Читать интересную книгу Любовь - Тони Моррисон

– Ты хочешь сказать: «Да»?

Как и в кухне внизу, в этой комнате был очень яркий свет – словно в супермаркете. Горели все лампы сразу – их было шесть? Или десять? – и каждая ничем не уступала люстре. Взбираясь по неосвещенной лестнице и то и дело оглядываясь через плечо, Джуниор гадала, что находится в других комнатах. Казалось, женщины в этом доме жили под лучами прожекторов, и их разделял – или соединял – лишь мрак между ними. Она с нескрываемым интересом разглядывала безделушки, захламлявшие столы и секретеры, и ждала, когда миниатюрная дама нарушит наступившее молчание.

– Меня зовут Хид Коузи. А тебя?

– Джуниор. Но вы можете звать меня Джун.

– О боже! – воскликнула Хид, и ее ресницы тревожно затрепетали, точно кто-то пролил красное вино на светлый бархат: ой, простите, ну конечно-конечно, ничего страшного, правда, очень трудно будет отчистить… Двинувшись прочь от окна, дама шагала медленно, осторожно лавируя между загромождавшей комнату мебелью. Оттоманка, два туалетных столика, два секретера, два приставных столика, стулья с высокими спинками и низкими сиденьями. Но все это затмевала кровать, над которой висел огромный портрет мужчины. Наконец Хид уселась за небольшой секретер. Умостив руки на коленях, она кивком пригласила девушку занять стул напротив.

– Расскажи, где ты раньше работала. В объявлении ничего не сказано про резюм, но мне нужно знать о твоем опыте работы.

Джуниор невольно улыбнулась: дама произнесла «резюме» как резюм.

– Мне восемнадцать, и я могу делать все что угодно. Что угодно!

– Это прекрасно. Но что насчет рекомендаций? У тебя есть рекомендации? Я могу с кем-то связаться?

– Не-а.

– Так, а как же мне узнать, честная ли ты? Не болтливая ли?

– Письмо вам ничего не скажет, даже если там будет написано все как надо. А я вам говорю: я – такая. Наймите меня – и сами увидите. А если я окажусь недостаточно для вас хорошей, ну тогда… – и Джуниор развела руками.

Хид тронула свои губы тыльной стороной ладошки, маленькой, как у ребенка, и скрюченной, как куриное крылышко. Она обдумала свою внезапно возникшую антипатию к этой Джуниор-Но-Вы-Можете-Звать-Меня-Джун и пришла к выводу, что беззастенчивая прямота девчонки – пусть и не позерство, но явно игра на публику. И еще она вот о чем подумала: так ли уж глубоко сидит в этой девчонке ее дерзкая самоуверенность? Хид сейчас нуждалась в помощнике, достаточно голодном и алчном, кого, следовательно, легко было прельстить или убедить сделать кое-что для нее… Потому что ситуация сложилась такая, что действовать надо срочно. Кристин, в полном соответствии с ее распутной натурой, нагло тычет бриллиантами в лицо их законной владелице и постоянно таскает из дома деньги, чтобы оплачивать консультации адвоката.

– Я расскажу тебе, в чем заключается работа. Точнее сказать: твои обязанности.

– Валяйте, – Джуниор, до этого момента сидевшая перед хозяйкой дома чуть сутулясь, теперь расправила плечи и скинула жакет, при этом дешевая кожа жалобно взвизгнула. Под жакетом оказалась черная футболка, а под ней не было ничего, что поддерживало бы грудь, но Хид сразу заметила, что ничего и не требовалось: соски вызывающе торчали под тонкой тканью. В отсутствие жакета пышная шапка ее волос сразу словно увеличилась в размерах. Каскад черных штопоров, разделенных прямым пробором, в ярком свете ламп сверкал, как вороново крыло.

– Я пишу книгу, – сообщила Хид, и на ее лице засияла довольная улыбка. При упоминании о книге маска строгого высокомерия, которую она надела для этого собеседования, исчезла. – О моей семье. То есть о семье Коузи, семье моего мужа.

Джуниор взглянула на портрет мужчины.

– Это он?

– Это он. Его нарисовали с фотокарточки, так что сходство полное. Ты смотришь на чудесного человека. – Хид вздохнула. – У меня собран весь материал, но, видишь ли, кое-какие вещи требуют проверки. Даты, написание фамилий. В моем распоряжении есть все гостевые книги из отеля – думаю, за исключением двух-трех – и некоторые из этих людей, не многие, но некоторые, писали как курица лапой! Ничего не разберешь. Но, уверяю тебя, у большинства из тех, с кем я встречалась, был прекрасный почерк, потому что все мы получили изюмительное образование! Но Папа не позволял им писать печатными буквами, как это сейчас принято, рядом с росписью. Да ему это и не нужно было, потому что он ведь знал в лицо всех, кто собой чем-то представлялся и мог узнать любую роспись, хоть бы они крест поставили, но к нам, конечно же, никто не приезжал из таких, кто вместо росписи ставил крест. У наших гостей, в большинстве своем, был роскошный почерк, потому что, между нами говоря, надо не просто быть грамотным, но и занимать положение в обществе, иметь крупные достижения в жизни, понимаешь? Но какие могут быть крупные достижения с плохим почерком? А уж сегодня люди вообще пишут левой ногой!

Хид рассмеялась и добавила:

– Прости. Ты же понятия не имеешь, о чем я говорю. Я просто увлеклась, только и всего. Так всегда бывает, стоит мне начать об этом думать, – она разгладила большими пальцами отвороты домашнего халата и вновь вернулась к теме собеседования. – Но я хочу немного услышать о тебе. Джуниор, говоришь?

– Ага.

– Ну вот, Джуниор. Ты сказала, что можешь делать все что угодно, значит, где-то ты работала раньше. И если ты будешь помогать мне с книгой, я хочу знать…

– Послушайте, миссис Коузи, я умею читать, я умею писать, о’кей? И с мозгами у меня все в порядке. Хотите, буду писать под диктовку, хотите, буду печатать на машинке. Все что угодно. Хотите, чтобы я сделала вам укладку, я сделаю. Хотите принять ванну, я вам приготовлю ванну. Мне нужна работа и жилье. Я очень хорошая, миссис Коузи. Очень-очень хорошая! – И она подмигнула, заставив Хид на мгновение подумать о чем-то недосягаемом – вроде морской раковины, внезапно унесенной набежавшей волной. И, наверное, ощутив вдруг острый укол меланхолии, она подалась вперед к девушке и прошептала:

– Ты умеешь хранить секреты? – Она затаила дыхание.

– Как никто другой!

Хид выдохнула.

– Потому что это секретная работа. Никто не должен о ней знать. Никто!

– Вы имеете в виду Кристин?

– Я хочу сказать: ни одна живая душа!

– Согласна.

– Но ты даже не спросила, сколько я буду тебе платить.

– Я согласна на эту работу. А вы будете мне платить? Мне можно приступить прямо сегодня или подождать до завтра?

За дверью послышались шаги. Неспешные, размеренные.

– Завтра, – Хид произнесла это слово шепотом, но с таким напором, как будто выкрикнула.

Вошла Кристин с подносом. Ее появление ни стуком не предварялось, ни словами не сопровождалось. Она поставила поднос на секретер, за которым лицом друг к другу сидели Хид и Джуниор, и удалилась, не удостоившись ничьего взгляда.

Хид приподняла крышку со сковородки и тут же вернула на место.

– Все что угодно – лишь бы мне досадить! – заметила она.

– Выглядит соблазнительно, – сообщила Джуниор.

– Вот и ешь сама!

Джуниор поддела вилкой креветку, отправила ее в рот и мечтательно произнесла:

– М-мм… Уж точно, она знает толк в стряпне!

– Она знает, что я терпеть не могу морепродукты!

Второй этаж не поразил Джуниор аляповатым интерьером, который буквально бросался в глаза на третьем. Коридор, две простенькие спальни, чей-то рабочий кабинет и ванная комната вместе занимали такую же площадь, что и громадная зала этажом выше, где Джуниор провела два часа в попытках понять, что за фрукт ее нанимательница. Это не отняло бы так много времени, но аромат горячей домашней еды настолько ее заворожил, что она забыла обо всем на свете.

Она уже доедала вторую порцию, когда наконец начала распознавать истинное лицо, спрятанное под маской. И докапываться до смысла, скрытого за нескончаемым потоком слов. В какой-то момент она стала следить за взмахами вилки Хид и даже отвлеклась от аппетитного содержимого тарелки. Зажав вилку между большим пальцем и ладошкой, Хид обмакивала листья бостонского салата в оливковое масло и уксус, протыкала оливки, поддевала зубцами луковые кольца и роняла их обратно на тарелку – и не умолкала ни на секунду. Но ничего не ела. Потом Джуниор стала изучать беспокойные руки Хид: маленькие, гладкие как у младенца, если не считать небольшого шрама, со скрюченными пальцами, они быстро-быстро шевелились – точно рыбьи плавники, – словно норовя ускользнуть прочь друг от дружки. «Артрит? – подумала Джуниор. – Так вот почему тетка не в состоянии сама написать эту книгу? Или у нее еще какой-то старческий недуг? Потеря памяти, наверное». Еще до того как в комнату принесли еду, она заметила, как изменились интонации Хид: так вдруг меняется речь, когда попадаешь из учебной аудитории в школьную раздевалку, из кабинета директора школы в бар по соседству.

Лежа под одеялом в кровати, которую ей выделила Хид, Джуниор зевала и боролась со сном, пытаясь суммировать и сортировать свежие впечатления. Она понимала, что съела чересчур много и жевала чересчур быстро, как в самые первые дни в колонии, прежде чем научилась растягивать пайку, чтобы хватило надолго. И точно так же, как и там, сейчас она была готова к большему. Разыгравшийся аппетит ничуть ее не удивил: голод ее преследовал постоянно, – но он был прямо-таки зверский, вот что удивительно! Наблюдая незадолго до встречи с новой хозяйкой за тем, как сероглазая Кристин чистит креветки, она дала аппетиту волю и недолго думая решила, что кухарке с двенадцатью бриллиантовыми кольцами на пальцах понравится – а может, даже нужна – лестная оценка ее стряпни. И хотя Джуниор сразу подметила наигранную спесивость престарелой дамы (эта спесивость для нее была как та праведная броня, которую так любили напяливать надзирательницы в колонии), она понадеялась, что своим откровенным нахальством быстро ее пробьет. Тем не менее, жадно заглатывая вкусную домашнюю еду – впервые после того, как она многие дни добывала себе пропитание на помойках или таскала у зазевавшихся посетителей закусочных, – она временно отключила свою систему оповещения об угрозе. Как и сейчас, когда сон – в одиночестве, в тишине и наконец-то в кромешной темноте! – помог ей победить привычную опасливость ради удовольствия. Уже одно то, что в комнате, где она спала, рядом не было параши, вызывало у нее восторг. А горячая ванна, о которой она так долго мечтала, может подождать. Стоило Хид заметить, что нет нужды ехать в такую даль на автобусную станцию, да еще в отвратную погоду, и почему бы ей сегодня не переночевать в доме, а вещи она сможет забрать из камеры хранения завтра, как Джуниор тотчас же представила себе картину: она лежит в настоящей ванне – при этом никто не пялится со стороны – и намыливает мочалку душистым мылом розового цвета. Но она услышала шум бегущей воды по трубам наверху, отчего из крана ее ванной здесь, на втором этаже, вода текла тоненькой струйкой. Хид и тут ее опередила! И Джуниор решила посвятить несколько минут обыску в чулане, где нашла старую армейскую каску, банку томатной пасты, два закаменевших мешка сахара, баночку крема для рук, жестянку сардин, бутылку из-под молока, набитую ржавыми ключами, и два запертых чемодана. Она попыталась их открыть – но тщетно. Потом скинула одежду. Помассировав ступни, юркнула под одеяло, так и не смыв с себя двухдневную грязь.