Читать интересную книгу Рыцари былого и грядущего. Том II - Сергей Катканов

Майор велел позвать дервиша. Тот зашёл в кабинет осторожной нетвёрдой походкой. Правый глаз Шаха заплыл, всё лицо было а ссадинах. В волосах — запёкшаяся кровь. Похоже, он едва стоял на ногах. Князев отпустил конвой и предложил Шаху присесть. Тот не отказался.

— Тебя били?

— Набард приказал бичевать меня.

— Тебе трудно говорить?

— Жить вообще нелегко. Я могу говорить.

— К какой оппозиционной группировке ты принадлежишь? Исламская партия Афганистана? Национальный фронт исламской революции?

— Я не принадлежу к оппозиционным партиям.

— Скажи прямо, кто ты?

— Дервиш. Проповедник.

— Твои религиозные убеждения не свойственны ни одному из орденов дервишей.

— Наш орден мало известен.

— Почему Набард обвиняет тебя в связях с иностранными организациями?

— Я из Персии. Я не скрывал этого.

— Кто и с какой целью послал тебя в Афганистан?

— Меня послал Всевышний. А про свою цель я уже говорил — свидетельствовать об Истине.

— Помню, помню. «Иса — Сын Аллаха». Значит, ты тайный христианин?

— Почему «тайный», если я проповедую открыто?

— И никаких политических целей твоя проповедь не преследовала?

— Нет. Я далёк от политики.

Странный это был допрос. Казалось бы — всё обычно, по-деловому. Князев спрашивал о том, о чём на его месте спрашивал бы любой следователь. Но в его вопросах чувствовалась такая безмерная усталость, как будто ответы были ему совершенно неинтересны. Хотя в этой усталости чуткий слух уловил бы что-то очень тёплое, человечное. Шах отвечал предельно точно и максимально коротко. Так отвечают профессионалы спецслужб — ни одного лишнего слова, ни шага в сторону, никакой суеты. И всё-таки всем своим нутром опытного разведчика Князев чувствовал, что Шах — не из мира спецслужб. Он не боится проколоться, не подбирает слова. Он не играет роль. Князев понял, что на другие вопросы Шах готов отвечать весьма подробно и развёрнуто, он совершенно открыт и готов на любую степень откровенности, но на те вопросы, которые задавал ему Князев, дервишу скучно было отвечать, они, по его суждению, не требовали большей степени подробности. Это был действительно очень странный допрос. Офицер ничего не пытался выудить, задержанный ничего не пытался скрыть.

Допрос можно было заканчивать. Князеву очень хотелось поговорить с Шахом, но он не знал, как. Ситуация не очень-то располагала к дружеской беседе. А может и не надо ничего говорить? Князев почувствовал, что рядом с Шахом ему хорошо. Мирно, спокойно. Когда он ещё испытывал это чувство? Да только вечерами, с женой, когда они просто сидели рядом и молчали.

— Шах, скажи, почему муллы так ненавидят тебя, почему они добиваются твоей смерти?

— Они не любят Истину. Их интересует только власть.

— Но ведь ты же не пытался выгнать их из мечети и встать на их место?

— Не пытался. Я разговаривал с людьми, со всеми, кто готов был меня слушать. Я говорил им, что Аллах любит их, и они тоже должны любить Аллаха.

— У меня жена верит в Бога. Кого она должна любить больше — мужа или Бога?

— Это одно и тоже.

— Как это?

— Ответ в твоём сердце. Я чувствую, что твоё сердце уже распахнуто и готово принять Бога. Тебе надо только позвать Его.

— А ты знаешь, что я имею власть расстрелять тебя? — Князев сказал это с какой-то совершенно неуместной печальной задумчивостью.

— Ты не имеешь надо мной никакой власти, — Шах сказал это так же задумчиво и печально.

— Значит, ты не боишься смерти?

— Боюсь, — неожиданно быстро сказал Шах и виновато улыбнулся. — Не думал, что будет так страшно. Но я справлюсь с этим.

Князев удивлённо посмотрел на Шаха. Он не ждал такого ответа. Ему вдруг больше всего на свете захотелось обнять этого странного дервиша.

— Я постараюсь найти возможность отпустить тебя. Только сразу уходи в свою Персию.

— Ты забудешь свой долг, господин офицер? Ты так легко погубишь свою карьеру?

Князев не ответил. Помолчав, спросил:

— Спина болит?

— Горит огнём.

— Сейчас я отправлю тебя на гауптвахту. Сразу же пришлю врача, он твоей спине поможет. Там у меня один солдат сидит. Ты поговори с ним, Шах. Он ислам принял. Кто-то из нас очень сильно запутался. Или он. Или ты. Или я.

* * *

Князев ещё не принял решение. Он очень хотел отпустить дервиша, но не был уверен, что сделает это. Ему наплевать было на карьеру, после Афганистана майор, уже выслуживший пенсию (год за три), решил выйти в отставку. Тут речь шла о вещах куда более значимых. Надо было совершить поступок, противоречащий всем его представлениям о жизни, в известном смысле уничтожить себя самого. Если бы неделю назад некий офицер сказал ему, что он готов отпустить задержанного, рискуя при этом жизнями советских солдат, Князев, не думая, арестовал бы этого офицера, не усомнившись, что он предатель. А сейчас он сам готов стать предателем? Князев взмолился: «Господи, помоги мне найти выход!».

Во дворе ХАДа опять собралась вся местная муллократия при поддержке перевозбуждённых фанатиков, кричавших: «Убить нечестивца!». Эти выкрики были пока довольно редкими, фанатики словно не требовали ничего, просто не позволяли забыть, зачем собрались.

Князев обратился к толпе: «Я допросил этого человека и не нашёл в нём никакой вины». Толпа угрожающе загудела, он попытался перекричать этот гул: «Товарищ Набард так же не обнаружил в нём никакой вины». Толпа дико заревела, слов уже было не разобрать, но перекошенные ненавистью лица убедительно давали понять, что эти люди способны на всё.

Князев дрогнул. Он понял, что сейчас начнётся погром. Только кровь Шаха может успокоить этих людей. Порвут дервиша на части и разойдутся. Позднее он спрашивал себя, струсил ли он тогда? Да не то что бы струсил. Просто было как-то уж очень глупо погибать сейчас ради спасения симпатичного незнакомца, которого всё равно не спасти. А если и струсил. Кто стоял вот так один перед беснующейся толпой, тот поймёт его. Стало совершенно очевидно, что Шаха придётся принести в жертву. Дервиш по-любому приговорён. Да ведь знал же этот милый бродяга, на что шёл, когда возвещал тут такие истины, которые заведомо должны были привести мусульман в бешенство. Шах знал, как рискует, обижаться ему теперь не на кого.

Больше для проформы Князев спросил:

— Так в чём же вы его всё-таки обвиняете?

Вперёд вышел старый мулла, уверенно, спокойно и веско бросив:

— Он развращает народ.

Мулла не сомневался в том, что его слова — приговор, который весьма затруднительно будет обжаловать. Он посмотрел на Князева, не пытаясь скрыть усмешки. В этот момент Дмитрий ненавидел муллу всеми силами души. На минуту он вообще забыл про Шаха, очень остро переживая унижение, какому ещё ни разу не подвергался за всё время службы в Афганистане. Впрочем, он понимал, что мулла имеет право на усмешку, сегодня сила была на его стороне. Князев хотел ещё что-то спросить для проформы, а потом послать за Шахом конвой. С муллой сейчас придётся договариваться о том, чтобы сохранить хотя бы внешнюю благопристойность. Нельзя же позволить толпе в буквальном смысле разорвать дервиша на части прямо перед дверями ХАДа. Мулла должен гарантировать, что расправа совершится чуть позднее и не слишком демонстративно.

В этот момент к нему подошёл солдат и шепнул на ухо: «Товарищ майор, вам записка от жены, она говорит, что это очень срочно». Дмитрий вздрогнул. Клава никогда не отвлекала его от работы и не стала бы это делать по пустякам. Здесь не было и не могло быть никаких личных дел, которые нельзя отложить до вечера. Что же случилось? Дмитрий всем нутром почувствовал, что это загадочное дело действительно нельзя отложить ни на одну минуту. Жёстко сказав мулле: «Подождите. Я быстро», он прошёл в свой кабинет и развернул записку жены. Это оказалась не просто записка, а маленькое письмо:

«Дима, умоляю тебя, не причиняй никакого вреда праведном человеку, которого вы задержали и крови которого жаждет местное духовенство. Ты знаешь, я не придаю большого значения снам, не увлекаюсь их толкованием и никогда тебе своих снов не рассказывала, но то, что я видела сегодня ночью — это был не просто сон. Мне дано было видеть и понять то, что Бог очень редко открывает людям. Я видела тебя с почерневшим от ненависти лицом. Это был уже не ты — лицо злодея. Твои руки были по локоть окровавлены. Ты подошёл к умывальнику и долго-долго мыл руки, а кровь всё не отмывалась. Тебе это ничего не напоминает? Да ты, наверное, не читал, я тебе потом объясню. Ещё я видела праведника, привязанного к столбу. Толпа побивала его камнями. А вокруг его головы разливалось сияние. Я ужасно страдала от мысли, что ты можешь послать на смерть святого человека. Димочка, поверь мне, это невероятно важно! Не отдавай праведника на смерть. Отложи решение хотя бы до завтра. Погубив этого человека, ты погубишь себя. До встречи, любимый. Господь с тобой».