И на секунду жутко мне до дрожи:
Не ты ль сама тоскуешь обо мне?
1959
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
Шиповник
Среди цветов малокровных,
Теряющих к осени краски,
Пылает поздний шиповник,
Шипящий, закатно-красный.
Годные только в силос,
Качаясь, как богдыханы,
Цветы стоят "безуханны",
Как в старину говорилось.
А этот в зеленой куще,
Лицом отражая запад,
Еще излучает ликующий
Высокомерный запах.
Как будто, ничуть не жалея
Тебя со всей твоей братией,
Сейчас прошла по аллее
Женщина в шумном платье.
Запах... Вдыхаю невольно
Это холодное пламя...
Оно омывает память,
Как музыкальные волны.
Давно уже спит в могиле
Та женщина в каплях коралла,
Что раз назвала меня:
"милый" —
И больше не повторяла.
Было ли это когда-то?
Прошли океаны
да рельсы...
Но вот
шиповник
зарделся,
Полный ее аромата,
И, алой этой волною
Рванувшись ко мне отчаянно,
Женщина снова со мною
С лаской своей случайной.
1959
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
* * *
("Трижды женщина его бросала...")
Трижды женщина его бросала,
Трижды возвращалась. На четвертый
Он сказал ей грубо: "Нету сала,
Кошка съела. Убирайся к черту!"
Женщина ушла. Совсем. Исчезла.
Поглотила женщину дорога.
Одинокий — он уселся в кресло.
Но остался призрак у порога:
Будто слеплена из пятен крови,
Милым, незабвенным силуэтом
Женщина стоит у изголовья...
Человек помчался за советом!
Вот он предо мной. Слуга покорный —
Что могу сказать ему на это?
Женщина ушла дорогой черной,
Стала тесной женщине планета.
Поддаваясь горькому порыву,
Вижу: с белым шарфиком на шее
Женщина проносится к обрыву...
Надо удержать ее! Скорее!
Надо тут же дать мужчине крылья!
И сказал я с видом безучастным:
"Что важнее: быть счастливым или
Просто-напросто не быть несчастным?"
он
Не улавливаю вашей нити...
Быть счастливым — это ведь и значит
Не бывать несчастным. Но поймите:
Женщина вернется и заплачет!
я
Но она вернется? Будет с вами?
Ну, а слезы не всегда ненастье:
Слезы милой осушать губами —
Это самое большое счастье.
1959
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
Тигр
Обдымленный, но избежавший казни,
Дыша боками, вышел из тайги.
Зеленой гривой[2] он повел шаги,
Заиндевевший. Жесткий. Медно-красный.
Угрюмо горбясь, огибает падь,
Всем телом западая меж лопаток,
Взлетает без разбега на распадок
И в чащу возвращается опять.
Он забирает запахи до плеч.
Рычит —
не отзывается тигрица...
И снова в путь. Быть может, под картечь.
Теперь уж незачем ему таиться.
Вокруг поблескивание слюды,
Пунцовой клюквы жуткие накрапы...
И вдруг — следы! Тигриные следы!
Такие дорогие сердцу лапы...
Они вдоль гривы огибают падь,
И, словно здесь для всех один порядок,
Взлетают без разбега на распадок
И в чащу возвращаются опять.
А он — по ним! Гигантскими прыжками!
Веселый, молодой не по летам!
Но невдомек летящему, как пламя,
Что он несется по своим следам.
1960
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
Акула
У акулы плечи, словно струи,
Светятся в голубоватой глуби;
У акулы маленькие губы,
Сложенные будто в поцелуе;
У акулы женственная прелесть
В плеске хвостового оперенья...
Не страшись! Я сам сжимаю челюсть,
Опасаясь нового сравненья.
1960
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
Лесная быль
В роще убили белку,
Была эта белка — мать.
Остались бельчата мелкие,
Что могут они понимать?
Сели в кружок и заплакали.
Но старшая, векша лесная,
Сказала мудро, как мать:
"Знаете что? Я знаю:
Давайте будем линять!
Мама всегда так делала".
1960
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
Гете и Маргарита
О, этот мир, где лучшие предметы
Осуждены на худшую судьбу...
Шекспир
Пролетели золотые годы,
Серебрятся новые года...
"Фауста" закончив, едет Гете
Сквозь леса неведомо куда.
По дороге завернул в корчму,
Хорошо в углу на табуретке...
Только вдруг пригрезилась ему
В кельнерше голубоглазой — Гретхен.
И застрял он, как медведь в берлоге,
Никуда он больше не пойдет!
Гете ей читает монологи,
Гете мадригалы ей поет.
Вот уж этот неказистый дом
Песней на вселенную помножен!
Но великий позабыл о том,
Что не он ведь чертом омоложен;
А Марго об этом не забыла,
Хоть и знает пиво лишь да квас:
"Раз уж я капрала полюбила,
Не размениваться же на вас".
1960, Барвиха
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
* * *
("Мечта моей ты юности...")
Б. Я. С.
Мечта моей ты юности,
Легенда моей старости!
Но как не пригорюниться
В извечной думе-наросте
О том, что юность временна,
А старость долго тянется,
И, кажется, совсем она
При мне теперь останется...
Но ты со мной, любимая,
И, как судьба ни взбесится,
Опять, опять из дыма я
Прорежусь новым месяцем.
И стану плыть в безлунности
Сиянием для паруса!
Мечта моей ты юности,
Легенда моей старости...
1960
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
Дуэль
Дуэль... Какая к черту здесь дуэль?
На поединке я по крайней мере
Увидел бы перед собою цель
И, глубину презрения измерив,
Как Лермонтов бы мог ударить вверх
Или пальнуть в кольчужницу, как Пушкин...
Но что за вздор сходиться на опушке
И рисковать в наш просвещенный век!
Врагу сподручней просто кинуть лассо,
Желательно тайком, из-за стены,
От имени рабочего-де класса,
А то и православной старины.
Отрадно видеть, как он захлебнется,
Вот этот ваш прославленный поэт,
И как с лихой осанкой броненосца
Красиво тонет на закате лет.
Бушприт его уходит под волну,
Вокруг всплывают крысы и бочонки.
Но, подорвавшись, он ведет войну,
С кормы гремя последнею пушчонкой.
Кругом толпа. И видят все одно:
Старик могуч. Не думает сдаваться.
И потому-то я иду на дно
При грохоте восторженных оваций.
Дуэль? Какая к черту здесь дуэль!
1960, Загородная больница
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
Весеннее
Весною телеграфные столбы
Припоминают, что они — деревья.
Весною даже общества столпы
Низринулись бы в скифские кочевья.
Скворечница пока еще пуста,
Но воробьишки спорят о продаже,