Читать интересную книгу Тайная жизнь сатаниста. Авторизованная биография Антона Шандора ЛаВея - Бартон Бланш

На ЛаВея произвели впечатление эти преступники, выживавшие вне «системы» за счет эксплуатации естественных человеческих слабостей и пороков. Он рассматривал их как неотесанных клонов Захароффа, за действиями которых стоят свои убеждения и философия. А также Тони понимал, что эти люди часто убивают друг друга и что широкая общественность по-настоящему помнит лишь тех, чья смерть была достаточно кровавой, чтобы замарать газеты. Но Тони не был разочарован ни этим фактом, ни тем, что его дядя в конце концов отсидел от звонка до звонка за уклонение от уплаты налогов в федеральной тюрьме на острове Макнил. Они выживали, несмотря ни на что, тем способом, который выбрали сами; это было самое главное. Сложись обстоятельства хоть немного иначе, и Тони вполне мог сам оказаться вовлеченным в рэкет. Когда ЛаВей вырос, он

Не перестал восхищаться этими сатанистами-практиками. Самым обескураживающим аспектом дружбы с этими пресыщенными бурной жизнью «стариками» было то, что в 50-х и 60-х годах большинство их умерло. Оставшись в одиночестве, ЛаВей должен был создать/обнаружить новых сотоварищей.

«Не так уж много народа родилось в один год со мной, так что мне трудно найти людей, разделяющих мои ценности и знания в том, что касается музыки, кино, воспоминаний — всех тех вещей, из которых слагается прошлое личности. Наверное, именно поэтому в юности меня тянуло к товарищам старше меня — я был голоден до того прошлого, которое пропустил. А с другой стороны, меня притягивало к людям намного младше меня, ведь их привлекает это утраченное знание, которое я теперь заключаю в себе. Моим миром был мир конца 30-х — начала 40-х. Моя кристаллизация свершилась в эпоху film noir,[13] сразу после войны — в эту странно-жуткую сумеречную эру. Разве удивительно, что я таков, каков есть? Сатурн доминировал в тот период, когда я достиг своей зрелости. Мои воспоминания тянутся из того допотопного мира, что был до войны. Все эти воспоминания моего детства и ранней юности отражаются в том, кто я, что я такое, в том, что я начал. Фильмы, изображавшие мои ролевые модели, — это были американские films noirs, где у крутых, как яйца, антигероев чувства и привязанности были на самом деле глубже и прочней, чем у «приемлемых» людей».

ЛаВей до сих пор неустанно играет и пропагандирует свою любимую музыку — это «Девушка в ситцах», «По сентиментальным причинам», «Деревенский пацан», «Весь день напролет», «Либо это любовь, либо нет», «Чем чаще я вижу тебя», «Влюбленный зря», «Мне интересно знать», «Соблазн», «Пленник любви», «Золотые сережки», «Я помню тебя». Сейчас, когда влияние ЛаВея распространяется вновь, воскрешаются более ранние, оригинальные записи того, что он любит классифицировать как «высокопарную музыку».

К 16 годам у ЛаВея начали складываться вполне определенные идеи относительно женщин, а также магии и истинной власти. Его сексуальные исследования не прекращались с того памятного ему дня, когда маленькая девочка заманила его, пятилетнего, в свою спальню на ее дне рождения. Ее мать пришла туда к ним и отругала дочку за то, что та бросила гостей, и обиженная прелестница обмочила штанишки. ЛаВей признает, что этого опыта хватило, чтобы он двинулся по отчетливо фетишистской сексуальной тропе. Дела приняли еще худший оборот, когда ЛаВею было примерно 11 лет и он зарабатывал лишнюю мелочь, собирая пустые бутылки вокруг танцевального павильона, стоявшего на открытом воздухе. Однажды, засунув руку глубоко под фундамент, он обнаружил дыру, случайно оказавшуюся в аккурат под дамской уборной. На самом деле это была брешь между полом и передом унитаза, сквозь которую наблюдательный мальчик мог лицезреть, как из первого ряда, любую девушку, которая присела бы там. Тони проследил за тем, чтобы со всеми удобствами располагаться в обнаруженной «ложе» всякий раз, как засекал, что интересная женщина отправляется облегчиться. У ЛаВея тогда уже были свои четкие представления о сексуальности, и у него развилась фиксация на актрисе по имени Айрис Эдриан, архетипе пухленькой блондинки-хористки, выдувающей пузыри из жвачки и снимающейся в фильмах категории «Б». Он пришел к мнению, что в Голливуде все устроено шиворот-навыворот,

Так как самые прелестные девушки всегда оказывались задвинуты в массовку. (ЛаВею впоследствии предстояло причислить мисс Эдриан к числу своих близких друзей).

К несчастью, из-за того, что внешность ЛаВея уже начала становиться решительно зловещей, большинство девушек, с которыми он гулял, были вынуждены встречать его «за углом», чтобы родители не увидели, с какого пошиба парнями их дочери водят компанию. Первое романтическое увлечение ЛаВея закончилось для него горькой болью, и, чувствуя себя преданным и обреченным из-за своей «инаковости», он решил либо иступить в Иностранный легион, либо стать циркачом. Где-нибудь он обязательно найдет или создаст место, которое ему подойдет. Осознавая, что его «стигма» становится все очевиднее, ЛаВей покинул дом в поисках приключений и вскоре нашел подходящую выставочную площадку для своих маргинальных качеств.

Глава 2. Никогда не помогай лилипуту тащить слоновью лохань

Разговорившись в бильярдной с молодым человеком, который раньше работал на цирк Клайда Битти, Тони ЛаВей был заинтригован цирковым стилем жизни и его возможностями. Весной 1947 года он подписал контракт и был принят [к Битти] разнорабочим и помощником дрессировщика; его обязанностью было кормить и поить больших кошек. Он мгновенно установил контакт со львами и тиграми, обнаружив, что чувствует себя более комфортно и раскованно рядом с большими кошками, чем на улицах города или в любых местах, где собираются люди.

Ждать пришлось недолго, и Битти, все сильней убеждаясь в страсти ЛаВея к большим кошкам, начал делиться с ним секретами ремесла. Вскоре Тони пошел по стопам своего двоюродного дедушки Ласло (который путешествовал с цирком по России и Венгрии). Он изучил механику номера Битти — как использовать палку, хлыст, револьвер и стул (которым имитируется открытая пасть; здесь подойдет любой «открытый» предмет — можно сунуть льву в морду шляпу, чтобы он отшатнулся). Тони мог заставить кошку прыгнуть сквозь обруч, улечься на спину — и спустя короткое время 17-летний ЛаВей управлял одновременно восемью нубийскими львами и четырьмя бенгальскими тиграми в запертой клетке, под аккорды вездесущих биттиевских пасодоблей. «Ты никогда не учишь кошек «трюкам», — говорит ЛаВей, — ты всего-навсего выясняешь, что им нравится делать, а потом выстраиваешь вокруг этого номер. Кошки любят прыгать сквозь обруч, садиться на свою «личную тумбу» — все эти штуки, которые используются в стандартных шоу. Вот почему слово «дрессировщик» более уместно, чем «укротитель». Ты работаешь вместе с кошками, вместо того чтоб пытаться сломить их дух или «укротить» их». Когда Битти намечал «сдвоенное представление» (субботний детский утренник или благотворительное представление, предшествовавшие обычному вечернему шоу), ЛаВей часто показывал номер самостоятельно, один с кошками в большой клетке.

«Когда я жил «под шатром», — вспоминает ЛаВей, — волосы мои превратились в настоящие космы. Я носил черные облегающие штаны с цельнокроенными красными рубахами и черными кожаными сапогами — просто это были «фирменные» цвета шоу. Публика, должно быть, записала меня в члены какого-нибудь монгольского племени. Имидж этот был мне по душе, и я им гордился. Кажется, он действовал и на публику, и на кошек. Раз увидев подобный образ, люди его уже не забудут. Только из-за него остальные артисты вспоминали и узнавали меня, когда я снова принялся навещать их в конце 50-х — начале 60-х».

До сих пор имеют хождение пленки, на которых Антон ЛаВей командует кошками. По словам ЛаВея, «в то время рядом постоянно толокся парень по имени Том Аптон. Основным его занятием было снимать на пленку разные шапито. Все циркачи его знали, его были рады видеть на любой площадке страны. Стоило лишь посмотреть в его направлении, и он принимался потчевать тебя бесконечными пленками и всякими байками. Он всегда норовил собрать побольше народа и крутить им свои фильмы. Артисты его обожали. Он ставил свой проектор в глубине сцены и показывал им кино. Он был коротышка, довольно кругленький, и у него была маленькая шаровидная жена по имени Кристал. С конца 30-х по середину 60-х он наснимал, должно быть, тысячи бобин пленки. Кое-кому из первых членов нашей организации довелось увидеть некоторые его работы. Он все время таскал их с собой и несколько раз показывал нам, когда заходил в гости. Ясное дело, там был и я — я скакал и прыгал по клетке, развевая буйными монгольскими космами».

Чтобы помочь львам и тиграм чувствовать себя уютней в его компании (для уменьшения риска быть покалеченным), Тони начал общаться с ними на уровне более интимном, чем просто дружба, чтобы большие кошки приняли его в качестве неотъемлемой части самого своего существования. Кормя их, Тони клал свой гамбургер на землю рядом с их пищей и, пожирая его, подражал издаваемым ими урчанию и рычанию. Занимаясь с кошками в клетке, он вслед за ними полз по опилкам. ЛаВей даже принялся время от времени спать вместе с ними в их клетках. «Мне действительно не хватает большой кошки под боком, после того как я 20 лет жизни провел в интимном контакте с ними — с 17 до 37, когда Тогара пришлось отослать в зоопарк. Заменить это нечем. Стоит найти с кошкой общий язык, и она никогда не забудет тебя. Молодой черный барс по имени Зомби, с которым я работал у Битти, вспомнил меня через целых 13 лет, когда я случайно увидел его в каком-то маленьком шапито. Когда я приблизился к клетке, этот уже пожилой, битый молью барс поднял морду и издал характерное дружелюбное ворчание, признавая меня. Я вгляделся попристальнее, и точно: это был тот самый котяра, с которым я вместе работал, давным-давно».