Он ждал ее до самого утра, пока луна не коснулась горизонта своими низко опущенными рогами. Когда небо слегка побледнело, предвещая скорое появление солнца, он ступил обеими ногами на подоконник, где, как ему казалось, еще сохранялись следы ее узких босых ступней.
— Эштарра, — прошептал он наконец, не отводя глаз от луны, которую рассвет окрасил в розоватый цвет. — Тебе посвящаю я мой полет. Если тебе понравится моя жертва, пусть отныне твои дочери испытают такие же мучения, какие испытывал я. Пусть никто из людей никогда не полюбит крылатую женщину, и пусть у них никогда не будет потомков. Пусть они сгорают от страсти, которой никогда не суждено сбыться, и пусть над ними смеются так, как смеялись надо мной. Своей кровью я скрепляю это проклятие!
Он шагнул вперед, вытянув руки, словно нашаривая что-то, и темно-красное пятно, возникшее под стенами башни, до сих пор отчетливо видно в лунные ночи. Мы называем это проклятием Вальгелля.
— И оно исполнилось? — дрожащим голосом спросила Табигэйль.
Кэссельранд помолчал, откинув голову на спинку кресла, словно отдыхая от вызванного рассказом напряжения.
— Когда-то мы теряли более половины наших женщин, — медленно проговорил Кэс, — они уходили следом за людьми, чтобы никогда не вернуться. Для людей они всегда были не более чем забавными игрушками, которые они ломали и отбрасывали прочь, как только насытятся. С годами Эштарра все милостивее к нам. Но каждый раз, когда вы смотрите на мужчину-человека, не забывайте о проклятии Вальгелля. Помните Тельгадду — никто больше не видел ее с прошлого года.
Таби и Наби невольно придвинулись друг к другу.
— Ты прекрасно владеешь умением запугивать младенцев, Кэс, — пробормотала Гвендолен. — Может, сразу завязать им глаза, чтобы на завтрашнем Конклаве они ненароком ни на кого не посмотрели?
— На твоем месте я внимательнее бы относился к моим предостережениям. Любви стоит опасаться.
— Любви? — Гвендолен фыркнула, и услышав звучащее в ее голосе презрение, Табигэйль вздохнула более спокойно, словно черпая уверенность у старшей подруги. — Что ты имеешь в виду под этим понятием? Это когда двое людей ложатся рядом и начинают тереться друг о друга? Не волнуйся, когда мне захочется почесаться, я выберу для этого более простой способ.
Кэс вздохнул и махнул рукой, не в силах удержаться от невольной улыбки.
— Гвендолен Антарей, надеюсь, что хотя бы завтра на Конклаве ты будешь выбирать выражения и не станешь добавлять своих комментариев к словам присутствующих. Я до сих пор удивляюсь, почему ко мне всего лишь два раза поступала бумага из канцелярии с требованием исключить тебя из Гильдии.
— Очень просто, — Гвендолен широко раскрыла глаза, изобразив максимально наивный и честный взгляд, — чтобы на меня как следует нажаловаться, необходимо привести в доказательство мои издевательские речи. Но редко кому доставляет удовольствие еще раз произносить вслух правду о себе.
— Моему повелителю крайне прискорбно, что торговые связи между Эброй и Круаханом затухают, — произнес эбрийский посол, и Гвендолен невольно заскрипела зубами — у него был настолько сладкий голос, что ей захотелось избавиться от приторного вкуса на языке. — Он просил передать его брату, королю Круахана — тот час, когда между нашими берегами вновь протянется цепочка купеческих флотилий, будет счастливейшим в моей жизни.
— Еще бы! — пробурчал королевский казначей Тарра, маленький человечек с аккуратно расчесанными усиками и густой прядью, словно приклеенной ко лбу. Он говорил себе под нос, не поднимая головы, но нарочито громко. — Если учесть, какие цены заламывают ваши купцы…
Вице-губернатор Баллантайн дернул щекой и слегка подался вперед, будто хотел что-то сказать, однако быстро сжал губы. Гвендолен стояла за его креслом, чуть наклонившись вперед, чтобы было удобнее шептать, но она хорошо могла разглядеть выражение его лица в зеркале напротив. В стекле отражался неожиданно молодо выглядящий человек, с коротко подстриженными светло-пепельными волосами и четким профилем. Несколько часов назад, впервые встав за спинкой его кресла, Гвендолен равнодушно провела глазами по его лицу, в котором на первый взгляд не было ничего примечательного, хоть оно и не отталкивало ее так, как лица многих, сидящих вокруг круглого стола Конклава.
"Вы будете мне переводить? — спросил он, откидываясь на спинку кресла. — Но я довольно неплохо понимаю и валленский, и эбрийский".
"Не сомневаюсь, — нежным голосом сказала Гвендолен, — что вы их выучили только для того, чтобы лишить бедную девушку единственного заработка".
Вице-губернатор усмехнулся уголком рта.
"Ни в коей мере — я просто хочу дать вам возможность трудиться меньше за то же жалование. Потом, вандерского я, например не знаю. Вы сможете мне помочь?"
"Конечно", — Гвендолен была настолько потрясена его спокойным тоном, поэтому невольно ответила без традиционной ухмылки и насмешливой интонации.
"Сколько же языков вы знаете?"
"Все", — ответила она с тем же удивлением и наконец поняла, что ее поражает в его взгляде — он смотрел на нее открыто и ровно, как на обычного человека.
"Разве так бывает?"
"Мы воспринимаем речь на другом уровне. Неважно, в какие звуки облекается смысл".
"Вы? Ах да… — как все светловолосые люди, он довольно легко краснел, хотя Гвендолен полагала, что сильные мира сего в первую очередь избавляются от таких вредных привычек, как неумение скрывать свои мысли и чувства. — Мне говорили… Я не подумал, потому что вы так… ничем не отличаетесь от людей".
Он мельком взглянул ей за спину, но вряд ли что мог заметить — согласно этикету особо важных мероприятий им предписывалось держать крылья плотно сложенными и прижатыми к спине специальными ремнями. Поверх был накинут длинный плащ до пола. Со стороны казалось, что застывшие за креслами чиновников и послов фигуры чуть-чуть горбятся, не более того.
Стиснутые крылья затекли и чесались, к тому же ее начинал раздражать этот непонятный взгляд. Она привыкла читать в глазах всех сидящих за столом извращенное любопытство, и знала, как себя вести с ними. К другой ситуации она была не совсем готова, и поэтому ответила резче, чем хотела сама:
"Мы ничем не отличаемся от людей. Мы просто приносим всяческие беды и сеем зло. Так ведь и люди делают то же самое".
Баллантайн шевельнул губами, но решил, видимо, что его разговор с крылатой девушкой слишком затянулся, и обратил лицо к столу Конклава. Больше он не сказал ей ни слова, только изредка утвердительно наклонял голову в ответ на ее быстрый шепот над ухом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});