Читать интересную книгу Мёртвая точка - Игорь Середенко

— Это то, что находилось в капсуле, — объявил Блэк.

На экране появились первые знаки, символы и слова.

— Это письмо от правительственной службы, — заметил Голдман, — разглядывая символы.

На экране появились первые слова: «Особо секретно». Затем всплыли другие слова: «Для охранительной службы. Личные дела». За этим появился список фамилий — членов экипажа корабля. Каждый мог найти в этом списке и свою фамилию.

— Ничего не понимаю, — неожиданно вырвалось у Хейли. — Какие еще дела?

— Сейчас узнаем, — сказал Дадсон. На экране появились файлы с личными делами каждого.

— Может, не следует так публично показывать перед всеми это содержимое? — сказала Ости.

— Мне нечего скрывать, я не буду волноваться, — ответил Фейн. — Можешь открыть мою фамилию, — обратился он к Альбертону, управляющим компьютером.

После некоторых дебатов, все согласились с тем, что прочитать любую информацию, даже личного характера было необходимым, так как она могла пролить свет на многие вопросы.

Первым открыли «личное дело» Фейна. На экране появилось сообщение: «Циничен, хладнокровен и жесток, опасен для общества. На его счету двенадцать злодейских убийств. Все они совершены в разное время на протяжении восьми лет. Способы совершения и сокрытия преступлений, совершаемых Фейном, говорят о его постоянном „автографе“ совершаемом данным преступником. Удушение жертвы (молодые женщины в возрасте 16–30 лет) и последующего расчленения. Жертвы преступник закапывал в землю. Это было его „визитной карточкой“, по этим данным и его признанию была доказана его причастность к двенадцати жестоким убийствам. Серийного маньяка обезвредили и арестовали зимой: 48 дня 2315 года. На каждой из своих жертв он изображал на плече или бедре рисунок в виде бабочки».

Это сообщение было внезапно прервано самим Фейном. Он демонстративно встал, подошел к Альбертону и дрожащей рукой выключил компьютер. В комнате царила мертвая тишина. Все с ужасом смотрели на Фейна, взгляды презрения, граничащего с отвращением и испугом. Неужели все они так долго находились рядом с убийцей, которого выслало правительство с Земли.

— Что вы все на меня так странно смотрите?! — спросил Фейн, немного заикаясь. — Там есть и ваши папки, — сказал он, указывая на монитор.

— Я не стану читать, — сказал Крофтон, не скрывая своего раздражения. — Вы как хотите, но я не буду смотреть это.

— А я не верю этой информации, — сказала Ости, тревожно поглядывая в сторону Фейна.

— Да, это может быть и неправдой, — заявил Эвенз.

— Но знаки, эмблемы правительства? — сказал с беспокойством Голдман. — Не скрою, меня тоже шокировала эта новость. Я полагаю, что следует прочитать, и до конца выяснить кто мы. Без этого мы будем находиться в неведении. Учитывая жуткие описания и подробности, которые все мы прочли, предлагаю тем, кто не в силах услышать о себе страшную правду, покинуть эту комнату и подождать за дверью. Все, что мы узнаем, мы потом сообщим.

Несмотря на такое заявление и перепуганные лица все остались на своих местах.

66 день

Далее шли привычки маньяков и фотографии их жертв. В эту жуткую подробную информацию, в которой уже никто не сомневался, трудно было поверить. Фотографии и документы, присланные органами правопорядка, были настолько убедительными и подробными, что несколько человек, в силу их чуткой души и мягкого характера не способного переварить это страшное сообщение, просто выбежали из комнаты. Ости потеряла сознание, и Голдману с Хейли пришлось приводить ее в чувства. Хейли с Ости удалились в свои комнаты, они были угнетены и подавлены. Уголовные дела всех членов экипажа корабля включали в себя подробное описание обстановки в местах преступления, типы жертв, способы вступления в контакт с жертвами, способы и орудия убийств, способы сокрытия трупов. В подтверждение всех данных в делах присутствовали электронные подписи, печати, штампы, заявления свидетелей, потерпевших и письменные признания осужденных.

Когда закончился просмотр дел, в комнате остались: Альбертон, Блэк, Фейн, Голдман и Эвенз. Зловещая тишина царила в комнате, мрачные, опустошенные взгляды наполняли присутствующих. Их сердца сжались, а сознание пыталось найти выход, судорожно цепляясь за любые слова, улики, показания, которые могли бы объяснить им почему, как это возможно, чтобы в 24 веке, где напрочь отсутствовала агрессия и насилие, было возможно появление подобных кровавых и нечеловеческих поступков. Первым нарушил гробовую тишину Голдман:

— Я так понимаю, что остались самые стойкие, — Голдман осмотрел тяжелым взглядом всех присутствующих.

— Признаюсь, — произнес слабым голосом Блэк, — я хоть и остался до конца, но это только потому, что не в силах подняться. Вся энергия покинула мои мускулы.

— Что вы, Альбертон, думаете обо всем этом? — спросил Голдман.

— Эти сведения выглядят довольно внушительно, — сказал Альбертон. — Мне трудно в это поверить, потому что в моей памяти этих событий нет. Я не помню, как я убивал. Да, я признаюсь, что у меня есть привычка складывать носовой платок в форме треугольника, но я не помню, чтобы я… — последние слова он произнес в повышенной и возбужденной интонации.

— Что бы вы убивали, — договорил Эвенз. — а потом на труп клали платок, свернутый в форме треугольника.

— Ну, хорошо, — сказал Голдман, — допустим, мы изгои, нас правительство осудило и выслало. Но, куда?

— Я знаю, что есть планета, на которую свозятся все преступники, — сказал Эвенз. — Это все, что я помню.

— Я тоже что-то слышал об этом, — сказал Голдман, — эта информация держится в секрете правительством. Учитывая, что мы с вами не знаем другой информации, нам остается только предполагать. Допустим, мы преступники, и нас переправляют на планету, где будут содержать в строгой изоляции от общества, как особо опасных людей. Но, где же тогда сопровождающая охрана, тюремщики?

— Вероятно, в этом нет необходимости, — предположил Альбертон.

— Почему? — спросил Блэк.

— Корабль управляется компьютером, здесь мы, как в мышеловке, — продолжил Альбертон, — изменить направление или управлять им мы не в силах.

— Стало быть, нас всех невольно переправляют в тюрьму? — спросил Эвенз.

— Теперь понятно, почему у нас всех отсутствует память, — сказал Фейн.

— И почему же? — удивился Эвенз.

— Чтобы мы не навредили кораблю, — сказал Фейн. — И не сменили путь следования.

— И самим себе, — добавил Голдман.

— А может Альбертон был прав? — сказал Фейн.

— Вы о чем? — спросил Голдман.

— Я хочу сказать о каком-то воздействии, в виде лучей, например, кометы, — сказал Фейн, — и тогда, может быть, команда тюремщиков находится среди нас. Просто все мы потеряли память, и потому не помним, кто конвоир, а кто заключенный.

— Это исключено, — заявил Альбертон, — хотя бы потому, что уголовные дела, что мы прочли, имеются на каждого из нас. Кроме того, преступника бы, в этом случае, изолировали от команды. В нашем случае — все находятся в комнатах.

— Альбертон прав, и его доводы убедительны, — сказал Голдман, — меня, как живое существо, желающее выжить, волнует вопрос о нашей участи. Из истории известно, что законы не всегда были столь гуманны к людям.

— Что вы этим хотите сказать? — спросил Фейн.

— Когда-то правительство, посредством законов, когда еще была повышенная преступность среди населения и люди думали лишь о благах и личных интересах, наказывало тех, кто не соглашался с обществом и нарушал законы, — сказал Голдман. — Для преступников, обвиненных в особо тяжких преступлениях, была назначена смертная казнь.

— Замечательно, просто супер, — нервозно сказал Эвенз. — Это какая-то чушь. Этого не может быть.

— А что, если мы не летим на планету, — неожиданно заявил Фейн.

— То есть? — удивился Голдман.

— Если нас хотят казнить, — начал Фейн, — то зачем всех отвозить на какую-то планету, чтобы там привести приговор в исполнение?

— Вы хотите сказать, — сказал Голдман, — что нас хотят казнить здесь, на корабле, в космосе?

— Да, например, корабль летит по какой-то замысловатой траектории и на каком-то отрезке пути он попадает под смертоносные лучи какой-нибудь кометы, и всех нас ожидает жуткая смерть, — сказал Фейн.

— Это объясняет отсутствие на корабле команды тюремщиков, конвоя, — сказал Альбертон, — но ведь любое убийство, даже отъявленных преступников, какими тут нас показали, недопустимо правительством, это не гуманно.

— Я тоже не помню, — сказал Голдман, — чтобы подобные суровые казни или наказания имели место, может быть, правительство скрывает это от населения.

68 день

Я долго шел по одиноким улицам города. Уже темнело. Я увидел светящийся вокзал. Внутри, при ярком свете, сидели посетители в ожидании поезда. Я увидел одинокую симпатичную женщину, ее глаза были печальны. Я сел рядом и сказал ей, что она очень хорошо выглядит. На ее устах засветилась улыбка, которая немного согрела и мое утомленное тело. Между нами завязалась беседа. Я спросил ее о том, что могло ее опечалить, ведь у нее явно в глазах читалась горечь и отчаяние.