель границы, Капин уже не сомневался. Иначе зачем бы он стал убегать от пограничной стражи?