— Шшш. Все в порядке, Мей. Все в порядке.
Сердце совершило кульбит, когда, протянув руки, Эндрю взял у нее крошечное вопящее создание. Он впервые держал своего ребенка! Ему хотелось петь и танцевать, но больше всего бессмысленно ухмыляться. Однако Эндрю понимал, что момент для этого неподходящий. Испытывая огромное желание прикоснуться к Мей, он протянул свободную руку и заправил ей за ухо выбившуюся прядку волос.
— Эй, — ласково проговорил он, стремясь приободрить ее. — Эти звуки больше похожи на проявление фамильного темперамента Макги, нежели на что-нибудь другое. Я уверен, что с ребенком все в порядке.
Мей тут же утопила лицо в ладонях, ее плечи сгорбились. Подобное проявление горя и беззащитности глубоко тронули Эндрю, заставили каждой клеточкой почувствовать ответственность за два этих существа. Больше всего на свете ему сейчас хотелось обнять Мей, успокоить. Но существовала черта, которой переступить он не мог.
Держа одной рукой младенца, другую он положил Мей на плечо и подвел к дивану. Опустившись, потянул ее за руку и, когда она села, притянул к себе. Словно потеряв всякую волю к сопротивлению, Мей прильнула к нему, и его рубашка тут же стала мокрой от слез.
Закрыв глаза, Эндрю стиснул зубы и еще крепче прижал к себе мать и дитя. У него возникло ощущение, словно сейчас он держит в руках все, чего всегда страстно желал. Как будто почувствовав, что миропорядок восстановлен, ребенок успокоился и уткнулся личиком в шею Эндрю.
У него так сдавило горло, что он не мог даже глотнуть. Преодолев наконец боль в гортани, Эндрю слегка тряхнул Мей за плечо.
— Ну, — грубовато проговорил он, — и когда же ты намерена сообщить, кто у меня?
Поспешно вытерев лицо тыльной стороной ладони, Мей глубоко, прерывисто вздохнула и выпрямилась. Она даже смогла слабо улыбнуться.
— У тебя сын. Семь фунтов две унции.
Сын! Его снова захлестнули чувства. Эндрю закрыл глаза и покрепче прижал ребенка к себе. Она родила ему сына!
Только пару минут спустя он смог проглотить комок, застрявший в горле. Следующие десять минут занял рассказ о том, что маленький Макги родился семьдесят три часа назад. О том, что схватки начались среди ночи, разбудив ее. О поездке в больницу на такси, о быстрых родах и о выписке вчера днем. По дрожанию голоса Эндрю понял, что с тех самых пор маленькое новорожденное существо стало для Мей источником всяческих тревог и беспокойств.
Черты лица Мей заострились от пережитого напряжения и усталости. Она выглядела ужасно. И она была прекрасна.
Выудив из кармана спортивных брюк салфетку, Мей высморкалась, но ее глаза тут же вновь наполнились слезами.
— Я так боялась, что с ним что-то случилось, — прошептала она.
Эндрю наблюдал за ней, легонько касаясь щекой пушистой головки сына.
— Нужно было позвонить мне, Мей, — спокойно сказал он. — Я ведь мог поехать сразу домой.
Она судорожно втянула в себя воздух и посмотрела ему в глаза.
— Я звонила… сегодня утром… Но мне сказали, что ты уже выехал из отеля.
Ее слова потрясли Эндрю почти так же, как неожиданная встреча с сыном. Ему вдруг страстно захотелось прогнать из ее глаз печаль. Он усмехнулся и проговорил:
— Ну, и как ты думаешь, могу я, наконец, взглянуть на этого парня или стоит подождать, пока он попросит у меня ключи от машины?
Ответная улыбка была слабой и определенно нервной, но исполненной материнской гордости.
— Что ж, рискни.
Поддерживая одной рукой головку ребенка, а другой подхватив под попку, Эндрю осторожно положил его себе на колени. Малыш издал неопределенный звук, а затем принялся шумно сосать кулачок.
Эндрю дотронулся до крошечного пальчика. Боже, какой он маленький и какой чудесный! С головкой, покрытой пушистыми черными волосами. У Эндрю перехватило дыхание от благоговения, изумления и ни с чем не сравнимого отцовского чувства. Его сын. Его маленький красавец сын.
Не получив того, чего ожидал, от своего кулачка, и явно недовольный тем, что нарушили его теплый уют, малыш Макги скривился и снова подал голос. Возмущенный и очень громкий голос.
На лицо Мей вернулось выражение крайней тревоги.
— Не может быть, чтобы он кричал просто так. С ним что-то не то.
С благодарностью припомнив опыт, полученный от общения с племянниками и племянницами, Эндрю прижал ребенка к себе и заходил взад и вперед по комнате, поглаживая его по спинке.
— Шшш, маленький. Спокойно, спокойно. — Он взглянул на расстроенную Мей и попытался выдавить ободряющую улыбку. — Эй, не волнуйся так, Поллард. Я уверен, что все в порядке. Может быть, он просто голоден.
Больше всего похожая сейчас на несчастного беспризорника, с волосами, кое-как перехваченными сзади тряпочкой, она в глубоком отчаянии смотрела на него.
— Но я кормила его грудью перед твоим приходом.
Эндрю застыл на месте. Грудью… Резко отвернувшись, он попытался справиться с дыханием. Придав, наконец, лицу бесстрастное выражение и чувствуя себя так, словно ступает босыми ногами по раскаленному песку, он сделал еще один круг по комнате. Стараясь быть одновременно и беззаботным, и дипломатичным, Эндрю произнес:
— Ну… э-э-э… может быть, молоко еще не пришло. Давай попробуем дать ему смесь и посмотрим, что получится?
— Ты думаешь? — В ее голосе зазвучала надежда.
Ребенок завопил с новой силой, и Эндрю начал понимать причину ее отчаяния.
— Думаю, стоит попытаться.
Она поднялась с дивана, небрежно отбросив волосы, выбившиеся из-под тряпочки. Лицо по-прежнему было изможденным, но немного просветлело, когда с нежным выражением она коснулась головки ребенка.
— Бедный маленький человечек.
Эндрю и сам не понимал, откуда это взялось, должно быть, интуиция, но он точно почувствовал, чего ей хотелось бы сейчас услышать. И с некоторым озорством взглянул на Мей.
— Бедный маленький человечек, такой же упрямый, как и я. Совсем замучил свою маму.
Замерев, она бросила на него испуганный взгляд, затем отвела глаза.
— Пойду приготовлю бутылочку…
Эндрю задумчиво посмотрел ей вслед. Мама. Одно новое определение — а какие разительные перемены!
Догадываясь, что Мей близка к срыву и что плач ребенка способен порвать канаты, не то, что истерзанные нервы, он направился со своим сыном по коридору в самый дальний от кухни конец квартиры. И так уж получилось, что им оказалась спальня. Эта комната была хорошо ему знакома.
Бирюзовые стены, ковер цвета слоновой кости и большая кровать орехового дерева создавали атмосферу уюта и интимности, которые словно окутывали вошедшего. Два круглых боковых столика, с висящими над ними бра из меди и хрусталя, два блекло-розовых кресла и старинный стол вишневого дерева.