Кант терпеть не мог излишней церемонности и дутого чванства; но у так называемых аристократов он ценил изящество манер и уменье владеть собою, причем часто говорил, что считает эти качества необходимыми для всякого развитого человека. Помимо манер, в доме графа Кайзерлинга Канта привлекали беседы о французской, итальянской и английской литературе; беседы эти происходили большей частью во время обеда, и отсюда возникла у Канта страсть к застольным беседам, которую он сохранил до глубокой старости.
В 1755 году Канту удалось, наконец, получить кафедру при Кенигсбергском университете. Двенадцатого июня он представил на магистерскую степень латинское сочинение «Об огне». Бывший учитель Канта, профессор физики Теске, прочитав этот трактат, сказал: «Это сочинение выше всяких похвал; я сам научился кое-чему отсюда». Факультет единогласно провозгласил Канта магистром словесности (magister artium). Несколько позже, 27 сентября того же года, Кант представил другое сочинение – «О принципах метафизического познания», которое защищал публично, после чего получил кафедру философии в качестве приват-доцента. Королевский указ 1749 года предписал, однако, чтобы каждый занимающий кафедру диспутировал публично не менее трех раз. Ввиду этого Кант защищал еще раз, в апреле 1756 года, сочинение «О физической монадологии».
Две из названных диссертаций Канта, а именно «Об огне» и «О физической монадологии», находятся в тесной связи с упомянутым уже юношеским трактатом об измерении сил. Во всех физических трактатах Канта нельзя не видеть одной общей идеи, а именно идеи динамизма. Кант утверждает, что сцепление и упругость тел зависят от той же упругой материи, которая является причиною теплоты и огня (горения). «Волнообразное движение этой материи, – пишет Кант, – и есть то, что получило название теплоты. Материя теплоты есть не что иное, как эфир, иначе называемый материей света». Этот эфир наполняет все промежутки или поры между частицами материи, которые своим взаимным притяжением сжимают эфир, между ними находящийся.
В общих чертах это учение Канта немногим отличается от современных взглядов на «обыкновенную» и «эфирную» материю.
Не менее любопытны рассуждения Канта о физической монадологии. Поставив себе задачей согласовать монадологию с физикой, Кант выбрасывает за борт всякие «простые сущности» и откровенно объясняет, что будет иметь дело с «физическими монадами», другими словами, – с атомами. Монады неделимы, пространство, наоборот, делимо до бесконечности. Возникает вопрос, каким образом возможно существование монад в пространстве? Кант решает этот вопрос, заявляя, что монада есть сила (или центр силы, по терминологии позднейших физиков), имеющая определенную сферу действия. Таким образом, сила «наполняет пространство», оставаясь, однако, неделимою, подобно математической точке. (Здесь многие видят зародыш: учения о так называемом потенциале). Кант допускает постоянное взаимодействие притягательных и отталкивающих сил и этим способом объясняет непроницаемость и массу тел. Значительный интерес представляют также рассуждения Канта об относительном движении. Кант отвергает существование абсолютного покоя и считает все движения относительными. Вместе с тем он отвергает и учение о «силе инерции» в той форме, какую придают этому учению даже многие новейшие учебники механики и физики.
Несмотря на то, что Кант успел обратить на себя внимание университета, академическая карьера его подвигалась необыкновенно туго. В течение пятнадцати лет он вынужден был оставаться приват-доцентом. Различные обстоятельства послужили для него серьезной помехой. Еще в 1751 году умер любимый профессор Канта, Кнутцен, и после смерти его кафедра логики и метафизики в течение долгого времени оставалась незанятой. В 1755 году Кант начал в зимнем семестре ряд академических чтений по математике и физике. По тогдашним правилам, каждый молодой профессор должен был следовать какому-либо признанному авторитету. Кант избрал своим авторитетом Вольфа в области математики, и Эбергардта – по физике. Но насколько самостоятельно относился он к своим официальным руководителям, видно хотя бы из следующих слов Канта, находящихся в его «Физической монадологии»: «Я знаю, что те господа, которые привыкли выбрасывать вон, как ненужный сор, все, что не имеет на себе клейма вольфовой или какой-либо иной знаменитой фабрики, сочтут мои мысли не стоящими внимания».
Лекции Канта имели значительный успех. Кант пытался обратиться к прусскому правительству с целью добыть экстраординарную профессуру. Но как раз в это время началась Семилетняя война, и правительству было не до раздачи кафедр. Прошение Канта было оставлено, выражаясь канцелярским языком, без последствий.
Два года спустя (1758) стала вакантной кафедра ординарной профессуры по логике и метафизике. Еще в начале этого года русские войска овладели Пруссией и 22 января вступили в Кенигсберг. Все управление краем, включая и университетскую администрацию, попало в руки русского генерала (из немцев) барона фон Корфа. Жители Кенигсберга были приведены к присяге, в городе праздновались русские царские дни, и профессора пиитики слагали в честь императрицы Елизаветы хвалебные вирши.
При таких обстоятельствах Кант должен был ожидать милостей от русского правительства, и он обратился к императрице со всеподданнейшим прошением, которое лишь в 1893 году было сообщено в печати. Документ этот не фигурирует ни в одном немецком издании сочинений Канта, его нет и ни в одной из до сих пор изданных биографий великого философа, поэтому мы считаем себя вправе привести его здесь полностью.
«Пресветлейшая, всесильная Государыня, Самодержица всея Руси, всемилостивейшая Государыня и великая жена!
Вследствие смерти покойного доктора и профессора Кипке (Курке) Professio ordinaria логики и метафизики, которую он занимал в здешнем Кенигсбергском университете, стала вакантною. Эти науки всегда составляли главнейший предмет моих занятий. В продолжение тех лет, когда я находился в здешнем университете, я каждый семестр читал обе эти науки, на частных уроках. Я имел в этих науках две публичные dissertationes и, кроме того, стремился ознакомить с результатами моих работ в четырех статьях, помещенных в Кенигсбергском ученом сочинении (Intelligenzwerk), в трех программах и трех других философских tractata. Надежда, с которою я льщу себя посвятить службе академии наук, а главным образом, всемилостивейшее желание Вашего Императорского Величества оказывать наукам высокое покровительство и Всемилостивейшую поддержку, побуждают меня всеподданнейше просить Ваше Императорское Величество всемилостивейше пожаловать мне освободившуюся professionem ordinariam и надеюсь, что senatus academicus, ввиду обладания мною необходимыми способностями, сопроводит мое всеподданнейшее прошение не неблагоприятными свидетельствами. Я уверяю в глубочайшей devotion Вашего Императорского Величества всеподданнейший раб Эммануил Кант. Кенигсберг 14 декабря 1758 г.»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});