Читать интересную книгу Армия США. Как все устроено - Александр Сладков

Все становятся в одну шеренгу на расстоянии метра друг от друга. Принимают спортивную стойку: ноги на ширине плеч, руки за спину. Зашедший следом сержант командует:

– Группа, внимание!

Новобранцы принимают строевую стойку. Лица сосредоточены. Каждый смотрит перед собой. Другой сержант, симпатичная молодая блондинка, тоненьким голосом зачитывает вопросы, на которые армейская молодежь отвечает хором:

– Йесс, мэм! (Да, мадам!)

– Поставлены ли вы в известность о законе, говорящем, как носить форму одежды, и о том, как осуществляется военное правосудие?

– Йесс, мэм!

– Поставлены ли вы в известность о том, как вы должны себя вести во время службы в Вооруженных силах?

– Йесс, мэм!

– Хотите ли вы поговорить со мной о каком-либо личном деле, касающемся вас?

– Ноу, мэм! (Нет, мадам!)

– Поднимите правую руку вверх!

Все поднимают руку, согнутую в локте, ладонью вперед и хором повторяют за сержантом-блондинкой:

– Я буду соблюдать Конституцию США и законы штата Нью-Йорк, а также защищать США от врагов внутренних и внешних.

– Опустите руку.

Сержант обаятельно улыбается и выходит из-за трибунки.

– Итак, помоги вам Бог! Мои поздравления! Сейчас вы пойдете наверх, там у вас возьмут отпечатки пальцев. Там вы пройдете инструктаж по безопасности.

Солдаты покидают зал через боковую дверь. Но, к моему удивлению, не все.

Остается японец-монгол. Он поднимает руку, и вся процедура повторяется снова. Оказывается, он не солдат в полном понимании слова. Он – резервист и по правилам принимает присягу отдельно. Текст одинаковый. Собственно, товарищ обязуется жить обычной жизнью, но по приказу правительства взять винтовку и встать в строй. Скажем, во время войны, по особому решению. Взамен ему положены льготы, например, отдельные магазины с низкими ценами, ну и подготовочку ему надо будет пройти. Это само собой.

Сержант жмет резервисту руку и уводит его через ту же боковую дверь. Все! Да нас в пионеры торжественнее принимали. В Историческом музее Москвы. А потом к покойному Ильичу водили, в Мавзолей. Есть отличие? Есть. У нас все торжественно, а дальше… Дальше хоть трава не расти. И присяга у нас в армии торжественно проходит. Плац, оркестр, цветы, родители. Присяга у нас… Это клятва Родине, народу. В США же солдаты присягают Конституции, Закону. В Штатах после этой Красной комнаты попробуй что-то не выполнить – вмиг кандалы наденут. И плевать им, что дядя у тебя прокурор, тетя депутат, а папа чекист. Родина может любить или отвергать. Закон либо терпит тебя, либо наказывает.

Мы опять попадаем в фойе. Общий гомон перекрывает трубный голос из репродуктора. Что-то об отправке такой-то команды новобранцев в аэропорт.

Пять шагов от ресепшен – и нас поглощает густая офисная суета.

Замечаю знакомого индуса, который только что присягнул Америке. Он выныривает из комнатки с табличкой «Только уполномоченный персонал» и улыбается в камеру. В руках пачка бумаги. Петр толкает меня локтем:

– Вот видишь, это у него контракт.

– Вот эта кипа – контракт?! Да это же фолиант!

– Ну да. В нем все описано до мелочей: где, когда и сколько.

Ну, тут я вспоминаю уже наш военный типовой контракт, например, тот, который подписывают десантники в Псковской дивизии. Листочек с жидким текстом. Начало там у всех разное: «Я рядовой такой-то…» Или: «Я маршал такой-то…» А дальше одно и то же: «Служи, сынок! Родина о тебе позаботится».

– А посмотреть этот американский контракт можно?

– Кто ж даст. Там все индивидуально. И секретно. Это не у гадалки, в нем вся твоя будущая жизнь: где ты будешь через день, через год, через три года.

Ох, Россия… Когда ж мы к такому придем?

Индуса опять куда-то уводят. А он все улыбается. Мы рулим в гостиницу.

Осталось время прогуляться по Нью-Йорку.

Манхэттен. Бродвей – одна из самых старых улиц Америки. Продольно-перпендикулярный муравейник. Мужчины в пиджаках, клерки. Их большинство. Разных рас и возрастов. Море народа и море машин. Желтые такси и желтые корпуса светофоров. Люди идут, идут и идут. Огни, стеклянные двери дорогих магазинов, мерцающие витрины. Глаз мой мечется, ищет, на чем остановиться и успокоиться.

И вдруг в толпе – бац! Черный человек. Он не мечется, как остальные, стоит, выбиваясь из мозаики городской суеты. Взгляд презрительный. Спортивный костюм, наушники, голова качается в такт неслышимой музыки, челюсти месят жвачку. Секунда-две-три. Бац! Снова толпа, люди-люди-люди. Нас несет сель из тел офисного планктона, туристов и праздношатающихся. О-па! Поток машин вскипает, его бороздит двухэтажный экскурсионный кабриолет-автобус. Как ледокол «Ленин», он проходит по бурлящему мегаполису и скрывается за поворотом. Нас выносит на Стрелку. Это мыс, врезающийся в Бродвей и делящий его на два русла. На острие мыса – небольшой павильончик, над ним гигантский экран. На экране мелькают бегущие с винтовками люди, солдаты армии США, мелькающие винты геликоптеров, парашютисты в небе, портреты решительных воинов: сначала в защитных шлемах на полигоне, а потом в белоснежных фуражках на большом построении. Что это, реклама армии?! Вот здесь, в самом центре мировой бизнес-субстанции! Я не могу поверить. У нас в России висел бы щит с рекламой чулков-дольчиков или плакат «Милая, с днем рождения», с огромным фото вульгарной блондинки. Я так пишу не потому, что не люблю Родину. Я просто знаю. Начало века не поменяло мою страну. Человек, торгующий дольчиками, способен оплатить рекламу. Армия – нет. Вот и весь сказ.

Однако Манхэттен. И мы здесь. Павильончик под экраном – маленькая рекрутская станция. Да-да, именно, карликовый военкомат. Сквозь его стеклянную стену я вижу портрет Дяди Сэма, злорадного старикашки, в лихом цилиндре с загнутыми полями и с белой звездой вместо кокарды. И этот Дядя тычет прямо в меня пальцем морщинистой руки, как будто Родина-мать: «I WANT YOU!», то есть «Я хочу тебя!». Внизу мелкими буквами приписано: «Для американской армии». Вот это реклама. Вот как надо. С будущими солдатами нельзя рассусоливать и, пардон, «титьки мять». Надо брать их за уздцы – и все, айда, мол, на полигон, потом на войну!

Брутальные лица американских солдат поддакивают мне, слегка кивая с экрана. Но только мгновение. Вспышка – и они снова то прыгают через рвы, то мчатся на БТРах. В мозг врезается смысл букв, выстраивающихся в призывы:

«Для страны!» «Для мира!» «Для тебя!» Экран мигает. Теперь по нему проносятся истребители. На экране уже надпись, что-то типа: «Военно-воздушные силы! Прочерти небо!» Картинка меняется. Теперь бороздят океан моряки. Мощно.

А внутри павильона кто? Правильно, вездесущий американский сержант. Пехота. Черный берет, форменная серая, тщательно выглаженная рубашка. В расстегнутом вороте белоснежная майка. Это, ясное дело, еще один рекрутер. Увидев нас, он механически исповедуется:

– Наша станция была открыта во время Второй мировой войны, и она находится в самом сердце Нью-Йорка. Мне завидуют. Это самое лучшее место работы, самое веселое и увлекательное. Во всей Америке. Здесь бурлит жизнь, и ты встречаешь множество интересных людей, говоришь с ними. Здесь бывают люди из разных стран, они заходят, интересуются…

Мы проходим под броской надписью: «Двести способов, как стать солдатом армии США». Павильон разделен на кабинки. У каждой есть свой хозяин. Вот из одной выглядывает американский морской пехотинец. Поджарый, широкоплечий, рукава камуфляжа закатаны, он играет бицепсами и трицепсами. Он как с картинки. Дальше такой же лубочный летчик. У каждого из них улыбка шире плеч и огромная стопка журналов, буклетов, подробно отвечающих на вопросы: сколько тебе будут платить, будешь ли ты воевать и что тебе положено каждый день, через год, через пять лет. Меж кабинками бродит худющий велосипедист-волосатик. В обтягивающем скелет костюме и с блестящим шлемом в руке. Он улыбается. Собственно, здесь все улыбаются. Главный сержант станции берет его под руку, заводит в свой пехотный ларек, раскрывает проспект. Пошла замануха.

– Это погоны. Это эмблемы. Это звания. Это сержант, это майор, это генерал. Это знак участника боевых действий.

– Боевых действий?

– Да-да.

Велосипедист улыбается, но уже не так лучисто. И, набрав литературы, суетливо уходит.

– Спасибо, спасибо.

Павильон напичкан значками, монетками, брелоками, листовками, плакатами, визитками, камуфлированными стаканчиками, ручками и карандашами. И везде улыбающиеся и улыбающиеся лица солдат. Кажется, если павильон взорвется, то эта рекламная продукция разлетится и накроет весь остров Манхэттен, как вулканический пепел. Толстым слоем. Американская машина вербовки работает как часы. В армию США ежегодно записывают сто восемь тысяч рекрутов и резервистов. А могут, при необходимости, два с половиной миллиона, если они согласятся, конечно.

Те самые девять с половиной недель