Теперь представьте себе, что некто Н. плюнул в урну, но промахнулся. Ничего особенного, скажете вы. А если это изложить красиво, с джазовым колоритом, немного смещая сильные доли такта в свинговой манере? Например: «Н. в семнадцать часов пятьдесят минут, находясь на улице Цветочной в районе дома номер восемь, имея умысел на грубое нарушение общественного порядка, выражая явное неуважение к обществу и пренебрегая устоявшимися в нем общепринятыми правилами поведения и нормами морали, с особой дерзостью и исключительным цинизмом плюнул…» А можно, чтобы избежать вульгарности, обыграть доминанту: «…эвакуировал из полости рта образовавшуюся там слюну в направлении стоящей у стены дома емкости для сбора мусора». Таким образом, мы приходим к верхнему «до» через доминантсептаккорд с увеличенной квинтой, и получается злостное хулиганство – часть вторая статьи двести тринадцатой Уголовного кодекса Российской Федерации. Красиво?
А вы говорите – ничего особенного!
Искусство адвоката при прочтении обвинительного заключения, напротив, состоит в том, чтобы без потерь выбраться из очередного пассажа, изложенного, например, в форме изощренного деепричастного оборота. При этом нижеперечисленное в зависимости от вышеизложенного может занимать до нескольких страниц сплошного текста практически без знаков препинания. Главное – не потерять общий смысл, изначально заложенный в пассаже.
Основная тема всегда начинается со слова «так». Это как джазовый стандарт. Как ответ на вопрос, который еще не задан, но подразумевается.
Итак, Гридасов, будучи ранее неоднократно судим: в таком-то году таким-то судом по такой-то статье к такому-то сроку наказания… (переворачиваем страницу после третьей судимости) на путь исправления не встал и вновь совершил преступление. Теперь, внимание, джазовый стандарт: «Так, двадцать шестого июня… путем пролома потолка проник в жилище потерпевших Каценеленбоген Р. М. и С. Б… похитил холодильник, телевизор, видеомагнитофон, пылесос, ковер, шубу». Все это, естественно, полностью подтверждается, несмотря на отказ от дачи показаний с целью уйти от ответственности за содеянное. Смягчающих обстоятельств не установлено.
В общем, все ясно. Надо поговорить с Гридасовым, дай ему бог здоровья и гарантий права на защиту, и быстренько закончить с этим делом.
Посмотрев на своего клиента, я подумал: как это он, такой маленький и тощий, упер на себе столько барахла. Ну, пылесос, допустим, он унесет. Телевизор, предположим, поднимет. А холодильник «ЗИЛ»? Наверно, был он не один, но не выдал подельника. По понятиям поступил.
Знакомимся. Говорить вроде бы не о чем, а принимая во внимание опасность ишемического инсульта, незачем.
– Ну и что ты думаешь по этому поводу? – спросил я подзащитного.
– Фонарь голимый, – сделал он честное лицо.
Я поднял одну бровь, как бы выражая недоверие такой оценке происходящего. Это у меня такой приемчик есть – поднимать бровь.
– Я не при делах, – доверительно сообщил мне Гридасов и, увидев, что я поднял вторую бровь (то есть выразил удивление), поспешил заверить: – Ну, на пидара клянусь!
– Ну что ж, это серьезный аргумент, – многозначительно произнес я, вообразив, как, выступая в прениях, скажу судье: «Ваша честь! Вот подсудимый клянется на пидара – давайте поверим ему в четвертый, но последний раз и отпустим на свободу».
– Еще какие-нибудь соображения есть? – спросил я.
– Нет, – ответил он.
– Будем думать, – соврал я. На этом кровь перестала поступать в голову, и мозги приобрели тускло-зеленый оттенок.
* * *
Судья в сопровождении двух народных заседателей вошла в зал. Их Честь были сегодня в новом рыжем парике – к зеленой кофточке. В свои пятьдесят пять она выглядела на пятьдесят четыре, любила слушать витиеватые комплименты и вне судебного заседания была хохотушкой и матерщинницей. Но за судейским столом ее лицо приобретало черты беспристрастности и объективности. Я бы даже добавил – полноты и всесторонности, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию. Во всяком случае – впечатление производило. Исходя из искреннего убеждения Их Чести в том, что все без исключения подсудимые совершили преступление, от справедливого наказания не уходил никто.
Народные заседатели (на профессиональной фене – просто нарзасы), постаревшие рабочий и колхозница с Выставки достижений народного хозяйства, имели на лицах такое торжественное выражение, как будто они сейчас будут отправлять правосудие. Наверно, недавно стали заседать, не обтесались еще.
Все присутствующие прониклись чувством ответственности момента, когда государственный обвинитель стал читать обвинительное заключение. Через минуту после слова «так» нить повествования была слушателями потеряна. Но не безвозвратно. При упоминании холодильника «ЗИЛ» потерпевшая Каценеленбоген Р. М. громко и тяжело вздохнула, а Колхозница укоризненно покачала головой, посмотрев на Гридасова. Как же, мол, тебе, гражданин Гридасов, не стыдно воровать?
Гражданин Гридасов сидел за моей спиной, но я почувствовал, что он чуть не заплакал от стыда.
В это время в зал заглянула заведующая канцелярией и стала из коридора делать судье знаки, приглашая выйти на минуточку. Я уловил лишь слово «говядина», но понял, что привезли продукты и нужно определиться, кто и сколько будет брать. Судьям некогда бегать по магазинам, поэтому магазины иногда прибегали в суд. Зеленая кофточка, кстати, прибежала по оптовой цене.
Судья извинилась и объявила перерыв на десять минут.
Делать было все равно нечего, и я попросил у секретаря дело – просто полистать. Начал читать, как всегда, с конца и, дочитав до начала, увидел протокол осмотра места происшествия. Что же там за место такое? Комната площадью тридцать квадратных метров, высота потолков пять метров, над потолком – уже чердак. Вот и заветная дырка в потолке – размером тридцать на тридцать сантиметров неправильной формы. Порядок вещей в квартире не нарушен. Входные двери не повреждены. Красиво и аккуратно, через доминантсептаккорд и в потолок.
* * *
Я представил себе потерпевшую Рахиль Михайловну, которая открывает ключом дверь квартиры. Сзади стоит ее муж, потерпевший Соломон Борисович, или просто Моня. В обеих руках у него по тяжелой сумке с покупками, а в зубах – полиэтиленовый пакет с яйцами. Он послушно стоит сзади и привычно слушает ворчание Рахили:
– Моня, осторожно, не разбей яичек. Что ты стоишь, помоги мне открыть дверь!
Моне, в его положении, именно этого и не хватало – помочь жене открыть дверь. Он что-то промычал, не выпуская из зубов пакет с яйцами.
– Не спорь со мной, – Рахиль вошла в квартиру, продолжая безадресно ворчать, а Моня, бросив взгляд на то место в прихожей, где стоял холодильник, разинул рот от изумления. Яйца с хрустом упали на пол.
– Я же тебя предупреждала! – взвилась Рахиль Михайловна. – Почему ты постоянно делаешь мне нервы?!
Моня продолжал стоять с разинутым ртом, и Рахиль Михайловна, проследив за направлением его взгляда, обернулась. Вместо холодильника она увидела прямоугольник пола, сохранившего девственность со времени последнего ремонта. На прямоугольнике валялась любимая заколка для волос, потерянная три года назад. И все!!!
Опасаясь, что ее догадка подтвердится, Рахиль Михайловна вошла в комнату. Такие же девственные прямоугольники были на месте телевизора, видеомагнитофона, коробки с пылесосом и ковра, висевшего на стене. Догадка подтвердилась, и даже очень.
– Моня, нас обокрали, – тихо сказала Рахиль Михайловна.
Моня, не произнося ни слова, почему-то на цыпочках подкрался к шкафу и, затаив дыхание, распахнул дверцу.
– Слава богу, – облегченно выдохнул он, – какое счастье!
Счастье заключалось в Мониной коллекции спичечных коробков, состоящей из семисот пятидесяти двух единиц. Счастье заключалось в том, что эту коллекцию Моня собирал сорок лет, даже несмотря на некоторое непонимание со стороны Рахили и противопожарную безопасность. Счастье, наконец, заключалось в том, что все единицы были на месте. В отличие, например, от каракулевой шубы, которая еще утром висела в соседнем отделении шкафа.
– Нет, вы посмотрите на этого идиёта! – Рахиль Михайловна воздела глаза к потолку. – У него сегодня большое счастье!
Воздевая глаза к потолку, Рахиль Михайловна еще не знала, что ее ждет очередной удар. Во-первых, на потолке не было хрустальной люстры. Во-вторых, в потолке зияла огромная дыра. Она зияла в том месте, где с чердака выходила труба отопления. Сантехники еще две недели назад раздолбали эту дыру, чтобы поменять трубы, и ушли за инструментом, временно прикрыв пустоту листом фанеры. Фанера тоже отсутствовала. Это было уже слишком.
– Ничего не трогай, – деловым голосом распорядилась Рахиль Михайловна, – здесь могут быть отпечатки пальцев.