Читать интересную книгу Загадка Уорикширской воронки - Фергюс Макинтайр

Движение на юг оказалось не таким оживленным, как на север, и скоро, свернув на восток, мы прибыли на скрещение Мэдисон-авеню и Восточной Двадцать седьмой улицы. Здесь мы увидели четырехугольную, покрытую зеленью площадь. Этот парк, судя по всему, и был Мэдисон-сквер. Расплатившись с кэбменом, я едва успел соскочить на тротуар, как Холмс тронул меня за плечо:

— Смотрите, Ватсон!

Я повернулся, глянул… и подумал, что у меня двоится в глазах.

В дальнем конце аллеи стояли два совершенно одинаковых джентльмена. Оба в костюмах в тонкую полоску несовременного покроя. Оба усаты, оба с бакенбардами, каких уже не носит никто.

Оба — Джеймсы Филлиморы.

Мускулистый, быстрый Холмс живо преодолел расстояние, отделявшее нас от цели. Я, вследствие давнего ранения афганской пулей, не мог угнаться за ним и потому находился в нескольких ярдах позади, когда Холмс уже произносил:

— Имею ли я честь обращаться к мистеру Джеймсу Филлимору и мистеру Джеймсу Филлимору?

Оба джентльмена в лад рассмеялись.

— Вы имеете эту честь, сэр, — произнес один, речью своей выдавая в себе британца.

— Не сомневайтесь, сэр, так оно и есть, — сказал другой с американским акцентом.

Теперь и я, запыхавшись, подошел к ним и… сделал удивительное открытие. Джеймсы Филлиморы отнюдь не были идентичны. Один из них, англичанин, был чуть старше тридцати: тот самый, кого мы видели на экране витаскопа. Однако же американцу было явно за шестьдесят. К тому же он был дюйма на три ниже ростом и несколько поосанистей. Мало того. Глаза у американца были блекло-голубые, тогда как радужки англичанина имели тот странный неяркий оттенок, который я могу сравнить только с рогом. Лицо у него было продолговатое, с впалыми щеками, в то время как физиономия американца формой напоминала кирпич. Разительное их сходство объяснялось тем, что одеты они были один другому под стать и щеголяли в одинаковых бакенбардах и усах каштановой масти.

Припомнив рассуждения Холмса насчет обуви, я взглянул на их ноги: оказалось, и ботинки у каждого свои, и зашнурованы они по-разному. У того, что постарше, — крест-накрест, как, надо полагать, водится у американцев. У младшего же шнурки шли прямиком через подъем ступни, привычным британским манером.

— Ну что, не пора ли нам разоблачиться, ты как полагаешь? — Произнеся это, англичанин поднял руку к лицу и в несколько движений сорвал с себя бакенбарды… так что осталось лишь несколько жидких прядей, приклеенных театральным клеем.

— Да, что-то в них жарковато! — рассмеялся американец и сорвал свои. Усы его, впрочем, остались в неприкосновенности — они, видно, были настоящие. Но теперь, в ярком солнечном свете, заливающем Мэдисон-сквер, я заметил легкий каштановый налет по краю воротника его белой сорочки: это означало, что волосы старика, вероятно седые, были окрашены в масть шевелюре его британского компаньона.

И все-таки, даже без этого маскарада, в двух изданиях Джеймса Филлимора присутствовало известное сходство… и к тому же взгляд — живой, острый, сообразительный… Определенно их роднило свойство ума.

Юго-западный угол Мэдисон-сквер был усечен, благодаря чему создавалось пространство, рядом парковых скамеек защищенное от вторжения нянь с детскими колясками. Мой друг жестом пригласил нас присесть там.

— Я Шерлок Холмс, а это мой помощник доктор Ватсон, — объявил он лжеблизнецам. — Сделайте одолжение, откройте нам ваши настоящие имена, а также причину этой мистификации.

Американец, прежде чем сесть, поклонился:

— Отчего ж, вреда от этого не будет. Меня зовут Амброз Бирс, я вашингтонский корреспондент журнала «Космополитен», который издает мистер Хёрст. Возможно, вам случалось читать мою колонку «Преходящее зрелище».

— Нет, не случалось. — И Холмс перевел свое внимание на того из Филлиморов, что помоложе: — А вы, сэр?

Длиннолицый, впалощекий англичанин улыбнулся:

— Меня зовут Алистер Кроули[1].

— Амброз и Алистер! — фыркнул Холмс. — Редкие имена, и оба на «А». Что же вас связывает, господа?

Те смущенно переглянулись.

— Что ж, давай расскажем, — с ухмылкой пробормотал американец. — Шутка слишком хороша, чтобы ею не поделиться.

— Согласен, — кивнул англичанин, повернулся к Холмсу и приступил к объяснениям: — При рождении мне дали имя Эдвард Кроули-младший.

— В честь отца, — пробормотал я было, но Кроули метнул в меня испепеляющий взгляд.

— В честь мужа моей матери. Когда я родился, моя матушка, Эмили Бишоп-Кроули, проживала в доме номер тридцать по Кларендон-сквер в Лемингтоне, графство Уорикшир. Там двенадцатого октября тысяча восемьсот семьдесят пятого года я и увидел свет.

— Вскорости после исчезновения Джеймса Филлимора, — с глубокомысленным кивком произнес Шерлок Холмс. — И что же дальше?

— Что касается моего рождения, — вступил Амброз Бирс, — то это бедствие произошло в Огайо в тысяча восемьсот сорок втором году. Я был десятым ребенком в семье. По неведомой мне причине отцу моему казалось забавным всем своим отпрыскам давать имена, начинающиеся на «А». Таким образом, семья состояла из следующих персонажей в порядке их появления на сцене: Абигайль, Амалия, Анна, Аддисон, Аврелиус, Август, Альменда, Антоний, Альберт… и Амброз.

— Но при чем же здесь Джеймс Филлимор? — не выдержал Холмс.

— Сейчас расскажу, — пообещал Амброз Бирс. — На тридцатом году жизни, в компании жены, которую, должен признаться, я никогда не любил, я переехал в Англию, чтобы сотрудничать в журнале «Забава», который издавал Том Худ. Сначала мы с женой жили в Лондоне, но весной тысяча восемьсот семьдесят четвертого года сняли дом номер двадцать по улице Саут-Пэрейд в городке…

— Лемингтон, графство Уорикшир, — подхватил Холмс. — Поверите ли, Ватсон, я помню расположение улиц в Лемингтон-Спа еще с моей поездки туда в тысяча восемьсот семьдесят пятом! Между Кларендон-сквер и Саут-Пэрейд расстояние не больше мили. Строго между ними располагается Тэвисток-стрит… и тот дом, в котором Джеймс Филлимор устроил свое исчезновение. Да, это был спектакль… не так ли, мистер Бирс?

Амброз Бирс печально кивнул.

— Бедная миссис Кроули, как и я, попалась в западню несчастливого брака. Достаточно будет сказать, что весной и летом тысяча восемьсот семьдесят пятого года мы с ней… утешали друг друга.

Тут я начал понимать, к чему он ведет. Между Бирсом и Кроули в самом деле имелось внешнее сходство, которое усиливалось их экипировкой. И если Амброз Бирс познакомился с Эмили Кроули за восемь или десять месяцев до рождения ее сына Алистера, то вполне возможно, что…

— Вернемся к дому на Тэвисток-стрит, Бирс, — нетерпеливо сказал Холмс. — Это было место ваших свиданий?

Бирс снова кивнул.

— Я снял этот дом через агентство. Для чего, разумеется, потребовалось фальшивое имя…

— И тогда вы стали Джеймсом Филлимором?

— Да. Эдвард Кроули был человек, застегнутый на все пуговицы, всякое развлечение он считал преступлением против морали. Сам ни на шаг в рестораны, театры и мюзик-холлы, и жене подобные вольности запрещал. Моя супруга Молли вела себя так же строго. Тогда как Джеймс Филлимор и его приятельница — надеюсь, я выражаюсь ясно, да, сэр? — развлекательные заведения Лемингтона посещали нередко. И в какой-то момент Эмили Кроули обнаружила, что носит ребенка. — Бирс, помолчав, продолжил: — В мае тысяча восемьсот семьдесят пятого моя жена уехала в Калифорнию… забрав с собой двух наших маленьких сыновей. Том Худ, мой литературный покровитель в Англии, за несколько месяцев до того умер. К концу августа миссис Кроули предполагала разрешиться от бремени, и — поскольку оставлять мужа она явно не собиралась — я счел разумным вернуться в Америку.

На этот раз настала моя очередь задать вопрос.

— Но что вы скажете о странном исчезновении мистера Филлимора? Что это был за удивительный выжженный круг на полу…

Амброз Бирс, откинув голову, расхохотался.

— Видите ли, меня давно интриговала мысль о том, что во вселенной могут быть дыры — пустоты, если угодно, — способные втянуть в себя человека целиком, так что он исчезнет бесследно. Я даже несколько рассказов этому посвятил. Так вот, я заранее решил, что, когда придет мой час, меня поглотит как раз такая дыра, не оставив никаких тленных останков. Так оно и случилось. Пришла пора распрощаться с домом на Тэвисток-стрит и с личиной Филлимора — и я решил, что будет забавно инсценировать такое исчезновение. А потом со стороны, в полной безопасности наблюдать за тем, что из этого выйдет.

Шерлок Холмс переменил позу.

— Теперь я понимаю, какая деталь мучила меня все эти тридцать лет, — покивал он. — В Уорикшире две недели перед тем, как Филлимору исчезнуть, стояла сухая погода. Ни капли дождя. И все-таки Филлимор умудрился натащить на ногах глины в свой дом, хотя и вышел всего на одну минуту. Не будь я в те давние дни так неискушен в криминалистике, я бы сразу заметил, что грязные следы внутри дома не соответствуют состоянию сточных канав снаружи. Теперь я понял: следы были проложены загодя, вылеплены из глины.