Читать интересную книгу Юность - Николай Почивалин

- Из местных полицаи?

- И здешние были, - Убежали?

- Кто убежал, а кого шлепнули.

- Ну, интересно, кто они?

- Так, подонки, - брезгливо говорит Аня. - Разве кто из добрых людей пойдет?

- А Степан-то Николаич - пошел, - откликается свекровь.

- Какой же он добрый? Такая же гадина, - жестко говорит Аня.

- Кто это?

- Бургомистр наш, Никольский. Зубным врачом тут был.

- Коронки мне еще ставил, - вспоминает свекровь, - И что же, сам пошел?

Аня вскидывает голову.

- Наверно, сам... Ведь вот удивительно: сколько он тут работал - я уж и не помню. Девчонкой еще в сад к ним ходила. Обходительный такой, внимательный. Ну, и думала - человек как человек. А вот довелось, дрянь из него и полезла наружу!.. Смотришь, бывало, как он из комендатуры на пролетке катит - сердце зайдется! Ах, ты, думаешь, гадина, - сколько лет мы тебя за своего считали!

Аня на минуту замолкает.

- И подумать ничего нельзя было. Держал он, говорят, когда-то частную практику - так ведь когда это было! Оказывается, нет, - нутро черное, беленьким только прикидывался.

- Не поймали?

- Куда там! На полуторке укатил, набил полну машину. Говорят, сейчас опять где-то бургомистром.

- Далеко не убежит, такое добро они долго возить не будут, - позевывает Левашов. - Швали у них и своей достаточно.

- Конечно, не убежит, - соглашается Аня. - Мама, а знаешь, кто ко мне сегодня заходил?

- Кто?

- Нюрка Кирсанова.

Свекровь всплескивает руками.

- Да что ей, бесстыжей, от тебя надо? И не посовестилась?

- Захотела от кого совести!.. Приходила узнать, нельзя ли ей в райкомхоз поступить.

- А вы что?

- Сказали, что немецкой подстилке делать у нас нечего!.. Подружка была, - дрогнувшим голосом поясняет Аня.

- Да уж какая она тебе подружка? - горячо протестует свекровь. Бессемейная, девка вертлявая!

- Какая ни была, а дружили, - твердо говорит Аня. - Раньше-то она не такая была. Да, видно, тонка: пришли эти - свихнулась.

- Приходила еще, выхвалялась, - негодует свеккровь. - Я, говорит, устроенная теперь!.. Ганс там у ней, что ли, какой был?

- И не один еще.

- Срам какой!.. И что же она теперь?

- Ну. что - плачет. Говорит - ошиблась... А зашел к нам военный смотрю, так глазами и запрыгала!

Пресс задумчиво барабанит пальцами по столу. Левашов курит, - видно, что он очень устал. Метников сидит в самом углу, что-то быстро записывает. Делает он это, как и Гранович, довольно часто. У этих питомцев Литинститута есть хватка, какой нет у меня. Я только переживаю то, что вижу и слышу. Поглядывая на своего рыжего секретаря, впервые думаю о том, что наблюдательность, трудолюбие, вероятно, и создают писателя.

- Я пойду, - поднимается Левашов.

- Да, пора, - соглашается Пресс. - Хозяйкам тоже отдыхать надо.

Редактор и Левашов уходят, слышно, как под ними шуршит сухая солома. Укладываются и хозяйки. Метников еще минуту-другую пишет, потом закрывает блокнот.

- Знаете, Прохоров, не кто-нибудь, а мы с вами должны будем рассказать об этой войне следующим поколениям. Выйдет не выйдет, - он похлопывает по блокноту, - а пытаться надо.

- У вас книжки есть?

Метников откровенно усмехается.

- Одна была. Таких книжек лучше не писать...

Хорошо начавшийся разговор прерывает Гранович.

Он тщательно закрывает за собой дверь, молча раздевается.

- Что, сердцеед? - насмешливо спрашивает Метников. - Погнали тебя девчата?

- Сам ты сердцеед! Сухарь! - вспыхивает Гранович.

- Погнали! - хохочет Метников. - Да, Машенька - девушка решительная. Генеральская дочь.

- Я запрещаю говорить о ней пошлости! Слышишь?

- Запрещай, запрещай. Только тише: люди спят. - Метников, улыбаясь, смотрит на Грановича, мягко говорит: - Дурак ты, Женька!

Гранович утихает.

- Ну и ладно. Ты один умный... Я по-хорошему, понимаешь? Нравится она мне.

- Вот и давай по-хорошему: пошли спать.

Гранович безнадежно машет рукой.

Потихоньку укладываемся. В комнате темно, тихо, слышно, как посапывает во сне Сашка.

- Толя, - негромко окликает Гранович.

Метников молчит.

- Спит уже... Прохоров, вы спите?

- Нет.

- Правда, Машенька - чудесная девушка?

- Правда.

Гранович долго молчит. Я начинаю дремать, но он снова спрашивает:

- Хотите, почитаю стихи?

- Почитайте.

Гранович приподнимается, свистящим шепотом читает:

На весеннем, на шумном Арбате...

Глаза у Машеньки нежные.

- Вот, не одному вам счастливым быть! - встречает она меня утром. Отец письмо прислал. Хотите почитать?

Мне неловко отказываться, еще более неловко читать.

На голубоватом разграфленном листке - четкие, собранные строки.

"Здравствуй, моя цыганочка!.."

Письмо коротенькое, ласковое; пробежав его, почемуто ясно представляю пожилого человека, много пережившего, немного грустного. У него седые волосы, внимательные глаза, суховатые быстрые руки.

Отец журит Машеньку за самоуправство - уехала, не спросясь, бросила институт. Полушутя спрашивает:

не хочет ли она перейти в его армию? "Газета у нас такая же, а отцовский глаз ближе... Знаю, как ты сейчас вздернешь свой милый носишко, потому и не настаиваю. Хотел написать о тебе Федору Антоновичу - вашему командующему (это мой старый товарищ), да подумал, что обидишься... А вот "приданое" свое забрала - это меня тревожит. Не замуж ли ты собралась? Не торопись, дочка: счастье нам кажется всюду, а приходит только бднажды..."

- Что это за приданое? - смеюсь я.

Машенька краснеет.

- Это он сам придумал! Я написала, что взяла с собой два отреза на платье.

- Поедете к отцу?

- Ну да! Чтоб все говорили: под крылышком! Увидеть бы его.

- О чем вы тут беседуете? - подходит Гранович. Он, кажется, все еще сердится за вчерашнее; я так и заснул, не дослушав стихов.

Машенька прячет письмо в гимнастерку, - Так, ни о чем.

Гранович обиженно отходит.

- Прохоров, - зовет Кудрин,- прочтите статью.

Он присаживается рядом. Мне нравится его манера писать. Статья, правда, немного суховата, но лаконичная, четкая в выводах.

- Хорошо.

- И никаких замечаний?

- Нет.

- А не сократить ли нам этот абзац? - Кудрин отмечает ногтем на странице.

Внимательно прочитываю абзац, затем читаю статью без этого абзаца. Статья ничего от сокращения не теряет, - Значит, лучше сократить, удовлетворенно говорит майор, и мне кажется, что он улыбается.

За окном глухо и тяжело ухают взрывы, стекла в окнах дребезжат. Приподняв голову, прислушивается Метников. Удивленно взглядывает в окно Кудрин, настораживается Гранович. И только Левашов, обдумывая фразу, задумчиво грызет кончик ручки, В эту минуту входит Пресс.

- Наши бьют. Дальнобойные.

Редактор снимает шинель, садится за стол, - Капитан Левашов - ко мне!

Левашов проворно встает.

- Слушаю, товарищ старший батальонный комиссар!

- За что командир полка подарил вам наган?

Обычно невозмутимый Левашов краснеет.

- За участие в атаке - так он мне сказал...

- А еще точнее?

Левашов удивленно пожимает плечами.

- Не знаю. Что случилось, товарищ старший батальонный комиссар?

Мы все побросали ручки, слушаем.

- Случилось вот что. Сотрудник редакции Левашов...

участвует в атаке, заменяет убитого командира взвода, ведет этот взвод в атаку, успешно выполняет боевую задачу, а... - Пресс переводит дух, грозно заканчивает, - а старший батальонный комиссар узнает это последним!

И не от Левашова, а в штабе армии. Что это такое?

Поняв, что ничего страшного нет, разрешает себе переступить с ноги на ногу и стоящий по команде "смирно"

Левашов.

- Нечего улыбаться, - старается сохранить все тот же грозный тон редактор. - Отвечайте!

- Задание я выполнил, а этот случай считал не относящимся к делу. Да ничего особенного и не было: лейтенанта убило, а я - капитан...

- Видали - скромник! А на этого скромника наградной лист заполнен!

- Вот это зря! Я...

- Ладно, ладно, твое дело помалкивать! - Пресс встает, протягивает Левашову руку. - Ну, давай я тебя, капитан, поздравлю!

- Левашов, - и я! - тянется Метшшов.

- Тихоня!

- Орден могут дать!

- Только вот что, сотруднички! - грозно говорит Пресс. - Левашов кадровый офицер. Что можно ему - не велено вам. В командировках не геройствовать!

- Как бы не так! - негромко говорит Гуарий, и все, кто слышит его, смеются.

5

Один за другим исчезают за поворотом голубые автобусы.

Вчера войска нашей армии освободили город М. Сегодня вслед за политотделом туда переезжает и редакция. Это - вплотную к фронту. Утром, перед самым отъездом, нам выдали пистолеты и по две гранаты. Карманы моего полушубка тяжело оттянуты.

Обойтись в этот раз своим транспортом мы не смогли: полуторка доверху завалена бумагой, перегружать автобусы рискованно. Кудрин, Гранович и я должны добираться на попутных машинах. Левашов и Гуарий выехали в части еще вчера. Сначала решаем ехать все вместе, но опытный Кудрин советует поступить иначе.