— В Рагзе передо мной открылись двери многих гостиных, — начал Марк, — аристократические круги охотно принимали меня. Я с головой окунулся в светские удовольствия. Там мы вновь повстречались с капитаном Хараланом.
— Ты его знал раньше?…
— Да, мы пересекались с ним в Пеште. Он достойный офицер с прекрасным будущим. И человек обаятельный и любезный… В былые времена он, пожалуй, мог стать героем в отрядах Матиаша Корвина. Мы виделись почти ежедневно, и наши отношения незаметно переросли в тесную дружбу. Он пожелал представить меня своей семье, и я согласился тем более охотно, что уже видел Миру на нескольких приемах и…
— И, — подхватил я, — поскольку сестричка оказалась не менее очаровательной, чем ее брат, твои визиты в гостиную доктора Родериха участились…
— Ты прав, милый Анри, вот уже три месяца, как все вечера я провожу у них. Как же я ее люблю!
— Оно и видно. Я доволен, что ты породнишься с этой почтенной семьей…
— Самой почтенной в Рагзе, — добавил Марк. — Доктор Родерих очень хороший врач. Его здесь все уважают. Он такой славный! Вполне достойный быть отцом…
— Своей дочери, — подтрунивал я, — как и мадам Родерих, безусловно, не менее достойна быть ее матерью.
— О! Это чудная женщина! — воскликнул Марк. — Ее обожают все домашние, она истинная христианка, добрая, отзывчивая, деликатная…
— Само совершенство, что и говорить! И она станет лучшей тещей во всей Франции, не правда ли, Марк?
— Смейся, смейся… Но между прочим, Анри, в Венгрии сохранились довольно строгие нравы, семья еще патриархальна…[67]
— Ну, будущий патриарх[68],— я продолжал подшучивать, — отважный соперник Мафусаила, Ноя, Авраама, Исаака, Иакова![69] В твоей истории, братишка, нет ничего необычного. Благодаря капитану Харалану ты стал своим в этой семье, тебе оказали наилучший прием, что нисколько меня не удивляет… Общаясь с мадемуазель Мирой, ты не мог не плениться ее красотой и нравственными достоинствами…
— Ты как в воду глядишь, братец!..
— И они никогда не изгладятся ни в твоем сердце, ни в твоей живописи, — продолжал я.
— Слегка напыщенно, но справедливо, дорогой Анри!
— Согласен. В заключение добавлю, что как Марка Видаля не могла не тронуть грация мадемуазель Миры Родерих, так и мадемуазель Миру Родерих не могло не тронуть…
— Я не говорил этого, Анри! — запротестовал влюбленный юноша.
— Это я говорю из любви к точности. Когда месье и мадам Родерихи заметили, что произошло, то не слишком огорчились. Капитану Харалану тайна Марка пришлась по сердцу. Он поговорил с родителями, те потолковали с дочерью. Итак, Марк Видаль сделал официальное предложение, оно было принято. И роман этот завершится точно так же, как и множество других в подобном роде…
— Ошибаешься, — обиделся Марк, — это лишь начало…
— Не сердись, милый! Я шучу, — утешил я его. — Когда же свадьба?
— Ждали тебя. Я полагаю, ты скажешь доктору, что времени у инженера в обрез и оно крайне драгоценно. Твоя задержка в Рагзе грозит нарушением в работе Солнечной системы, не подчиненной более твоим научным расчетам.
— Ты хочешь сказать, что я несу ответственность за все землетрясения, наводнения, морские приливы и прочие катаклизмы? А посему нельзя откладывать дело в долгий ящик? Хорошо, Марк, именно так я и скажу! А поскольку мои научные расчеты отнюдь не так необходимы для поддержки мирового порядка, то я смогу провести целый месяц с вами.
— Вот здорово! — как мальчишка, завопил жених.
— Каковы же твои планы? Не собираетесь ли вы в свадебное путешествие?
— Пока не знаю, — ответил Марк, — на сегодня, кроме свадьбы, для меня ничего не существует.
— Прошлого уже нет, — воскликнул я, — будущего еще нет, есть только настоящее! Ты помнишь итальянскую песенку на эту тему? Ее распевают все влюбленные под звездным небом.
Так мы балагурили до обеда. Потом закурили по толстой сигаре и пошли прогуляться по набережной Дуная. Во время недолгой прогулки я слышал от Марка только: «Мира! Мира! Мира!»
Уж не помню, какое словечко воскресило во мне смутную тревогу. Ничто даже не намекало на препятствие в романе брата. Либо Марк не опасался соперника, либо не знал о нем. Но соперник-то существовал! Сын Отто Шторица сватался к Мире Родерих. Неудивительно: девушка — красавица, да еще с богатым приданым.
Вспоминалась угроза, прозвучавшая в моих ушах на борту «Доротеи». Я понимал, что стал жертвой галлюцинации. Но если допустить, что эту фразу произнес человек, какой вывод следовало извлечь из этого факта? Голос явно принадлежал отвратительному немцу. Но это абсурд[70] — ведь наглец покинул корабль в Вуковаре!
Я счел нужным передать брату слова парижского начальника полиции о Вильгельме Шторице. Марк небрежно отмахнулся.
— Да, Харалан упоминал о каком-то типе. Кажется, это сын Отто Шторица, у которого в Германии репутация колдуна, впрочем незаслуженная, так как в действительности он настоящий ученый, автор серьезных открытий в области химии и физики. Но предложение не было принято.
— Еще до того, как они дали согласие на твое?…
— Месяца за четыре-пять, если я не ошибаюсь, — ответил брат.
— Оба факта никак не связаны между собой?
— Абсолютно никакой связи.
— А мадемуазель Мира знала о том, что Вильгельм Шториц претендовал на честь стать ее женихом, как поется в одной песенке?
— Право, не знаю!
— А впоследствии он не предпринимал демарша?[71]
— Никогда! Ведь шансы его равны нулю.
— Почему же? Из-за дурной репутации?
— Нет. Вильгельм Шториц большой оригинал, его существование окутано тайной, он ведет уединенный образ жизни…
— Он живет в Рагзе?
— Да, в особняке на бульваре Текей. Его считают чудаком, вот и все. Кроме того, он немец, и этого достаточно для отказа, потому что венгры не любят эту породу.
— Ты видел его? — допытывался я.
— Однажды в музее Харалан показал его издали. Тот, по-видимому, нас не заметил.
— А сейчас он где?
— Не могу точно сказать, Анри, знаю только, что недели две-три его не видели.
— Лучше бы он совсем уехал из Рагза! — в сердцах сказал я.
— Оставь! — с досадой бросил Марк. — Если когда-нибудь и появится мадам Шториц, то это наверняка будет не Мира Родерих, потому что…
— Потому что она станет мадам Видаль!
Мы прошли по набережной до корабельного моста, соединявшего венгерский берег с сербским. Я намеренно продлил нашу прогулку. У меня возникло ощущение, что за нами кто-то следит. И я решил удостовериться в своем предположении.