Существуют и более определенные указания на характер нравственного воспитания, полученного Кантом. По словам одного из ранних биографов, отец Канта требовал от детей «труда и честности, в особенности, избегать всякой лжи; мать требовала еще большего, а именно: святости. По всей вероятности, это и способствовало той непреклонной строгости, которую впоследствии обнаружил Кант в своем нравственном ученье». Сам Кант говорил, что унаследовал от матери черты лица и характера.
«Я никогда не забуду своей матери. Она насадила и взлелеяла во мне первый зародыш добра, она открыла мое сердце впечатлениям природы, она возбудила и расширила мои понятия, и ее поучения оказали непрерывное спасительное влияние на всю мою жизнь».
Этих фактов и показаний совершенно достаточно для того, чтобы доказать, что первые основы кантовской морали следует искать не у его философских предшественников и не в его теоретических размышлениях, а в той практической области, которая окружала его с раннего детства.
Не только нравственным, но и умственным воспитанием Кант много обязан родителям, и особенно матери. Заметив способности сына, мать решила, что маленький Иммануил не должен продолжать занятия отца. С ее точки зрения, на вершине умственного развития стояли ее духовные учителя; поэтому мать Канта решила подготовить сына к духовному званию. Прежде чем принять это решение, она пригласила своего духовника д-ра Франца Шульца, чтобы посоветоваться относительно дальнейшего воспитания сына, до тех пор посещавшего одну из начальных школ, появившихся в изобилии во всех предместьях Кенигсберга.
Как раз к тому времени д-р Шульц взял на себя руководство коллегией Фридриха (Collegium Fridericianum) в Кенигсберге. Шульц был одним из достойнейших и энергичнейших представителей пиетистического направления. Прибыв в 1731 году в Кенигсберг, он был сначала проповедником и советником консистории, затем стал профессором богословия и директором коллегии Фридриха, незадолго перед тем превращенной из частного заведения в государственное. Шульц пользовался доверием берлинского двора; впоследствии ему даже поручили надзор за всем школьным и церковным делом Пруссии. Он считался красноречивым проповедником и ученым догматиком. В бытность свою в Галле Шульц слушал лекции разных выдающихся пиетистов и в то же время был учеником Вольфа, крупнейшего из последователей Лейбница. Систематичность учения Вольфа, отличавшая его от несколько беспорядочного изложения Лейбница, его обширные познания и ловкий эклектизм, при помощи которого он мирил религию с философией и наукой, – все это внушало мысль, будто Вольф создал какую-то самостоятельную систему. Эта система в течение продолжительного времени считалась даже венцом философского мышления, и господство ее в Германии было безгранично вплоть до появления философии Канта. Даже насмешливый Вольтер, не щадивший Лейбница, высоко чтил его ученика, стоявшего не выше философской посредственности, и однажды написал известную фразу: «Wolfio docente, rege philosophe regnante» (когда учил Вольф и царствовал король-философ), одинаково лестную для Вольфа и для Фридриха II.
Было время суровой реакции, когда учение Вольфа, по существу далеко не революционное, считалось опасным. Со вступлением на престол Фридриха II настали лучшие времена. Податливость учения Вольфа много способствовала сближению его с пиетизмом. Когда Шульц находился в Галле, здесь религия и философия давно торжествовали полное примирение, до сих пор отыскиваемое многими философскими школами. Сам Вольф считал Шульца одним из способнейших своих учеников; другим учеником того же Вольфа был кенигсбергский профессор Кнутцен, которого, в противоположность Шульцу, привлекала не богословско-нравственная, а физико-математическая сторона учения Вольфа.
Шульц и Кнутцен были учителями, оказавшими на Канта в его юношеские годы наибольшее влияние. Благодаря им Кант примыкает к так называемой лейбнице-вольфовской школе, бывшей колыбелью новой германской философии и составляющей естественный переход от схоластической метафизики к учению Канта.
Канту было менее десяти лет, когда он поступил в коллегию Фридриха. Хотя это училище отстояло дальше всех средних школ от дома, где жили родители Канта, мать доверила обучение сына высокоуважаемому ею д-ру Шульцу. Несмотря на робость и застенчивость мальчика, Шульц угадал в нем выдающиеся способности и одобрил выбор матери, советуя Канту изучать богословие.
Пиетистический дух, господствовавший в коллегии Фридриха, исходил не от одного Шульца, но в еще большей степени от ее основателя, д-ра Генриха Лизия, который даже по приобретении школою казенных прав неограниченно распоряжался назначением учителей. В особой церкви этого заведения богословы пиетистического направления читали священную историю, произносили поучения и проповеди. Не ограничиваясь частым посещением этих чтений, Кант с матерью посещал молитвенные часы профессора Шульца, что тот особенно рекомендовал своим ученикам. На этих часах произносились проповеди, возбуждавшие религиозный энтузиазм. О содержании их можно судить уже по названиям; так, одна из проповедей была озаглавлена «О блистательной борьбе Иисуса». Пылкое красноречие Шульца производило на малолетнего Канта сильное впечатление. Шульц не ограничивался духовной помощью прихожанам и ученикам. Следуя правилу «вера без дел мертва», он поддерживал прихожан чем мог: кого советом, кого утешением, кого деньгами, пищей и одеждой. Родители Канта не нуждались в хлебе насущном и никогда не обращались за благотворительной помощью. Тем не менее, Шульц считал своей обязанностью оказывать им маленькую помощь в виде подарка к праздникам. Ко дню Рождества родители Канта получали от доброго профессора дрова, которые даже привозились к ним на дом. Часто Шульц помогал матери Канта советом, даже сам являлся к ней и указывал на способности ее Иммануила. В глубокой старости Кант хотел из чувства признательности «поставить Шульцу почетный памятник» в своих сочинениях, и только предсмертный упадок сил помешал философу исполнить это намерение.
О ранней юности Канта известно немногое. Слабость здоровья, природная робость и значительная рассеянность препятствовали успешности его занятий, а между тем не все учителя отличались проницательностью Шульца и умели видеть способности под оболочкой застенчивости. Дисциплина в школе отличалась суровостью, и нельзя сказать, чтобы Кант впоследствии одобрял дух, господствовавший там. Еще о начальной школе он отзывался в довольно неодобрительных выражениях. По его словам, большинство учителей отличалось сердитым нравом и чрезмерной строгостью; тем не менее, в начальной школе дисциплина соблюдалась лишь у одного учителя, болезненного и весьма неказистой наружности, но любимого учениками за его знания и преподавательские способности. Немногим лучше было в коллегии, где Кант учился в течение семи лет. Кроме Шульца, сравнительными достоинствами отличался преподаватель латинского языка Гейденрейх; зато математика и логика были очень запущены и преподавали их совершенно ничтожные личности вроде Кухловиуса. Впоследствии Кант, вспоминая о той математике и логике, которою его пичкали в школе, с трудом мог удержаться от смеха… «Эти господа, – сказал он однажды своему бывшему школьному товарищу Кунде, – не могли зажечь в нас даже малейшей искры», «Скорее могли затушить», – ответил на это Кунде.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});