Читать интересную книгу Луна, луна, скройся! - Лилит Мазикина

Я чувствую, как к лицу бросается кровь.

— У нас в Пшемысле такого не бывает, я и подумать не могла… Подожди, дядя.

Я открываю одну из сумок и отыскиваю мою праздничную, цветастоярусную юбку. Путаясь в её просторах, натягиваю поверх джинс, оправляю.

— Ну и славненько, разве не славненько? — удовлетворённо произносит старик. — Какая красотка наша Лилянка! Надо бы такую красотку покатать с ветерком!

В «Кайзере Фридрихе» слабо, но тошнотворно пахнет чем-то автомобильным. То ли маслом, то ли бензином, то ли ещё какой специальной жидкостью. Не зная, видимо, как поддержать со мной беседу, дядя Мишка громко включает музыку. Салон заполняет простенькая мелодия и игривый голосок молодой певицы. Многие слова понятны: язык похож на галицийский. Я откидываюсь на заднем сиденье, разглядывая сквозь мутноватое стекло одной из дверец проносящиеся дома и улицы. Напоминая все другие города покойной Империи, Кутна Гора всё же чем-то пока неопределимым для меня отличается от них. Везде царит налёт антикварности и провинциальности, в Пшемысле сохранившийся только в некоторых районах. Тут и там видны узкие пешеходные улочки, мощёные булыжником, и въезды во внутренние дворики. Многие вывески не менялись и даже, кажется, не обновлялись со времён Марии Терезии, так и висят — на немецком. Некоторые надписи дублируются на идиш. Хотя дни уже предрождественские, снега нигде нет, только небольшая слякоть. На одном из перекрёстков на помостике стоит озябший чернявый скрипач — не разобрать, цыган или еврей — и, судя по выражению лица, играет что-то крайне скорбное. Прохожих очень мало.

Цыганский район я узнаю сразу, хотя ни в Пшемысле, ни в Кёнигсберге не видала ничего подобного. Все балконы бесстыже хлопают на ветру цветастыми скатертями, рубашками и шалями. Смуглые дети стайками играют прямо на проезжей части и перед автомобилем расступаются без какой-либо поспешности или суетливости, отчего нам приходится сильно сбавить скорость. У стен домов стоят мужчины и парни в щёгольских дублёнках и кожаных пальто, в белоснежных ботинках и лихо сидящих белых шляпах. У всех взрослых, как и у дяди Мишки, усы; из-под них торчат сигариллы, сигареты и замысловатые трубочки, курящиеся сизым дымком. Цыгане рассматривают машину с таким глубокомысленным видом, словно видят впервые и пользуются случаем внимательно изучить. С некоторых балконов лают собаки. Опершись на подоконники, взирают на нас из окон женщины в золотых серьгах — среди этих серёжек самый дотошный сыщик не нашёл бы двух одинаковых пар.

Наконец, «Кайзер Фридрих» въезжает в один из дворов и останавливается. Я не успеваю вынырнуть из медитативносозерцательного состояния, а машину уже окружают мои родственники, дверца оказывается распахнутой, и сразу три руки протянуты мне в помощь. Я наугад ухватываюсь за одну из них, и она меня чуть не выдёргивает наружу. Хозяйкой руки оказывается моя тётя Марлена — я узнаю её, хотя она постарела и погрузнела. Пухлыми тёплыми ладонями она обхватывает мою голову и принимается крепко и важно целовать мои лоб и щёки. Покончив с этой церемонией, тётя разворачивается и принимается представлять мне присутствующие лица:

— Брат твой Севрек… Золовка тебе, Илонка… Дочь моей сестры, Патрина, и с ней Лаци… Севрековы Томек, Рупа, — всю процедуру представления мы кланяемся друг другу, только мальчикам мне не надо кланяться, зато они, впечатлённые, видно, обстоятельствами моего рождения, складываются чуть не пополам.

Затем меня снова берут в оборот, и шумной толпой, в которой, кажется, не восемь человек, а все сорок восемь, меня увлекает в светлую просторную кухню на втором этаже. С некоторым недоумением я обнаруживаю себя снова сидящей, теперь уже перед огромной чашкой чаю и десятью тарелками со сладостями и закусками. Родственники и свойственники тоже сели за стол и смотрят, как я пью и ем, так внимательно — хоть деньги бери. Давясь (меня укачало в машине), я съедаю по кусочку с каждой тарелки, запиваю чаем и церемонно благодарю хозяев.

И тут же сыпятся вопросы — частые, дробные, как гречка из порвавшегося пакета. А почему у меня под юбкой джинсы, так носят в Прёмзеле? А правда, что в Прёмзеле на улице по ночам столько горит цветных фонарей, что светло, как днём? А правда, что галициане бьют цыган? А я говорю по-чешски? А по-прусски? А у меня есть компьютер? А сколько в Прёмзеле стоит место на помостике? Сколько?! А сколько я тогда зарабатываю? А где я живу? А почём снимаю? А почему я не хочу пожить в небоскрёбе? А я была на телевышке? А в Прёмзельском соборе? А сколько в этот собор помещается человек? А в Сенате я бывала? А почему? А почём в Прёмзеле водка и яйца? А сколько это в австрийских кронах?

Тут неожиданно пискнул Рупа:

— А вы боитесь серебра?

Устанавливается тишина. Вся семья смущена бестактным вопросом. Уверена, что они считают меня нечистью. Я стараюсь ответить в прежней тональности:

— Нет, мальчик мой. Я не боюсь ни серебра, ни святой воды, ни чеснока. Дядя, тётя, простите, я устала с дороги, можно я где-то прилягу?

Тётя Марлена важно, плавно встаёт и провожает меня в маленькую комнату со старым диванчиком. Вручает мне подушку и плед и так же важно выходит.

Засыпаю я моментально. Всё же пятнадцать часов пути и для «волчицы» — не шутки.

Когда я просыпаюсь, в комнате очень темно, и в доме царит тишина. Спустив ноги с дивана, я попадаю в мягкое: на полу стоят мои сумки. Очень хочется пить. Чтобы не бродить по дому ночью — приезд существа вроде меня и без того большой стресс для семьи — я ищу бутылку с минералкой, купленную по дороге. Попутно вытаскиваю и откладываю подарки для дяди, тёти и племянников — на них мне не хватило денег, пришлось заложить серьги моей цыганской бабушки в Брно. После охоты деньги всё равно появятся. Напившись, я нащупываю маленькую сумочку и вынимаю мобильник — посмотреть время. Половина восьмого утра. Стоит мне взять телефон в руки, как он вздрагивает, принимая сообщение:

«Я стою под вашим окном. Л.Б.»

Я с опаской смотрю в сторону тяжёлых портьер, которые совершенно закрывают окно от моего взгляда, и печатаю:

«И что?»

«Вылезайте. Поговорим»

Вот так вот. Прямо вылезайте ему. Что за бред и как он меня отследил?

Стоп, а может быть, имеется в виду мой апартман в Пшемысле?

«Я не в Галиции.»

«Я тоже. Лилиана, вылезайте, или я влезу в дом. Стекло мне придётся разбить»

«Я вас застрелю ещё в процессе!»

«Значит, я залезу через детскую или кухню. Можете начать бегать между ними»

Никогда не любила вампиров. Особенно со звучными псевдонимами. Я забираюсь за портьеры и открываю окно, даже не потрудившись вооружиться. Зачем? В открытом бою я проиграю с вероятностью, близкой к ста процентам. Шанс же, что Батори не убьёт меня и в этот раз, есть. Ведь он всё-таки знает моё имя. Я криво ухмыляюсь и встаю на подоконник. Босые ноги неприятно холодит. На тротуаре действительно стоит, усмехаясь, упырь. Я осматриваюсь: слева водосточная труба, но она выглядит хлипкой и дряхлой. Я снова кидаю взгляд вниз. Батори скалится. Чёртов кровосос. Я ухмыляюсь ещё шире и прыгаю прямо на него.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});