Джейкоб. Не думайте, пожалуйста, что, говоря это, я хочу вас в чем-либо упрекнуть. Все мы стремимся быть специалистами в своей области. Я ничуть не сомневаюсь, что вы большой знаток военной стратегии, а жена ваша отличная наездница. Но вместе с тем убежден, что ни вы, ни она не смогли бы отличить картину Пикассо от ямы в земле.
Колин. Ну уж во всяком случае мы поняли бы, что яма — это не более чем яма.
Джейн смеется.
Джейкоб (свирепо). Ну и провалитесь вы оба в эту яму!
Колин. Ха! Ха! Чертовски остроумно!
Изобэл (открывая глаза). Колин, я не выношу, когда ты начинаешь так выражаться.
Джейн. Перестаньте изводить Джейкоба. Он очень расстроен.
Памела. Как бы он ни был расстроен, не понимаю, зачем ему нужно оскорблять нас с Колином.
Изобэл. Хватит пререкаться. Голова у меня разламывается на части.
Джейкоб. Нет, быть не может! Все это, несомненно, какой-то подлый вымогательский трюк! Я отказываюсь верить этому!
Джейн. Ничего нельзя утверждать до тех пор, пока вы собственными глазами не прочтете письмо, а это можно будет сделать только завтра утром, когда откроется банк.
Джейкоб. Вы верите всему этому?
Джейн. Увы! Боюсь, что да.
Джейкоб. Вы представляете себе, что произойдет, если это письмо попадет в прессу? Вы можете вообразить все последствия столь немыслимой ситуации?
Джейн. Письмо может оказаться подложным. Ничего нельзя утверждать, пока мы не проверим почерк.
Джейкоб. Если только обо всем пронюхают газеты — моя репутация погибла навеки, хоть письмо и окажется подложным.
Джейн. Мы должны позаботиться, чтобы этого не случилось.
Джейкоб. Какой-то кошмар!
Джейн. Если отец действительно не писал эти картины, значит, их писал кто-то другой. Мы прежде всего обязаны выяснить — кто именно.
Колин. Попробуй позвонить в ближайший сумасшедший дом.
Джейн. Уймись ты, Колин!
Колин (подходит к Джейкобу). А это очень разумное предложение. Кто бы ни писал «Портрет Марджори», он во всяком случае был не в своем уме! (Хлопает Джейкоба по плечу).
Памела (хихикая). Ох, Колин, ты умеешь насмешить!
Джейкоб. Я думаю, для дела было бы куда полезнее, если бы вы забавляли свою супругу ну хотя бы в библиотеке.
Колин. Мне и здесь хорошо, благодарю вас.
Джейн. Как вы думаете, Себастьяну известно, кто писал картины? Он клялся, что не знает, но ведь он мог и солгать.
Колин (смеясь). А может быть, он сам?
Джейкоб. Кто бы их ни писал — он гений. Заявляю это со всей ответственностью, и это не только мое мнение, но и мнение самых тонких знатоков живописи в цивилизованном мире.
Джейн. А эти знатоки — они действительно кое-что смыслят?
Джейкоб. Безусловно. И притом это люди неподкупной честности.
Изобэл. Я часто слышала, как вы обзывали их баранами.
Джейкоб. Только в тех редких случаях, когда их мнения расходились с моими.
Джейн. Вы совершенно уверены, Джейкоб, что все картины Сородэна написаны одним лицом?
Колин. Или обезьяной, взявшей в зубы кисть!
Памела (разражается хохотом). О, Колин!
Изобэл (мягко). Знаешь, милый, мы только сегодня проводили твоего отца к месту вечного упокоения, и потому как-то не совсем прилично называть его обезьяной.
Колин. Я и не называл. Ведь не он писал картины.
Джейкоб. Это еще надо доказать.
Джейн. Даже если допустить худшее, то есть, что письмо подлинное, то ведь за пределами этой комнаты никто о нем еще не знает.
Колин. Не считая Себастьяна.
Джейн. С Себастьяном можно договориться.
Джейкоб. Он продаст эту тайну тому, кто больше даст.
Джейн. Конечно. Поэтому мы и должны дать больше всех.
Колин. Но тогда нас могут обвинить, что мы сознательно обманываем публику.
Джейн. Что ж поделаешь. Публику обманывали уже много лет, и ничего не случится страшного, если обман продлится еще некоторое время.
Изобэл. Не могу согласиться, Джейн. Прости меня, но это против всех моих принципов.
Джейн. Ах, мама, ты, право…
Джейкоб (вставая). А разорить и опозорить человека, который всегда старался быть вашим другом, — это в ваших принципах?
Изобэл. Что за глупости, Джейкоб, дорогой! Мы все знаем, вы здесь ни в чем не виновны.
Джейкоб. Неважно, кто виновен. Вся моя репутация под угрозой.
Изобэл. Все-таки вы должны согласиться: не очень умно было с вашей стороны позволять Полю втирать вам очки. Я знаю, все мы иногда ошибаемся, но уж если мы осознаем, что неправы, то гораздо лучше мужественно и открыто в этом признаться. Разве не так?
Джейкоб (сдерживаясь). Нет, Изобэл. Не согласен. И не имею ни малейшего желания признаваться в своей неправоте, когда всеми фибрами души я чувствую, что прав. Я продолжаю утверждать, что человек, создавший все эти картины, — кто бы он ни был — гениален!
Изобэл. К сожалению, я в этом не могу с вами согласиться. Когда вы мне показали первую картину Поля, много лет назад, мне стоило больших усилий не рассмеяться вам в лицо. Эта уродливая женщина с горшком на голове!
Джейкоб (терпеливо). «Рыночная торговка в Алжире». Признанный шедевр.
Изобэл. Все же вы не докажете мне, что женщины, даже в Алжире, ходят по рынку совершенно голые.
Колин и Памела смеются.
Джейн. Неважно это, мама. Разве вы не понимаете, что мы должны быть заодно с Джейкобом?
Изобэл. Мне очень жаль, но моя совесть не позволит мне хотя бы даже одну минуту поддерживать заведомую ложь.
Памела. Согласна с мамой. Я за честную игру. Это всегда вознаграждается.
Джейн. В данном случае окажется как раз наоборот. Если все станет известно, то не только бедный Джейкоб будет разорен, но и наследство отца потеряет всякую ценность. Мы должны быть практичны. Что хорошего, если мы растрезвоним об этом скандале на всех перекрестках? Нам прежде всего надо установить: кто писал картины отца, а Джейкоб уже должен позаботиться о том, чтобы справедливость восторжествовала.
Изобэл. Справедливость?
Джейн. Именно так. Джейкоб должен добиться, чтобы человек, создавший эти картины, — кем бы он ни оказался — получил в конечном счете заслуженное признание. Не так ли, Джейкоб?
Джейкоб. Да, дорогая.
Изобэл. Вот если бы отец Фланаган был здесь…
Джейн. Не думаю, чтобы он мог чем-нибудь помочь.
Изобэл. Я знаю, ты его не любишь, Джейн, но поверь мне, он замечательный человек, почти святой.
Джейн. Кто нам действительно сейчас необходим — так это ясновидящий!
Колин. На сей раз я согласен с Джейн.
Изобэл (с упреком). О, Колин!
Колин. Даже добрый старый мистер Флинт был бы нам куда более полезен, чем отец Фланаган. Он хоть и не ясновидящий, но зато опытный юрист.
Изобэл. Добрый старый мистер Флинт хотел ехать с нами, но не мог оставить свою жену.
Джейн. Не похож он на папу.
Изобэл. Как тебе не стыдно, Джейн?
Памела. Почему нам не позвонить доброму старому мистеру Флинту и не рассказать ему все как есть?
Джейкоб (с убийственным хладнокровием). Я вам объясню, почему мы не можем звонить доброму старому мистеру Флинту, или отцу Фланагану, или папе римскому. Не можем потому, что все мы решили не сообщать о случившемся ни одной живой душе.
Колин. Мама еще не дала согласия.
Джейкоб. Вы должны согласиться, Изобэл… Умоляю вас. Если узнает мистер Флинт, то сразу же узнают и его коллеги, а если будут знать его коллеги, то это станет известно их женам, и мы не успеем оглянуться, как наш секрет попадет в печать.
Изобэл. Странное у вас представление о порядочности английских агдвокатов.
Джейкоб. У меня совершенно точное представление о том, насколько люди способны держать язык за зубами.
Колин. От всех этих рассуждений мало толку. Почему мы не идем в отель?
Входит Себастьян.
Себастьян (Джейкобу). Вы звонили, сэр?
Джейкоб. Нет.
Себастьян. Как странно. Могу поклясться, что слышал звонок. Вероятно, это звонил велосипедист на улице. Могу я быть чем-нибудь полезен?