Кэролайн взялась было за верхнюю пуговицу, но руки ее не слушались. В конце концов ей все же удалось расстегнуть по очереди все пуговицы. Она стояла перед мужчинами в распахнутой блузке, краснея от стыда и замирая от страха.
— Я сказал, сними ее, — напомнил Уолтон. — Ну, живо!
— Пожалуйста...
— Снимай! — рявкнул он.
Девушка высвободила сначала одно плечо, потом другое. Блузка упала на пол. Она шмыгнула носом, стараясь удержать душившие ее слезы.
— Пожалуйста, не трогайте меня! — всхлипывала Кэролайн, с надеждой вглядываясь в лица мужчин и тщетно пытаясь увидеть в их глазах хотя бы намек на сочувствие.
— Ну, что ты ревешь? — подал голос Миллз.
Он положил руку ей на плечо, жадно шаря глазами по груди.
— У тебя красивые волосы, — сказал он, накручивая на палец ее локоны и притягивая голову девушки к своему лицу. — Поцелуй меня. — Он с ухмылкой взглянул на приятеля.
Тот одобрительно кивнул.
— Ну давай, целуй его! — просипел Уолтон.
— Прошу вас...
Она не договорила.
Миллз, притянув ее к себе, прижался ртом к ее губам. Она едва не задохнулась, когда его язык проник ей в рот, а его вонючая слюна потекла по ее подбородку.
— Девственница... Никогда раньше не целовалась? — Миллз коснулся острием ножа ее подбородка.
— Сними лифчик, — сказал Уолтон. — Покажи нам свое тело.
Кэролайн всхлипнула, покачав головой.
— Ты ведь просила не обижать тебя, — напомнил Миллз, вновь ухватив девушку за волосы. Он прижал лезвие ножа к туго натянутым локонам и отрезал длинную прядь. — Сегодня есть волосы, завтра нет. — Он ухмыльнулся и обернулся к Уолтону, который согласно закивал.
Девушка заложила руки за спину и расстегнула застежку, обнажая грудь.
Уолтон потянулся к ширинке своих брюк.
— Теперь джинсы, — приказал он.
Слезы струились по щекам Кэролайн.
— Не убивайте меня, — всхлипывала она, стоя перед ними в одних трусиках. — Я сделаю все, что вы скажете, только не убивайте меня.
— Теперь штанишки, — ухмыльнулся Миллз. — Живее!
Девушка поддела пальцами эластичную ткань и спустила трусы вниз и наконец оказалась полностью обнаженной. Она попыталась было прикрыть рукой лобковые волосы, но Миллз, перехватив девичью руку, подвел ее к своему возбужденному члену.
— У тебя есть парень? — поинтересовался Уолтон.
Она не отвечала.
— Есть?! — рявкнул он.
Девушка молча помотала головой. Слезы душили ее.
— Так тебе не знакомы объятия мужчины? — вкрадчивым голосом спросил Уолтон. — Ты даже не представляешь, как много потеряла. Что ж, будешь хорошей девочкой, мы тебя не обидим. Ты будешь хорошей?
Она хотела кивнуть, но тело не слушалось ее. Ей казалось, что она теряет сознание.
— Станцуй для нас, — расплылся в ухмылке Миллз.
— Я не могу, — с усилием вымолвила она.
— Танцуй! — приказал он, прижимая лезвие ножа к ее щеке. — Все девочки умеют танцевать.
— Вы сказали, что не обидите меня. Пожалуйста...
Уолтон наклонился и кончиком ножа поддел лежавший на полу бюстгальтер.
— Танцуй! — прорычал он.
— Мама! Мама! — послышалось вдруг откуда-то.
Мужчины переглянулись.
— Кто еще есть в доме? — рявкнул Уолтон, хватая Кэролайн за волосы.
— Ребенок, — проговорил Миллз, и глаза его вспыхнули бешеной яростью.
— Где? — сипло выдохнул Уолтон.
— Там... наверху, — всхлипнула Кэролайн.
Снова раздался детский крик.
Миллз двинулся к двери.
— Не трогайте ее! — закричала Кэролайн.
Но Уолтон, прикрыв ей ладонью рот, толкнул девушку на диван, приставив к горлу нож.
— Я позабочусь о малышке, — с улыбкой проговорил Миллз, направляясь к лестнице.
— Он умеет обращаться с маленькими детками, — сказал Уолтон, нащупывая «молнию» своих брюк. — А сейчас посиди спокойно, договорились?
Миллз подошел к лестнице. Постоял, прислушиваясь к детскому плачу, затем стал медленно подниматься по ступеням. Дойдя до чуть приоткрытой двери, он увидел сидевшего в кровати ребенка.
— Привет! — весело сказал мужчина, переступив порог.
Увидев незнакомца, Лиза немного удивилась.
— А ты прехорошенькая девчушка, — ухмыльнулся Миллз. — Как тебя зовут?
Девочка назвала свое имя.
— Какое красивое имя, — проговорил он, вытирая губы тыльной стороной ладони.
Потом взялся за нож.
Глава 6
Дежурная сестра вежливо кивнула проходившей мимо Сьюзен. Та в ответ улыбнулась.
Высокая санитарка тоже поздоровалась со Сью, которую в больнице знали почти все. Впрочем, в этом не было ничего странного: вот уже шесть недель, как она приходила сюда каждый вечер. В каком-то смысле больница стала ее вторым домом. Открывая дверь палаты под номером 562, она задумалась: как долго еще ей выполнять этот ритуал?
Сью несколько секунд простояла у двери. Затем медленно прикрыла ее за собой.
В нос ей ударил запах мочи и дезинфекции, к которому на сей раз примешивалось что-то еще, не менее зловонное. Подойдя ближе, Сью поняла, что это запах застоявшейся воды. Цветы на прикроватной тумбочке давно завяли, лепестки осыпались. Она вспомнила, что последний раз меняла им воду три или четыре дня назад. Взглянув на приоткрытое окно, Сью вдруг почувствовала, что в палате довольно холодно.
Пробормотав что-то себе под нос, она прикрыла раму и снова подошла к кровати.
— Привет, папа, — ласково проговорила она, стараясь улыбнуться как можно естественнее.
Отец ее не слышал.
Последние две недели он все чаще пребывал в беспамятстве. Сью коснулась его руки. Холодная как лед. Прикрыт он был всего одним одеялом, и она поспешила подтянуть его повыше, к подбородку.
Склонившись над отцом, она еще сильнее ощутила застоявшийся запах мочи. Поскольку состояние его ухудшалось, ему ввели катетер. Сейчас она заметила, что мочеприемник наполовину заполнен темной жидкостью. Она стиснула зубы, возмущенная халатностью медперсонала. Эта деталь как нельзя лучше иллюстрировала абсолютную беспомощность ее отца, неспособного добраться даже до туалета. Он давно уже не вставал с постели. Когда болезнь впервые дала о себе знать, он еще передвигался по коридору, даже прогуливался по больничному саду. Но рак усилил свою хватку, и теперь, изнутри пожираемый болезнью, отец лежал на больничной койке.
Она стояла у постели, всматриваясь в лицо больного. Кожа его приобрела желтоватый оттенок и была натянута до предела — казалось, сквозь нее вот-вот проступят кости.
Тома Нолана нельзя было назвать крупным мужчиной даже в его лучшие годы, но теперь он напоминал узника концлагеря. Она прислушивалась к слабому, прерывистому дыханию, свидетельствовавшему, что отец еще жив. Его седые редеющие волосы разметались по подушке, несколько прядей упало на лоб.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});